Виктор Суворов - Освободитель

• Название: Освободитель
• Автор: Виктор Суворов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 985-13-5747-2

«Освободитель» — первая книга Виктора Суворова. Переведена на 23 языка. По отзывам критиков, никто прежде не говорил о Советской Армии с такой откровенностью, отвергая цензуру внешнюю и внутреннюю.

---

Я поддержал:

— Ты еще мал и глуп и не видал больших затруднений в жизни. А человеку уже на звание послали, он дня через три офицером станет. А ты еще сопляк.

— Это я-то сопляк? Хорошо же. — Он вскинул автомат и заорал: — А ну работать! Живо! Вы у меня покрутитесь!

Артиллерист равнодушно посмотрел в его сторону и сказал мне спокойно: «Пошли… Не хрен с бараном разбираться… Посадят его сегодня… Это ты уж на мой опыт положись…»

Мы вразвалочку побрели к канализационному люку.

— Заложит! — уверенно сказал артиллерист.

— Не, — сказал я. — Попсихует только, к вечеру отойдет.

— Ну посмотришь.

— Не печалься, мой друг, и не ахай. Жизнь бери, как коня за узду! Слышь, ты, контра недобитая, так отчего же, по-твоему, коммунизма никогда не будет?

— А потому не будет, только ты носилки не бросай… А потому не будет, что не нужен он, этот самый коммунизм, нашей партии и ее ленинскому Центральному Комитету.

— Врешь, контра!!!

— Сопи в две дырки, псих несчастный. Уймись, не ори. По дороге туда невозможно с тобой разговаривать. Потерпи, сейчас разгрузимся, я тебе преподам.

Разгрузились.

— Так вот, представь себе, что коммунизм наступит завтра утром.

— Да нет, это невозможно, — оборвал я. — Нужно сначала материально-техническую базу построить.

— А ты представь себе, что 1980 год наступил и партия, как обещала, эту самую базу создала. Так вот, что, собственно, обычный наш стандартный секретарь райкома будет иметь от этого самого коммунизма? Ась? Икры вдоволь? Так у него ее и сейчас сколько угодно. Машину? Да у него две персональные «Волги» и частная про запас. Медобслуживание? Да у него все медикаменты только иностранные. Жратва? Бабы? Дача? Да все у него это есть. Так что ничего нового он, наш дорогой секретарь райкома самого захудалого, от коммунизма не получит. А что он потеряет? А все потеряет! Так он на Черноморском побережье на лучших курортах пузо греет, а при коммунизме все равны как в бане, не хватит всем места на том пляже. Или, допустим, изобилие продуктов, бери в магазине что хочешь и сколько хочешь, и очереди там даже не будет; так все равно же хлопоты — сходи да возьми. А зачем ему это, если холуи ему все на цирлах сегодня носят; зачем ему такое завтра, если сегодня лучше? Все он в коммунизме потеряет, и дачу, и врачей персональных, и холуев, и держиморду из охраны.

Так что на уровне райкома даже нет у них заинтересованности в том, чтобы коммунизм наступил завтра, и послезавтра тоже не хочется. А уж таким Якубовским да Гречкам он и подавно не нужен. Видал, как на Китай накинулись, мол, в Китае уравниловка, все в одинаковых штанах ходят. А как же мы-то в коммунизме жить будем? Будет мода или нет? Если не будет моды, все будем в арестантских телогрейках ходить? Партия говорит: нет. А как тогда всех модной одеждой обеспечить, если она бесплатная и каждый берет сколько хочет? Да где же на всех баб лисьих шуб да песцов набрать? Вот жена Якубовского каждый день горностаевые шубы меняет. А если завтра коммунизм вдруг настанет, сможешь ли ты доказать доярке Марусе, что ее ляжки хуже, чем у этой старой дуры, и что ее положение в обществе менее почетно? Маруська — баба молодая, ей тоже горностая подавай, и золото, и бриллианты. А ты думаешь, выдра Якубовская сама свои меха и бриллианты без боя отдаст? Вот и не хотят они, чтоб завтра коммунизм наступил — и все тут. Оттого исторический период придуман. Ленина читал? Когда он нам коммунизм обещал? Через 10–15 лет. Так? А Сталин? Тоже через 10–15, иногда через 20. А Никита Сергеевич? Через 20. И вся партия народу клялась, что на этот раз не обманет. Ты думаешь, придет этот самый 1980 год — будет коммунизм? Ни хрена не будет. А думаешь, кто-нибудь спросит у партии ответа за ложь? А ровным счетом никто не спросит.

А задумывался ли ты, дорогой танкист, почему именно 15–20 лет все правители выдумывают? А это чтобы самому успеть пожить всласть и чтобы в то же время надежда у народа не терялась. А еще чтоб успели все эти обещания забыться. Кто ведь сейчас вспомнит, что там Ленин обещал. И 1980 год придет — ровным счетом никто не вспомнит, что время-то подошло. Пора бы и ответ держать! За такие вещи партию и судить бы пора!

