Феликс Чуев - Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.

• Название: Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.
• Автор: Феликс Чуев
• Издательство: Ковчег
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-87322-840-X

В книгу известного русского публициста и поэта Феликса Чуева, автора нашумевших книг «Сто сорок бесед с Молотовым», «Так говорил Каганович», вошли истории о выдающихся людях нашего Отечества – И. В. Сталине, В. М. Молотове, маршалах Г. К. Жукове, К. К. Рокоссовском, А. Е. Голованове, летчиках М. М. Громове, Г. Ф. Байдукове, А. И. Покрышкине, первом космонавте Ю. А. Гагарине, «боге моторов» академике Б. С. Стечкине, писателе М. А. Шолохове и других, многих из которых автор знал лично. В книге читатель найдет немало сенсационных, ранее замалчивавшихся фактов и документов, полученных автором «из первых рук».

---

…Озорной, как и Стечкин, Курчевский к тому же обладал острым языком. Предлагают ему явиться на заседание Совета Труда и Обороны, он говорит:

– Заседайте без меня, так ведь одни партейные!

А для таких высказываний толкователей хватало.

Он и в Кремль иной раз въезжал без пропуска,

пугая охрану. Но Сталин высоко ценил Курчевского. Конструктор часто приезжал на Кавказ поохотиться и жил на своей персональной даче в Гагре недалеко от дачи Сталина на Холодной речке. Однажды он узнал, что охота запрещена, населению велено сдать оружие.

– В связи с приездом товарища Сталина, – пояснил Васо, председатель местного общества охотников.

– Это наверняка здешние дураки придумали,- сказал Курчевский и тут же сел писать письмо: «Иосиф Виссарионович, я приехал в отпуск, хотел поохотиться, но узнал, что ввиду Вашего приезда в Гагринском районе охота запрещена. Прошу Вашего разрешения…»

– Что ты делаешь, зачем пишешь?- пыталась остановить его жена. Но письмо было отправлено, и ночью к их даче подъехала машина. Вошел чекист:

– Где Курчевский?

– Я Курчевский.

– А чем вы докажете, что вы Курчевский?

– Чем я без штанов докажу? Сейчас оденусь, достану документы.

Чекист вручил письмо Сталина, в котором говорилось, что о запрещении охоты ему ничего не известно, а Курчевского он просит к нему на Холодную речку завтра к 12 часам.

Утром Леонид Васильевич нашел Васо:

– Собирайся, поедешь со мной, будешь свидетелем насчет охоты.

На самодельном вездеходе они отправились к Сталину.

– Васо, ложись вниз, чтоб охрана не видела!

На Холодной речке пробыли около шести часов. «Такой гостеприимный хозяин,- рассказывал потом жене Курчевский,- угощал вином, перепелами, расспрашивал подробно про мои работы».

Мать Сталина Екатерина Георгиевна узнала, что приезжали гости на необыкновенной машине, и вскоре к Курчевскому явился чекист с просьбой показать автомобиль. Старушка долго с любопытством лазила по машине… Интересная была женщина. Когда она впервые приехала в Тбилиси, ходила по магазинам и удивлялась привычной для всех грубости продавцов. А всюду висели портреты ее сына.

– И с этими людьми он хочет построить коммунизм! – громко говорила она.

Очередь испуганно отводила глаза.

– Сколько же нужно времени, чтобы эти животные стали людьми!

Летом должны были состояться государственные испытания оружия в присутствии Сталина и Ворошилова. Курчевский говорит Васо:

– Поезжай в Сочи и достань билеты на Москву!

Васо уехал и пропал. Явился через несколько дней:

– Друга встретил, он пригласил меня в Пицунду – как можно другу отказать, послушай!

В Москву опоздали, но испытания все-таки провели.

У конструктора сложились дружеские отношения с М. Н. Тухачевским. Были случаи, когда Леонид Васильевич, игнорируя наркома обороны К. Е. Ворошилова, обращался со своими делами к Тухачевскому. Эта связь оказалась роковой для Курчевского. Да, видимо, и не только эта…

«С Томским он играл в бильярд,- говорит Мария Федоровна,- меня с собой брал. Томский был порядочный человек, но подсмеивался над порядками. К нему приехали чекисты обыск делать. Он пошел к воротам, сына послал за спичками, а сам застрелился. Сперва не знали, как его хоронить – с почестями или без. Решили никак не хоронить. Завернули в рогожку и закопали под террасой. Блюменталь-Тамарин играл похоронный марш…»

Курчевский тоже все критиковал – от Ворошилова («пустое место») до заводской столовой («всякой дрянью кормят»). На заводе он никогда не обедал. Утром дома съест миндальное пирожное, а на работе у него ваза с конфетами стояла. Любил сладкое, ни одного кондитерского магазина не пропускал. И чай пил – все удивлялись: полчашки чая, полчашки сахара. Детям конфеты раздавал, взрослым – изобретения: «Мне некогда этим заниматься, продвигайте сами как свое!»

«В 1937 году мы жили на «Аэропорте»,- продолжает Мария Федоровна.- Пришли двое. Дают ему бумажку какую-то, он протягивает мне:

– Смотри, Маша, новое дело!

