Ясухиро Кавабата - Мастер игры в го

• Название: Мастер игры в го
• Автор: Ясухиро Кавабата
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-01171-5

Ясунари Кавабата (1899–1972) — один из крупнейших японских писателей, чье творчество отмечено множеством престижных наград, а также Нобелевской премией по литературе.

В книгу вошел самый известный его роман «Мастер игры в го», который сам автор считал ключевым своим произведением.

(задняя сторона обложки)

«Мастер игры в го» — самый известный роман выдающегося японского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе Ясунари Кавабата.

Как и в «Защите Лужина» Набокова, здесь за страстью к игре стоят реальные персонажи и события.

В этой неожиданной и глубокой книге автор рассказывает о легендарной партии игры в го, которая состоялась в 1938 году и была им описана в газетных репортажах.

Для непобедимого мастера Сюсая Хонинобо XXI эта партия стала последней…

Игра в го, как и многое другое, пришла в Японию из Китая. В Китае она считалась игрой небожителей, в ней скрывалось нечто божественное. Но догадка о том, что триста шестьдесят одно пересечение линий на доске объемлет все законы Вселенной, божественные и человеческие, родилась в Японии. Подобно театру Но и чайной церемонии, эта игра стала частью японской традиции и превратилась в настоящее искусство.

Завидую тем, кто играет в го. Ведь игра в го, если считать ее бесполезным пустяком, бесполезна, как ничто другое, если же высоко ценить ее, то по ценности с ней ничто не сравнится.

Наоки Сандзюго, японский писатель и критик

---

28

С конца июля моя семья перебралась на дачу в Каруидзава, и мне пришлось ездить туда-сюда: то в Хаконэ, то в Каруидзава. Дорога в один конец занимала семь часов, приходилось уезжать с дачи накануне игрового дня. Отложенный ход записывали вечером, поэтому перед отъездом на дачу я ночевал в Хаконэ или в Токио. Все вместе занимало три дня, и, пока партию играли каждый пятый день, я мог провести с семьей два дня, после чего снова трогался в путь. Может показаться, что писать репортаж легче там, где идет игра; да и лето было дождливым, и усталость чувствовалась. Тем не менее после каждого игрового дня я наскоро ужинал и уезжал.

Я не мог писать ни о мастере, ни об Отакэ, находясь с ними в одной гостинице и даже в одном городке, поэтому я спускался из Хаконэ в Мияносита или в Тоноса-ва и ночевал там. Если бы я писал репортаж о матче рядом с ними, на следующий день мне было бы как-то неловко смотреть в их лица. Я работал на газету, которая организовала этот матч, и чтобы поддерживать интерес читателей, приходилось прибегать к различного рода уловкам. Любителям не понять всех тонкостей в партии профессионалов высокого класса. И вот для того, чтобы растянуть описание одного матча на шестьдесят-семьдесят выпусков, мне приходилось переносить «центр тяжести» на внешность партнеров, на каждый их шаг, каждый жест. Я следил не столько за партией, сколько за играющими. Ведь это они были главными персонами, а все организаторы, включая меня, всего лишь их слугами! Чтобы как следует осветить игру, в которой для любителя остается много неясного, необходимо испытывать чувство преклонения перед ее участниками. К партии у меня был не просто интерес, я восхищался ею как произведением искусства, и этим объясняется мое отношение к мастеру.

В тот день, когда из-за его болезни партию прервали, я уехал в Каруидзава в самом подавленном настроении. На вокзале Уэно я сел в поезд и забросил вещи в багажную сетку, как вдруг за пять-шесть скамей от меня поднялся высокий иностранец и подошел ко мне.

— Извините, это у вас доска для го?

— Да, как вы догадались?

— У меня есть такая. Отличное изобретение. Моя доска была сделана из металлического листа, к которому прилипали снабженные крохотными магнитиками камни — на такой доске очень удобно играть в поезде. Однако в сложенном виде распознать в ней доску для го было нелегко. Я чуть-чуть привстал.

— Сыграем партию? Го — очень интересная и занимательная игра, — обратился ко мне иностранец. Американец, но прилично говорит по-японски.

— У меня тринадцатый кю, — четко проговорил он, словно предъявляя счет. Доску он положил себе на колени. Так было удобнее — он был выше меня.

Я дал ему шесть камней форы. Он рассказал, что учился играть в Ассоциации го и ему доводилось играть кое с кем из японских знаменитостей. Формы он знал неплохо, но ходы делал поспешные и пустые. Поражения, казалось, нисколько его не волновали. Проиграв партию, он как ни в чем не бывало убирал камни с таким видом, словно не очень-то и старался. Американец выкладывал на доске заученные формы, получал отличные позиции, разыгрывал прекрасные дебюты, но у него начисто отсутствовал боевой дух. Стоило мне чуть-чуть нажать или сделать неожиданный ход, как все его построения бессильно разваливались, рассыпались. Все это напоминало попытки удержаться на ногах нетвердо стоящего человека — от этого я даже стал казаться себе каким-то агрессивным. Дело было не в силе или слабости игры, нет, — в ней начисто отсутствовало какое бы то ни было противодействие, не было напряжения. Японец, как бы плохо он ни играл, все равно проявляет упорство; в японце никогда не ощущаешь такой вот немощи. Мой противник начисто был лишен духа борьбы. Мне показалось даже, что мы принадлежим к разным племенам.