— А сам-то ты коммунист?

— Не коммунист, а член партии. Пора разницу понимать!

Он замолчал, и мы больше не разговаривали с ним до самого вечера.

К вечеру мы таки добрались до дна, вычерпали все. К самому концу работы на тропинке появилась тощая морщинистая женщина в роскошной шубе. Шла она в сопровождении ефрейтора. На этот раз лицо ефрейтора носило не барское, а холуйское выражение.

— Смотри, — предупредил артиллерист, — будет Салтычиха сутки давать — не рыпайся. Она женщина слабая — под трибунал живо упечет.

Ефрейтор окинул яму и сад одним взглядом и масляным голосом доложил:

— Все они сделали, я весь день контролировал.

Она слабо улыбнулась. Подошла к яме, заглянула вниз…

— Неплохо работали, я целый день… — маслил ефрейтор.

— Только всю дорожку загадили и снегом закидали, — вставил наш конвойный.

Ефрейтор исподтишка бросил на конвойного ненавидящий взгляд.

— Какую дорожку? — ласково поинтересовалась тощая особа.

— А вот пойдемте, пойдемте, я вам все покажу! — И он размашистым шагом двинулся по дорожке. Особа засеменила за ним.

Смеркалось. Начало подмораживать, и конвойный с трудом отбивал сапогом комья примерзшего снега.

— Вот тут, и снегом загребли, думали, я не замечу. А я все вижу.

— Кто? — вдруг визгливо закричала старуха.

— А вот эти двое, дружки… Притаились… Думают, их не заметят… А мы все видим…

— По пять суток ареста каждому, — прошипела старуха. — А вы, Федор… А вы, Федор… — Лицо ее задышало бешенством. Не договорив, она запахнула шубу и быстро пошла к чудесному городку.

Лицо ефрейтора искривилось, он повернулся к нашему конвойному, который, видимо, не понял, что нечаянно насолил всемогущему Федору.

— Уводи свою сволочь! Я тебе, гад, припомню! Конвойный недоуменно уставился на ефрейтора: я ж как лучше старался!

— Иди, иди, я с тобой посчитаюсь!

Мы нестройно застучали подковами мимо чудесного городка, который с наступлением темноты стал еще прелестнее.

Какие-то дети резвились в бассейне, отделенные от мороза зеленоватой прозрачной стенкой. Высокая женщина в строгом синем платье и белом переднике наблюдала за ними.

* * *

Нашего возвращения из коммунизма дожидался заместитель начальника киевской гарнизонной гауптвахты младший лейтенант Киричек, предупрежденный, видимо, о полученных ДП.

Младший лейтенант раскрыл толстую конторскую книгу.

— Так, значит, по пять суток каждому… Так и запишем. Пять… суток… ареста… От командующего округом… за… на… ру… ше… ни… е… воинской дисциплины. Ах черт, — спохватился он. — Командующий-то в Москву улетел на съезд партии. Как же это я! — Он покрутил книгу, затем, вдруг сообразив, перед словом «командующий», пыхтя, приписал «зам». — Ну вот, все в порядке. А у тебя, Суворов, первые пять суток от зам. командующего и вторые пять суток тоже от зам. командующего. А третьи от кого будут? — И весело заржал собственной шутке.

— Выводной!

— Я, товарищ младший лейтенант!

— Этих вот двоих голубчиков в 26-ю. Пусть часок-другой посидят, чтоб знали наперед, что ДП — это не просто новый срок отсидеть, это кое-что посерьезнее!

26-я камера на киевской губе именуется «Революционной», потому что из нее когда-то, еще до революции, сбежал знаменитый уголовник Григорий Котовский, который в этой камере дожидался суда за изнасилование. Позже, в 18-м году, Котовский со своей бандой примкнул к большевикам и за неоценимые услуги в уголовном плане по личному указанию Ленина был переименован в торжественной обстановке из уркаша в революционеры. С него-то и начались неудавшиеся ленинские эксперименты по приручению российского уголовного мира.

Опыт знаменитого революционера был всесторонне учтен, и после революции из камеры уж больше никто не убегал.

В камере ни нар, ни скамеек — только плевательница в углу. И стоит она там неспроста. До краев она наполнена хлоркой! Вроде как дезинфекция. Окно, через которое сбежал герой революции, давно замуровали, а камера настолько мала, а хлорки так много, что просидеть там пять минут кажется невозможным. Из глаз слезы катятся градом, перехватывает дыхание, слюна переполняет весь рот, грудь невыносимо колет.

Только вас втолкнули в камеру, опытный артиллерист, захлебываясь кашлем, отталкивает вас от двери. Я-то хотел сапогом стучать. Положившись на его опыт, я отказался от этой попытки. Много позже я узнал, что артиллерист оказался прав и в этом случае: прямо напротив нашей 26-й камеры находилась 25-я камера, специально для тех, кому не сиделось в 26-й. После 25-й все успокаивались и возвращались в 26-ю спокойными и терпеливыми.