Павел Скоропадский - Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918

• Название: Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918
• Автор: Павел Скоропадский
• Издательство: АТ "Книга"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-7702-0845-7

Увазі вчених і широких кіл громадськості вперше пропонуються у повному обсязі спогади П. Скоропадського, який в якості Гетьмана Української Держави (травень — грудень 1918 р.) відігравав непересічну роль під час одного з етапів новітнього українського державотворення

---

Вся украинская культура выражалась в том, что по Киеву гуляла ха всякой неопределенной молодежи в шапках с «китицею»; некоторые сбривали себе голову, отпуская «оселедець».

Я невольно думал, что же будет дальше? Немцы все сильнее и апомерпее захватывали страну. Я наблюдал ту педантичность и одуманность, которые сказывались во всех их действиях. Я видел, что ни не объединятся те культурные слон общества, которых у нас было мало на Украине, но которые были распылены, немцы же, всегда считавшиеся с умом и силою, просто при известных условиях превратят Украину в новую Германию. Уже к тому были данные, так как, несмотря универсалы, уничтожавшие собственность на землю, имения были оданы немцам.

Разработав программу, я отправился в Союз Землевладельцев, вился там с правителем дел, Вишневским, с Василием Петровичем Ко-беем и Михаилом Васильевичем Кочубеем и сказал им о своих сомнениях, а также о проекте партии. Они, видимо, были заинтересованы, решено было, что через несколько дней соберется небольшой кружок и я выскажусь определеннее.

Я редко испытывал такое разочарование в способностях наших леших классов что-нибудь создавать, как тогда, когда через несколько ей в маленькой обособленной компании в помещении, где собрались члены союза, я начал излагать свои взгляды. Я хотел очертить положение, затем перейти к тому, что нужно сделать, а именно, выступить партии с определенной программой, так как, стоя на точке зрения)Юза, жизнь пройдет мимо него. Я хотел указать, что украинское движение не есть пропаганда немцев, а живет в народе, что, может быть, го многим и неприятно, но это нужно учесть; что немцы считаются только с силой, а силу мы можем противопоставить только в лице партии, что партия, предлагаемая мною, не предопределяет форму правления, но ясно стоит за демократичность и за сохранение собственности. Демократичность в программе главным образом выражалась, роме обычных требований в демократических партиях, еще сильным сдвигом в аграрном вопросе. Я еще и десятой част не сказал того, что отел сказать, как уже видел, что чего-нибудь добиться тут немыслимо.

Во-первых, в вопросе национальном — никакого послабления, кроме ого, в вопросе аграрном, когда я заикнулся о необходимых реформах, на меня сразу посыпалась масса реплик. Помню, как я был зол на покойного теперь гр. Мусин-Пушкина. Он сидел и молчал, но видно шло, что все, что я говорил, ему не нравилось. Накопи, он начал резко опровергать мои доводы, все время с чувством какого-то превосходства, указывая на то, у нас в Государственном Совете смотрели на аграрную реформу так-то и так-то». Да при чем тут Государственный Совет, думал я, ведь с этим Государственным Советом и подобными учреждениями докатились мы до того, что переживаем революцию и неразбериху, по грандиозности и бессмысленности проявлений которой мир еще не переживал. Я постарался, видя настроение общества, все скомкать и ушел, решив больше с этими господами не разговаривать. У большинства членов союза почему-то существовало убеждение, что весь мир должен быть для них; что немцы, как только придут, немедленно восстановят старый режим; что все, что тогда переживалось, было лишь временно; поэтому думали, к чему какие-то уступки, когда можно все получить с лихвой. Это мнение существовало не только лишь у помещиков, но и у селян. (Когда немцы надвигались на Украину, то крестьяне до прибытия их уже местами все возвращали). Как бы там ни было, оказалось, что все же кое-кто из числа членов Союза Землевладельцев поверил моим доводам, так как впоследствии, когда партия начала работать, они записались у нас.

Как я уже говорил, я остановился в гостинице «Кане», вел на вид довольно беспечный образ жизни, тем не менее ко мне приходила масса народу. Снова появились Коношенко и Гижицкий. Они были всегда удивительно хорошо осведомлены. Появились крупные землевладельцы, Подгорский и граф Грохольский, особенно часто приходили они, стараясь от меня узнать, что я делаю. Я тогда настолько широко смотрел на дело, что предлагал им вступить в партию, но они отклонили это предложение, и в эту минуту я особенно ясно понял, что наши правобережные паны еще далеко себе не уяснили сущность моих планов. Тогда же у меня был Михновский{123}. Вот о нем и его партии я хочу поговорить подробнее.

