Вадим Шефнер - Сказки для умных

• Название: Сказки для умных
• Автор: Вадим Шефнер
• Издательство: Всемирная литература
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-88769-001-1

Словосочетание «Сказки для умных» стало чем-то бóльшим, чем просто название сборника. Это уже своего рода название жанра, созданного Вадимом Шефнером на грани фантастики, сказки, притчи и реализма.

(c) FantLab рекомендует.

---

Дома отец тоже любил рассказывать свои охотничьи вымыслы. Мать, всецело находясь под его влиянием, никогда не делала ему критических замечаний, а брат мой Виктор всегда тактично поддакивал отцу и с вежливым видом расспрашивал, что же случилось дальше. Поэтому отец, а глядя на него и мать, души в Викторе не чаяли. Ко мне же отец относился с холодком. Он был на меня в обиде за то, что я не подавал никаких надежд, и ещё за то, что я очень любил правду.

Помню, когда я выучился читать, то однажды нашёл на чердаке дореволюционную «Ниву» и притащил её в комнату. Меня заинтересовал крупный, во всю страницу, рисунок, где была изображена снежная поляна и лежащий на ней убитый медведь. Возле зверя стояло несколько важных господ в роскошной охотничьей одежде, а один из охотников стоял спиной к зрителям и, как можно было догадаться, рассматривал медвежью шкуру, проверяя её качественность. Под картинкой была подпись: «Его Высочество Великий князь Николай Николаевич со своей свитой на медвежьей охоте».

— Папа, почему это все дяденьки стоят лицом сюда, а один стоит задом? — спросил я отца.

Отец вгляделся в рисунок и тихо сказал:

— Моё счастье, что художник так изобразил охотника. Если б он нарисовал его лицо, то по лицу бы узнали, кто он, и арестовали бы за связь с царским домом. Знай: этот человек — я. Это я и убил медведя.

— Папа, ты сам убил медведя? — удивился я.

— Да, я сам. Помню, помню этот случай. Сам великий князь пригласил меня на эту охоту, и я убил зверя. Но медведя приписали князю, а меня вызвали в Зимний дворец, выбрали в президиум и премировали отрезом на пальто.

— Папа, а страшно охотиться на медведей? — спросил я.

— Нет, я нисколько не боялся. У меня свой метод был. Я ждал, когда выпадет глубокий снег, и затем на лыжах шёл к берлоге. Я смело просовывал лыжную палку в берлогу и будил медведя. Тот, ничего спросонок не соображая, выходил — и тут на него кидалась моя собака, чтобы отвлечь зверя от меня. А я в это время стрелял. Один меткий выстрел — и зверь падает, сражённый пулей отважного охотника.

— Папа, а собака-то как шла по глубокому снегу? Ты на лыжах, а собака?..

— Для собаки я тоже сделал лыжи. Она на них очень даже резво ходила.

— А сколько лыж надо для собаки: две или четыре?

— Две, — ответил отец. — Двух вполне достаточно.

Насчёт приглашения к царскому двору и насчёт медведя я не сомневался, но собака на лыжах меня насторожила, и то не сразу, а дня через два, когда я вплотную задумался над этой проблемой. Червь сомнения закрался в моё детское сознание, и, чтобы убить этого червя, я решил проделать опыт над нашим домашним псом Шариком: я попытался привязать к его лапам свои лыжи. Но Шарик, который никогда ни на кого не лаял и был очень добрым, на этот раз обозлился и даже укусил меня. А когда я сообщил об этом опыте отцу, тот рассердился на меня.

— Нытик и маловер! — воскликнул он. — Как ты смеешь не верить мне! Сегодня будешь без сладкого!

В другой раз отец рассказал, как он охотился на рысей — тоже своим способом. Рысь, как известно, всегда кидается на шею. Отец наматывал на шею полотенце, а поверх него — мелкую рыболовную сеть. Вместо ружья он брал наган. Он шёл в лес и становился под деревом. Рысь, видя безоружного человека — лёгкую добычу, прыгала на него. Когти её вязли в сети. Отец вынимал из кармана наган и приставлял его к виску разъярённого зверя. Выстрел — и рыси нет.

А для охоты на волков у него тоже был свой метод. Узнав, что где-то появилась волчья стая, отец отправлялся туда с ружьём и лестницей-стремянкой. Разыскав стаю, он выманивал её из леса. Стая бежала за ним, надеясь растерзать его и съесть, а он выбегал в поле, моментально раздвигал стремянку и становился на верхнюю ступеньку. Волки толпились внизу и пытались добраться по лестнице до него, и он бил их поочерёдно, пока не гибла вся стая, скошенная губительным свинцом.

Каждую такую историю я сперва принимал на веру, а дня через два-три начинал сомневаться. А ещё через несколько дней я догадывался, что это неправда. Тогда я объявлял об этом отцу, а он сердился. А мать сердилась на меня за то, что я сержу отца. Она всегда ставила мне в пример Виктора, который никогда не перечит родителям.