Он в комбинезоне, руки грязные, в мазуте, только с работы. Хотел пойти в ванную, они схватили его за руки, не пускают, говорят, будто у нас в ванной «адская машина» стоит. Забрали его. Потом целая орава прибежала за его машинами, стали покрышки таскать, мастерскую разбирать. Часы его кто-то стянул со стола… Многие радовались: барина забрали – порядок! Потом в нашу квартиру вселили чекистов, а мы с матерью стали жить в двух комнатах… Наверное, это было страшное вредительство в органах безопасности…»

Пушки конструктора сняли с вооружения Красной Армии. «Образцы вооружения, подобные «Батальной пушке Курчевского» (ВПК),- говорит его помощник полковник-инженер Глухарев, – встречались среди трофейного оружия, взятого у немцев во время последней Отечественной войны. На вооружении армии США стоят динамореактивные пушки типа тех, над которыми работал в свое время Курчевский».

Кто конкретно оклеветал Курчевского – неизвестно. Известно другое: сам Курчевский никого за собой не «потянул», никто больше не был арестован по его делу. Рокоссовского в армии уважали не только за то, что он великий полководец…

Во время ареста Курчевского на столе лежала записка И. В. Сталина – чекисты обходили ее стороной, боясь даже с места сдвинуть. Да еще оставались несколько талонов на бензин, датированные июнем 1937 года, по которым уже ни одна заправка не выдаст горючее, да страничка из блокнота с бланком «Ин- женер-конструктор Курчевский Л. В.» – на ней записан телефон Стечкина: Д-3-17-66. По этому телефону теперь тоже не позвонишь…

Через месяц арестовали и его жену. За ночь в одну из камер Бутырской тюрьмы собрали многих жен – ЧСИРов, членов семьи изменников Родины. Привезли, в чем были – в халатах, в домашних туфлях. Вызывали в ЖЭК и оттуда увозили.

«Мне еще повезло, – говорит Мария Федоровна. – Чекист какой-то сознательный был, подсказал взять с собой что-нибудь. Дождик был, я пальтишко захватила – на свое счастье. Домой больше не вернулась. Ввалили нас в общую камеру, на голые нары, ни подушки, ни одеяла. Ляжешь- повернуться нельзя. А кого позже привезли, того под нары, на кафель. В это время милиция переходила на новое обмундирование, и многим женщинам выдали старую милицейскую форму – шинель и буденновки. Идут по коридору – и смех, и грех!

Со мной там оказалась жена директора Госбанка, красавица невероятная, она еще была любовницей известного драматурга, его тоже посадили. Крутилась там среди начальства:

– У моего мужа никогда не было денег. Он всегда у меня на папиросы брал…

Я ей говорю:

– Слушай, Нонна, а вдруг нас вышлют, что ты будешь делать?

– Я могу теннис преподавать и хором руководить.

Ей 10 лет дали – не как жене, свое «дело» получила. Я ее как-то встретила, не узнала. Как тетка из деревни…

Там были две женщины – лифтерша и сторожиха, их по ошибке взяли, фамилии совпадали.

– Ой, куды ж мы попали? Тут онны барыни сидят! Вот у ентой муж – летчик, чевой-то навредил, а у ен- той, в голубой кофте, директор банка, банк обворовал, стало быть. Онны барыни!

Мария Федоровна пыталась узнать у следователя о судьбе мужа:

– В чем его обвиняют?

– Вас это не должно интересовать.

– Но ведь я его жена.

– Ах да… В контрреволюционной деятельности.

– Думаю, что у него были более интересные дела, чем заниматься контрреволюцией. Он строил пушки…

– Значит, не так строил, как надо,- уверенно ответил следователь и написал: «О контрреволюционной деятельности. Л. В. Курчевского ничего не знала и знать не могла». – Подпишитесь!

Подписалась. Дали восемь лет лагерей.

– Что, ЧСИРы, собрались в этап? Так вам и надо! – ухмылялись охранники.

– У вас ведь тоже, небось, жены и матери есть, – не выдержала одна из женщин.

– Ну, до этого мы их не допустим!

«Привезли нас в Акмолинск, – продолжает

М. Ф. Курчевская-Станкова.- В переводе на русский это значит «Белая могила». Там уже бараки были настроены с нарами. Два года нам не давали переписки. Шел разговор о том, что выйдет решение всех нас расстрелять. Потом разрешили 2-3 раза в год писать письма. Но никаких ответов не было. Начальник говорит:

– Значит, вас никто не хочет признавать!

Сколько слез было…

Сидели там одни женщины, приспосабливались, кто как умел. Я видела, как Курчевский мастерил, все делал руками, всю жизнь в комбинезоне ходил, это было у него вроде формы. Я видела, как он паял, и сама в лагере сделалась слесарем. Охранники так и обращались ко мне:

– Эй, жестянщик! Сделаешь мне чайник?

Я распорола какой-то чайник и по этим образцам сделала. Потом даже медицинские скальпели точила. Стала косы, серпы набивать. Брошу серп, а он ломается. Вспомнила, как Курчевский со Стечкиным говорили о какой-то «масляной закалке». Через начальство выпросила в гараже отработанное масло, и все у меня нормально стало получаться. А сначала- то и чай не из чего было пить. Самое тяжелое было идти на снегозадержание или за камышом, но я туда не ходила, потому что специальность приобрела. Мне женщины говорят: