Альберто Моравиа - Римлянка

• Название: Римлянка
• Автор: Альберто Моравиа
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1978

Произведения Альберто Моравиа проникнуты антифашистским и гуманистическим духом, пафосом неприятия буржуазной действительности, ее морали, ее идеалов.

Роман «Римлянка» — это история проститутки, рассказанная ею самой. Рассказанная просто, иногда даже с трогательной наивностью и в то же время устрашающе деловито. Это история о том, как бедная, простая и необычайно красивая девушка Адриана не только превратилась в публичную женщину, но и стала относиться к проституции как к самой обычной профессии, способной обеспечить ей что-то вроде «приличного существования».

---

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В тот же день я отправилась в меблированные комнаты навестить Джизеллу. Было уже за полдень. В этот час Джизелла обычно только поднималась с постели и начинала одеваться, чтобы идти на свидание с Риккардо. Я присела на неубранную кровать, а Джизелла тем временем расхаживала по комнате, где царил полумрак, среди разбросанных в беспорядке платьев и белья. Я спокойно рассказала ей, как ходила к Астарите и как он сообщил мне, что Джино женат и у него есть ребенок. Услышав эту новость, Джизелла вскрикнула не то от радости, не то от неожиданности, подошла ко мне, села напротив и обняла меня за плечи.

— Да что ты… не может быть… жена и ребенок… да так ли это?

— Его дочь зовут Марией.

Было ясно, что ей хочется все разузнать как следует и обсудить эту новость, но мой спокойный вид разочаровал ее.

— Жена и дочь… дочь зовут Марией… и ты так спокойно об этом говоришь?

— А как же я должна говорить?

— И тебя это не огорчает?

— Конечно, огорчает.

— Значит, он тебе так и сказал: Джино Молинари женат и у него есть ребенок… да?

— Да.

— А ты ему что ответила?

— Ничего… что я должна была ответить?

— Ну, что ты почувствовала? Заплакала?.. В конце концов, это просто катастрофа для тебя.

— Нет, я не заплакала.

— Ведь теперь ты не сможешь выйти за него замуж! — воскликнула она с легкомысленным и веселым видом. — Ну и подлость… Надо же быть таким бессовестным… бедная девушка, которая, можно сказать, жила только ради него одного… Что за подлецы мужчины!

— Джино еще не знает, что мне все известно, — сказала я.

— На твоем месте, дорогая, — взволнованно воскликнула она, — я выложила бы ему всю правду в глаза… и не мешало бы влепить ему пару хороших оплеух.

— Я назначила ему свидание через десять дней, — ответила я, — думаю, что мы будем продолжать наши прежние отношения.

Она отступила назад, широко раскрыв от удивления глаза:

— Но зачем? Он тебе еще нравится? После всего, что он натворил?

— Нет, — ответила я, с трудом сдерживая волнение, — он теперь уже не так сильно нравится мне… Но, — я заколебалась, а потом, поборов себя, добавила: — не всегда ведь пощечины и ругань являются лучшим орудием мести.

С минуту Джизелла молча смотрела на меня, прищурив глаза и отодвинувшись назад, как это делают художники, когда разглядывают свою работу, потом воскликнула:

— Ты права… как я не подумала об этом… а знаешь, как я поступила бы на твоем месте? Преспокойно оставила бы его в счастливом неведении, а потом в один прекрасный день бац — и бросила бы его. — Я ничего не ответила. Спустя минуту она продолжала уже более спокойно, но все еще громким голосом, в котором слышалось воодушевление: — Прямо до сих пор не могу прийти в себя… жена и дочь… а перед тобой он корчил из себя бог знает кого… да еще заставил тебя купить мебель, приданое… ну и дела, ну и дела! — Я упорно молчала. — Но я-то, — воскликнула она с торжеством, — согласись, что я-то его сразу раскусила… что я тебе говорила? Этот человек тебя обманывает… бедная Адриана.

Она обняла меня и поцеловала. Я позволила ей поцеловать меня, а потом сказала:

— Да, по самое страшное, что из-за него я потратила все мамины деньги.

— А твоя мать знает об этом?

— Нет, пока еще не знает.

— О деньгах не беспокойся, — закричала она. — Астарита влюблен в тебя по уши… стоит тебе захотеть, и он даст тебе сколько угодно денег.

— Я не хочу больше видеть Астариту, — ответила я, — любой мужчина, только не Астарита.

Должна заметить, что Джизелла была вовсе не глупа. Она тотчас же поняла, что об Астарите, по крайней мере теперь, не может быть и речи, и поняла также, что значили мои слова «любой мужчина». Она сделала вид, что размышляет, потом сказала:

— В конце концов, ты права, я тебя понимаю… после всего, что случилось, мне тоже было бы неприятно видеться с Астаритой… он всего хочет добиться силой… и о Джино он рассказал тебе в отместку. — Она снова замолчала, а потом с торжественным видом заявила: — Положись на меня… хочешь, я познакомлю тебя с человеком, который охотно тебе поможет?

— Да, хочу.

— Положись на меня.

— Только я не хочу больше ни с кем быть связанной, — добавила я, — хочу быть свободной.

— Положись на меня, — повторила она в третий раз.

— Первым делом я хочу вернуть все деньги маме, — продолжала я, — хочу купить кое-что себе и, наконец, хочу, чтобы мама больше не работала.

Джизелла тем временем уселась у туалетного столика.

— Ты всегда была слишком добра, Адриана, — сказала она, торопливо пудря лицо, — теперь видишь, к чему приводит доброта.

— Знаешь, сегодня утром я не ходила позировать, — заявила я, — решила бросить это занятие.