Вообще все надежды возлагались на Виктора, а обо мне отец однажды выразился, что я ЧЕЛОВЕК С ПЯТЬЮ «НЕ». И далее он взял листок бумаги и письменно пояснил, что я

не — уклюжий

не — сообразительный

не — выдающийся

не — везучий

не — красивый.

Самое печальное, что все эти пять «не» действительно относились ко мне, и я понимал, что больших успехов и достижений в жизни у меня не предвидится. Я не собирался в будущем стать учёным, как Виктор, и не строил больших планов. Я старался получше учиться, чтобы хоть в этом деле не огорчать своих родителей, и это мне, в общем, удавалось. Несмотря на все мои отрицательные данные, память у меня была хорошая.

Хорошая память — это, пожалуй, единственное, что роднило меня с Виктором, с его положительными качествами. Он тоже запоминал всё быстро. Так, чтобы скорее приблизиться к карьере учёного, он брал в городской библиотеке научные книги и запоминал оттуда серьёзные слова. Этими словами он нередко объяснялся в домашнем быту, что облегчало его жизнь и радовало родителей.

Например, когда мать говорила нам: «Ребята, наколите-ка дровец!», — Виктор отвечал так: «Полигамный антропоморфизм и эпидемический геоцентризм на уровне сегодняшнего дня порождают во мне термодинамический демонизм и электростатический дуализм, что создаёт невозможность колки дров».

Отец и мать горделиво переглядывались, радуясь научной подкованности Виктора, и посылали колоть дрова одного меня. Я же хозяйственные работы выполнял старательно, чтобы хоть чем-нибудь искупить свои пять «не».

А между тем печальная весть о том, что я человек с пятью «не», давно распространилась по Рожденьевску-Прощалинску: несмотря на все свои достоинства, Виктор не умел держать язык за зубами. Соседи поглядывали на меня с сожалением, а в школе некоторые ребята прямо-таки задразнивали меня этими пятью «не», и иногда я был вынужден вступать в драку. Девчонки тоже вели себя ехидно и подстраивали мне всякие каверзы. Так, например, соседка по парте Тося однажды позвала меня на первое свидание в городской сад под четвёртую липу справа от входа. Но когда я пришёл в точно назначенное время, Тоси на месте не оказалось. Зато прятавшийся на дереве её младший брат, с которым у неё была договорённость, облил мне сверху голову смесью разведённого клея и чернил, использовав для этого резиновую медицинскую клизму. Когда же я схватился за голову, из-за беседки выбежали чуть ли не все мальчишки и девчонки нашего класса и коллективно смеялись надо мной.

Дома мне тоже было иногда несладко, в особенности в те дни, когда я проявлял недоверие к рассказам отца. Но дома, как говорится, и стены помогают. У меня же были в полном смысле слова помогающие стены.

Дело в том, что обоев в те годы в продаже не имелось, и, когда старые, дореволюционные обои у нас совсем выгорели и пообшарпались, отец достал где-то много рулонов реклам, оставшихся от царского режима. Ими мы и оклеили комнаты. На нашу с Виктором комнату ушло немало таких неразрезанных рулонов, на каждом из которых было по шестнадцать рекламных объявлений, и на каждом таком объявлении была изображена очень красивая девушка с нежной улыбкой, обращённой к зрителям, то есть, значит, и ко мне лично. Одной рукой красавица поправляла распущенные по плечам белокурые волосы, а в другой руке держала флакон. Под картинкой было напечатано крупными золотыми буквами: ЛЮБИ — МЕНЯ!

Ниже мелким шрифтом шёл рекламный текст:

Всем одеколонам дамы и девушки

предпочитают одеколон «Люби — меня!».

Нежный и стойкий аромат, напоминающий запах

цветущего луга, изящная упаковка, недорогая цена

делают наш одеколон незаменимым.

Требуйте ВЕЗДЕ только одеколон «Люби — меня!»

фирмы поставщика Двора Е.И.В. «Бланшар и С-вья».

На текст я особого внимания не обращал, но часто любовался этой девушкой, и на сердце у меня становилось легче и веселей. Она глядела на меня со всех четырёх стен комнаты. Каждый её портрет был размером с те объявления, которые нынче расклеивают в трамваях, и я подсчитал, что всего в комнате имелось 848 её изображений. Глядя на «Люби — меня!», я размышлял, есть ли в жизни такие красавицы, и если есть, то за кого они выходят замуж. За такую я бы с радостью бросился в огонь или в воду — по её личному выбору.

3. Дальнейшие события

В те годы в школах было девять классов. Виктор окончил восемь, а девятого решил не кончать, чтобы скорее погрузиться в науку. Родители целиком одобрили эту мысль и снарядили его в Ленинград, снабдив одеждой и отдав ему все наличные деньги. Вскоре от Виктора пришло письмо. Оно было такой формы и содержания: