Евгений Войскунский - Море и берег

• Название: Море и берег
• Автор: Евгений Войскунский
• Издательство: Военное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Эта книга о военных моряках Балтики, написанная с глубоким знанием материала, отражает биографию ее автора. Повесть «Трудный год на полуострове Ханко» документальна, автор был участником героической обороны Ханко. Большинство рассказов — о подводниках. После войны автор служил на подводных лодках, и потому рассказы подкупают и злободневной проблематикой, и точностью деталей, и жизненностью характеров.

---

Я рад, что вернулся на свою лодку. Давно меня море не качало. А море я люблю.

5 марта

Пишу в обеденный перерыв. Спать неохота, и я пошел в читальный зал, который рядом с нашей библиотекой. Здесь тепло, чисто, на столах зеленые скатерти и газеты.

Я все думаю о рассказе, который хочу написать. Примерно так: в одной воинской части работает женщина, вольнонаемная. Библиотекарша или, лучше, парикмахерша. Она окажется шпионкой и обольщает одного неустойчивого старшину. Торпедиста или, лучше, электрика. А потом другой старшина, устойчивый, спасает положение. Нужно только все обдумать как следует. Жаль, времени мало.

Сегодня утром после проворачивания механизмов беседовал с Калиничевым. Он ленинградец, до службы работал слесарем на «Судомехе». Рослый такой парень, красивый. Только хмурый какой-то.

Я сказал, что мне известно, что он нагрубил Соломатину, когда тот был за командира отделения, и я надеюсь, что это больше не повторится. Он посмотрел на меня и говорит:

— Вы ничего не знаете, товарищ старшина.

— А что я должен знать? — спрашиваю.

Он промолчал. Тут подошел Линник, хлопнул Калиничева по плечу и говорит:

— Ничего, старшина, парень он хороший, а поскользнулся по молодости лет. Мы его научим служить, не беспокойтесь.

Калиничев стряхнул его руку с плеча и ничего не ответил. Потом я погонял его немного по устройству дизеля. Систему РДП знает нетвердо, а так — ничего.

Я сижу в читальном зале, и мне видать через окно двор нашей береговой базы. Только что Соломатин прошел по двору и зашел в ларек. Там продают всякую всячину: конфеты, папиросы, авторучки. Продавщица там толстая, белая и веселая, шутит с матросами. У нее губы ярко накрашены.

С первой получки обязательно куплю себе общую тетрадь — там есть красивая, в клеенчатой обложке. И начну писать рассказ. Вот будет дело, если напечатают! Только фамилия у меня не совсем подходящая: Лошаков. Не очень-то… Лошадиная, как говорится, фамилия.

Дима долго из ларька не выходит. Пойду посмотрю, что он там покупает.

9 марта

Вчера Линник дал мне книгу «Последний человек из Атлантиды». Кажется, интересная. Я ее полистал и наткнулся на записку, в ней сказано: «Годок, сегодня иду в рейс. Обеспечь полный порядок, следи за длинным». Я ничего не понял, отдал записку Линнику:

— Твоя?

Он посмотрел, пожал плечами.

— Нет, — говорит. — Наверно, кто до меня книгу читал, тот и оставил записку.

Я порвал ее.

Ночью, под утро, мне вдруг стало холодно, и я проснулся. Вижу, Линник (он дневальным стоял) окно закрывает, а моя койка рядом с окном.

— Зачем открывал? — спрашиваю.

— Проветрил маленько, — отвечает. — А то дух тяжелый.

Утром сегодня был неприятный разговор с Соломатиным. Он не захотел идти на физзарядку. Я подошел к его койке, спрашиваю, в чем дело.

— Заболел, — говорит.

А от самого перегаром несет, как с водочного склада.

— Заболел, — говорю, — так надо в санчасть сходить.

— Обойдусь без твоих советов, — отвечает и поворачивается спиной, одеяло на голову натягивает.

Я не люблю нахальства. А кроме того, мне обидно стало: от кого-кого, а от Димы не ожидал… В общем, здорово разозлился. Сдернул я с него одеяло и говорю, по возможности без шума:

— Старший матрос Соломатин, встаньте!

Он на меня посмотрел, будто я у него за обедом ложку из рук вышиб. Однако встал и на физзарядку пошел как миленький.

Весь день он со мной не разговаривал. Афонин и Линник — тоже. Только то, что по службе было нужно. После ужина я уселся в кубрике с книжкой. Смотрю — Калиничев крутится возле, смотрит на меня. Только я хотел спросить, что ему нужно, — подходит Соломатин и говорит:

— Давай в шахматишки, Сергей.

А у самого улыбка от уха до уха, и будто утренней стычки не было.

Сыграли мы с ним две партии, я обе выиграл.

— Здорово, — говорит он мне, — поднатаскался ты на курсах.

Потом отводит меня в сторонку и заводит такой разговор.

— Между нами, — говорит, — вчера по случаю Восьмого марта хлебнул я немножко, потому утром не в настроении был. Ты, — говорит, — не обижайся, что я тебе схамил малость.

— Это, — говорю, — ладно, а вот с выпивкой кончай. Если еще повторится, не посмотрю, что друзья.