— И правильно сделала, — отозвалась Джизелла, — я тоже в конце концов занимаюсь этим только ради… — и она назвала имя одного художника, — только чтобы доставить ему удовольствие… а как только он кончит работу, баста!

Я совершенно успокоилась и испытывала теперь к Джизелле огромную симпатию. Ее слова «положись на меня» звучали для меня как ободрение, как сердечное и искреннее обещание разрешить как можно скорее все мои затруднения. Я прекрасно понимала, что Джизелла хочет помочь мне не из любви, а, как в том случае с Астаритой, из желания, возможно и неосознанного, увидеть меня поскорее в таком же положении, в каком находилась она сама — ведь никто ничего не делает даром, — и, поскольку на этот раз желание Джизеллы совпадало с моим, у меня не было повода отказываться от ее помощи, пусть даже и не бескорыстной.

Джизелла очень торопилась, она уже опаздывала на свидание с женихом. Мы вышли вместе и начали спускаться по темной, крутой и узкой лестнице старого дома. На лестнице Джи-зелла, находившаяся все еще в возбужденном состоянии, а может быть, испытывая желание как-то смягчить мое огорчение и показать, что я не одинока в своем горе, сказала:

— Знаешь, я начинаю думать, что Риккардо хочет устроить со мной такую же шутку.

— Он тоже женат? — наивно спросила я.

— Нет, конечно, он не женат… Думаю, что он просто водит меня за нос… я ему заявила: дорогой мой, я в тебе не очень-то нуждаюсь, если угодно, оставайся, а не угодно, можешь катиться на все четыре стороны.

Я ничего не ответила, но подумала: какая огромная разница между мною и Джизеллой и как непохожи ее отношения с Риккардо на мои отношения с Джино. В конце концов, она никогда не обольщалась насчет намерений Риккардо и, насколько мне известно, время от времени беззастенчиво изменяла ему, а я всеми силами своей наивной души надеялась стать женой Джино и всегда оставалась ему верна, ибо нельзя назвать изменой тот случай, когда я уступила Астарите в Витербо, ведь он принудил меня к этому шантажом. Но я подумала, что Джи-зелла может обидеться на меня, если я ей это скажу, поэтому я промолчала. У ворот мы расстались, договорившись встретиться завтра вечером в кафе, она просила меня не опаздывать, потому что она, вероятно, будет не одна. Затем Джизелла убежала.

Я понимала, что нужно рассказать обо всем случившемся маме, но у меня не хватало духу. Мама по-настоящему меня любила, поэтому в отличие от Джизеллы, которая в обмане Джино видела лишь подтверждение своей правоты и даже не пыталась скрыть своего торжества, конечно, огорчилась бы, а не обрадовалась этой своей победе. Мама желала мне счастья, и ей было все равно, каким путем оно ко мне придет, просто она считала, что Джино не сможет мне его дать. После долгих колебаний я решила ничего маме не говорить. Пусть завтра вечером она увидит все собственными глазами, и хотя я понимала, что, пожалуй, слишком жестоко таким путем вводить ее в курс событий, перевернувших всю мою жизнь, однако так будет легче избежать объяснений, замечаний и разговоров вроде тех, на которые столь щедрой оказалась Джизелла. По правде говоря, теперь меня охватывал ужас при мысли о приготовлениях к свадьбе, и мне не хотелось ни думать, ни говорить об этом с кем бы то ни было.

На следующее утро, боясь расспросов мамы, которая уже что-то заподозрила, и сказав ей, что спешу на свидание с Джино, я ушла из дома и отсутствовала почти весь день. Специально для свадьбы я сшила себе новый серый костюм, собираясь надеть его сразу после венчания. Это был мой самый лучший наряд, и я долго колебалась, раздумывая, стоит ли надевать его. Но потом я решила, что когда-нибудь все равно придется это сделать, если не сегодня, то в другой раз, кроме того, я понимала, что мужчины всегда придают большое значение внешнему виду, а мне надо было произвести самое выгодное впечатление, выглядеть как можно элегантнее, чтобы получить побольше денег, и потому отбросила все свои колебания. Итак, я не без трепета надела свой самый лучший наряд, который, как я теперь понимаю, был вовсе не так уж хорош, а, скорее, просто жалок, как и все мои платья в то время, потом я аккуратно причесалась и чуть-чуть, но не более обычного, подкрасилась. Тут я хочу сказать, что никогда не понимала, почему многие женщины моей профессии, выходя на панель, румянятся сверх меры, ведь лица их становятся похожими на карнавальные маски. Это, вероятно, объясняется тем, что в силу своего образа жизни они обычно очень бледны, а может быть, просто боятся, что, ненакрашенные, они не привлекут внимания мужчин либо не дадут им понять, что с ними можно заговорить. Я же, несмотря на усталость и утомление, всегда сохраняла здоровый смуглый цвет лица; без ложной скромности могу сказать, что мне никогда не составляло труда заставить мужчин оглядываться на меня на улице и незачем было прибегать к излишней косметике. Я привлекаю взгляды мужчин не румянами, не подведенными глазами, не выкрашенными в соломенный цвет локонами, а своей статностью — по крайней мере в этом уверяли меня многие мужчины, — своим спокойным и кротким выражением лица, белозубой улыбкой и густыми волнистыми каштановыми волосами. Женщины, которые перекрашивают волосы и румянят щеки, видно, не понимают, что мужчины сразу догадываются, с кем имеют дело, и заранее предвзято судят о них. Моя же непосредственность и вполне приличный вид вводят мужчин в заблуждение, они воспринимают все как случайное приключение, что, по правде говоря, нравится мужчинам больше, чем простое удовлетворение чувственности.