Еще в самом начале революции, чуть ли не в марте месяце 1917-го года, Михновский выступал в Киеве как украинский деятель, участвовал в уличных демонстрациях, чуть ли не ездил в Петроград хлопотать о признании Украинской Республики Временным правительством. Потом вынырнули новые деятели, и он исчез. Как мне рассказывал впоследствии Михновский, Петлюра, побоявшись его влияния, убедил тогдашнего командующего Киевским военным округом убрать из Киева Михновского, служившего тогда по военно-судебному ведомству, в какую-нибудь армию, что и было сделано. Кажется, в этом деле снова, судя по словам Михновского, принимал участие Луценко, о котором я говорил выше. Видимо, что-то с Луценко не поделивший Михновский именно рассказывал мне этот факт с целью предупредить меня, чтобы я не особенно доверял Луценко, игравшему двойную игру; последний был так глуп и все его мелкие пакости были шиты такими белыми нитками, что предупреждения Михновского были совершенно излишни, я совершенно Луценко не доверял. Михновский скрывался, или скорее не появлялся как политический деятель довольно долго. Он был присяжным поверенным в Полтавской губернии. Я спрашивал полтавцев о Михновском, все мне говорили, что этот человек страшно неуживчивый, обладающий громадным самомнением, желающий во чтобы то ни стало играть роль, фактически не обладая для этого соответствующими качествами. Должен сознаться, что мнение это о нем было довольно единодушно, даже среди многих украинцев, которые предупреждали меня, дабы я не вздумал пригласить Михновского к себе на службу. Лично на меня он далеко не производил такого впечатления, если не считать его крайне шовинистического украинского направления, которое все ему портило. В социальном же отношении и он, и его партия были мне всегда по душе. Эта партия, к сожалению, очень немногочисленная, демократична, никаких социалистических крайностей в ней нет, собственность признает, вместе с тем проникнута не теоретическими лозунгами, а стремится приступить к делу.

Еще будучи с корпусом в Меджибужье, ко мне вдруг явились два офицера от Богдановского полка, Павелко и Лукьянов{124}, оба с высшим образованием, очень выдержанные молодые люди, они произвели на меня хорошее впечатление. У них была какая-то бумага, в которой высказывалось пожелание, чтобы я принял командование всеми украинскими частями. В то время я часто слышал такие пожелания и потому особого значения этому не придавал. Центральное Управление (Рады) относилось к этим молодым людям, как не социалистам, отрицательно, главным образом Петлюра. Мне этот их антисоциализм тоже понравился. Оба оказались помощниками Михновского, которого боготворили и считали будущим украинским Бисмарком. Что Михновский человек неглупый, это верно, но почему он должен быть украинским Бисмарком, этого я не знаю. Павелко и Лукьянова я зачислил в 153-ю дивизию, иногда их видел и с ними разговаривал. Лукьянов на меня производил впечатление несложного человека, Павелко же, наоборот, казался мне подозрительным, хотя я не имел никаких определенных данных, а из разговоров с ним вывел, что у него могут быть кой-какие тайные связи с элементами, далеко не сочувствующими той ориентации, которой я придерживался, и поэтому я его остерегался. Через некоторое время он просил перевода и исчез. Теперь же, когда я уже обосновался в Киеве, он снова появился и привел ко мне Михновского. Повторяю, я в Михновском ничего скверного не видел и не мог понять, почему к нему относятся так отрицательно. В его партии было тоже несколько человек, с которыми я любил поговорить, это братья Шеметы{125}, а затем молодой историк, Липинский{126}, которого я впоследствии назначил нашим представителем в Вене. Во всех этих людях я не любил лишь их крайнего украинства, из этого страшная нетерпимость ко всему неукраинскому. В смысле же программы внутренней политики, [эта партия] была вполне приемлема. Эту партию в особенности ненавидел Союз Землевладельцев-Собственников и в каких только преступлениях ее не обвинял, что всегда, при проверке, оказывалось вздором. Партия их называлась Украинской Хлеборобско-Демократической. Она главным образом имела успех в Полтавской губернии, была немногочисленна, но сыграла, благодаря свой сплоченности, большую роль в деле свержения Рады. Она первая нанесла ей серьезный удар.

У нас работа кипела. Мы завербовали членов, окончательно выработали программу! Луценко, ужаснейший проныра, пользуясь тем, что он был когда-то в Генеральной Казачьей Раде, поселился тоже в гостинице «Кане» и старался проникнуть в наши дела. Мы его дурачили, рассказывали всякие небылицы, так как предполагали, что он все передает членам Центральной Рады.