Усмехнулся Соломатин:

— Эх, Сергей, не понимаешь ты, что я последний год служу. Осенью — на «гражданку».

— К себе в Ростов поедешь? — спрашиваю.

— Не решил еще. Может, здесь останусь вначале. Мне, понимаешь, костюм надо справить, ну и еще кое-что. Я уже полуботиночки себе купил. Желтые, красивые. Хочешь, покажу?

— Не надо, — говорю. — Верю, что красивые.

— Ну, ладно, — говорит. — Значит, отношений портить не будем, так?

— Не будем. Только ты помни…

— Ясно, — машет он рукой. — Не беспокойся. Между прочим, ты что это пишешь по вечерам?

Я, признаться, немного смутился. Сижу, не знаю, что ответить. А он мне подмигивает:

— Может, в писатели метишь? Дело хорошее. Вон у Клавдии муж был — он тоже сочинял что-то. Не то баллады, не то баланды. Для эстрады, в общем. Здорово зарабатывал, она говорила.

— Какая Клавдия?

— Не знаешь разве? Продавщица в ларьке. Так что — давай, Серега. Жми на словесность, ты с головой парень.

Какой-то неприятный осадок у меня после этого разговора. Я «баланды» писать на собираюсь. И вообще я решил после службы податься на китобойную флотилию «Слава».

Все ж таки, рассказ тоже хочется написать. Вот куплю тетрадь и начну. «Жми на словесность»… Скажет тоже…

А эта Клавдия — веселая. И не такая уж толстая. Симпатичная даже. Что у нее за отношения с Соломатиным?

17 марта

Мы четвертый день в море. Уже сдали часть учебной задачи. Погода паршивая. Частые снежные заряды, здорово качает. Пробовали стать под РДП, но не вышло: большая волна. Когда волны захлестывают шахту, поплавок закрывает ее, и тогда дизель «хватает» воздух из отсека так, что живот под ребра уходит.

Сегодня обнаружил воду в газоотводе. Хорошо, что я вовремя проверил, а то вода уже начинала замерзать и могла случиться неприятность. Спрашиваю Соломатина, почему он не спустил воду из газоотвода. Он посмотрел на меня ошалело, а потом накинулся на Калиничева с руганью.

— Прекратите мат! — говорю. — В чем дело?

— А в том, — говорит, — что я был занят и велел этому сачку спустить воду.

Калиничев, совсем зеленый от качки, говорит:

— Неправда, ничего вы мне не велели.

И смотрит злыми глазами. Еле я успокоил Соломатина. Неправильные какие-то у них отношения. Придем в базу — надо будет разобраться. А сейчас — не могу, качка с ног валит. Пишу, а сам букв даже не разбираю.

19 марта

Мы все еще в море. Сегодня обратил внимание, как Соломатин записывает в журнал температуру масла и топлива. Я подумал, что его почерк…

20 марта

Вчера не успел дописать: сыграли аварийную тревогу. Мотористы действовали хорошо.

А ночью было происшествие. Левый дизель работал на винт-зарядку. В отсеке были мы с Калиничевым, я ему как раз объяснял, что такое режим винт-зарядки. Вдруг около шести утра в трюме зашипело и дохнуло горячим паром. Я доложил в центральный и срочно остановил дизель. Оказалось — лопнул резиновый амортизатор нагнетающей масляной магистрали, это такое толстенное резиновое кольцо, которое зажимает два конца магистрали. Видно, резина лопнула от вибрации при работе дизеля.

Пришел лейтенант Панин, приказал сменить амортизатор. Я взял ключ и полез в трюм. Еле пробрался к амортизатору: место неудобное, магистралей полно да и дизель-компрессор горячий, здорово обжигал. Кое-как просунул руку с ключом, стал отдавать болты. А Калиничев сверху, из-за дизеля, придерживал своим ключом гайки. Мы порядком измотались, пока сняли лопнувший амортизатор, заменили его новым и снова взяли на болты. Два с лишним часа работали, и лейтенант сказал, что мы быстро управились. Он потом написал о нас заметку в боевой листок.

Мне понравилось, как Калиничев работал. По-моему, он вовсе не сачок. Я его похвалил и в первый раз увидел, как он улыбается. А потом он говорит мне:

— Товарищ старшина, даю вам честное комсомольское, что он не приказывал мне спустить воду из газоотвода.

Лицо у него было усталое и перепачканное маслом. И руки тоже по локоть в масле. Я ему верю. Я его спросил, чего они не поделили с Соломатиным, но тут подошел Линник, и он не ответил. Ладно, придем в базу — разберусь.

Да! Вчера начал писать и не закончил: почерк Соломатина показался мне похожим на почерк той странной записки.

26 марта

Третьего дня пришли с моря и стали в планово-предупредительный ремонт. Работы очень много навалилось, каждый день до позднего вечера. Никак не выкрою времени, чтоб с Калиничевым поговорить. А он молчит. Соломатин ходит вялый, как осенняя муха. Старается свою работу на Афонина переложить. По-моему, он продолжает выпивать, но поймать на этом деле я его не могу. Да и, признаться, не хочу. Все-таки дружили мы с ним…