Таким вот образом мы играли более четырех часов — от Уэно до Каруидзава, и, сколько бы он ни проигрывал, это его ничуть не огорчало. Я готов был склониться перед его неистребимой жизнерадостностью. Рядом со столь наивной и простодушной слабостью я чувствовал себя злобным извращенцем.

Вокруг нас образовался кружок зрителей, привлеченных, должно быть, нечастым видом иностранца, играющего в го. Меня это несколько раздражало, чего не скажешь об американце, который проигрывал раз от разу нелепее — ему все было как с гуся вода.

Играть с таким человеком — все равно что переругиваться на едва знакомом языке. Возможно, и не следует слишком серьезно относиться к подобной игре, но, так или иначе, ощущения от нее совсем не те, что от игры с японцами. Я не раз думал о том, что иностранцу го кажется, должно быть, пустой забавой. По словам доктора Дюбаля[30], в Германии существует около пяти тысяч любителей игры в го. Все больше играли в го и в Америке — об этом часто говорилось в Хаконэ. Конечно, нельзя судить по одному новичку-американцу, но, честно говоря, игре западных людей и впрямь недостает стойкости.

Игра японца выходит за пределы понятий «игра», «соревнование», «развлечение» — она становится искусством, в ней чувствуется тайна и благородство старины. Титул мастера Сюсая — Хонинобо — происходит от названия башенки в киотском монастыре Дзюккодзи. По традиции мастер Сюсай тоже стал буддийским священником и в память первого Хонинобо, мирское имя которого было Санса[31], а духовное — Никкай, в день его трехсотлетия принял духовное имя Нитион. Играя с американцем, я все время чувствовал, что в его стране го не имеет корней.

Говоря о корнях, надо сказать, что го, как и многое другое, пришло в Японию из Китая, но по-настоящему развилось лишь в Японии. Искусство игры го в Китае и сейчас, и триста лет тому назад не идет ни в какое сравнение с японским. Го углубилось благодаря Японии. Немало культурных ценностей пришло к нам из Китая уже в совершенном виде, но в отличие от них игра в го достигла совершенства только в Японии. Го развивалось уже в новое время, после того как феодальное правительство в Эдо взяло игру под свое покровительство, хотя японцы научились ей тысячу с лишним лет назад. Это означает, что и в Японии дух го долгое время не развивался. В Китае игра в го считалась игрой небожителей, в ней скрывалось нечто божественное. Но догадка о том, что триста шестьдесят одно пересечение линий на доске объемлет все законы Вселенной, божественные и человеческие, родилась в Японии. История игры в го показывает, как Япония, заимствуя за границей какую-нибудь новинку, вдыхает в нее свою жизненную силу и превращает в истинно японское явление.

У других народов такие игры, как го или сёги, не входят в традицию. Вряд ли где еще возможна партия продолжительностью в три месяца, когда чистое время, отведенное на нее, составляет 80 часов. Игра в го, подобно театру но и чайной церемонии, стала составной частью японской традиции.

В Хаконэ я слышал рассказы о поездке мастера Сюсая в Китай. Их главным содержанием было где, с кем и с каким счетом прошла игра, и поэтому я решил, что в Китае есть довольно сильные игроки.

Когда я спросил:

— Значит, сильный китайский игрок играет примерно в силу японского любителя? — мастер ответил:

— Э-э… равны ли они по силам? Пожалуй, те чуть-чуть послабее… как наши любители… ведь в Китае нет профессионалов…

— Но если японские и китайские любители играют на равных, то, появись в Китае профессионалы, задатки ведь скажутся?

— Право, не знаю…

— Им есть на что надеяться?

— Пожалуй, но вряд ли это произойдет быстро…[32] Впрочем, у них есть очень сильные игроки, к тому же они любят играть на деньги.

— Но все же способности к го у них есть?

— Наверное, раз появляются такие игроки, как У Циньюань.

Я как раз собирался в ближайшие дни навестить У Циньюаня, игрока шестого дана, разобраться с его помощью в положении на доске, которое возникло в последней партии, а также познакомиться с его комментариями. Я хотел добавить их к моему репортажу.

Этот выдающийся человек родился в Китае, живет в Японии и в каком-то смысле олицетворяет собой «щедрость Неба», то есть везение. Талант У Циньюаня расцвел только после того, как он приехал в Японию.

Вообще говоря, в истории было немало примеров того, как выдающиеся в каком-нибудь виде искусства люди, уроженцы соседних стран, получили признание в Японии. В наши дни блестящий пример тому — У Цинь-юань. Его талант, который в Китае наверняка бы заглох, был воспитан, взлелеян и тепло принят в Японии. Талантливого мальчика «открыл» один японский профессионал во время туристической поездки по Китаю. Мальчик учился играть по японским учебникам. Иногда казалось, что в этом подростке проблескивает китайское понимание го, гораздо более древнее, чем японское. Словно мощный источник света, погруженный в глубокую грязь, У был гениален от природы. Если бы он с детства не получил возможности шлифовать свое мастерство, талант его не развился бы и в конце концов погиб.