Сергей Чилая - Донор

• Название: Донор
• Автор: Сергей Чилая
• Жанр: Современная проза

---

- Хватит, мальчики! - донесся до него чей-то интеллигентный окрик и, теряя сознание, услышал он вечные строчки из "Послания к Коринфянам": "Ибо знаем, что, если земной наш дом будет разрушен, мы имеем строение от Бога, дом нерукотворенный, вечный на небесах...".

БД все больше отдалялся от места на мокром асфальте в Рижском предместье, где осталось лежать его тело. Теперь он плыл кролем по быстрой четвертой дорожке бассейна у "Трех Углов" в Ленинграде, выступая за сборную курса. Болеть за него пришел почти весь Первый Мед и все они орали сверху:

- Бэрэлэ! Бэрэлэ! Рыжий! Рыжий!

Он старался, хотя вскоре понял, что взял слишком быстрый темп: "Господи! Я забыл на какую дистанцию этот чертов заплыв. Если на сто метров, я выдержу, а если на четыреста, мне конец". - Но крики сокурсников подстегивали, не позволяя снизить скорость. Он не успевал набирать в легкие воздух, и дефицит кислорода постоянно нарастал, увеличивая тахикардию, накапливая молочную кислоту в обезумевших от побоев и нагрузок мышцах.

Дорожка, по которой он плыл, стала бесконечной. Позже он понял, что плывет один: соседние дорожки были непривычно пусты. Ему захотелось поднять голову и посмотреть по сторонам, но выкрики с трибун гнали вперед. Теперь он плыл в открытом бассейне в Тбилиси. Была зима: он понял это по клубам пара над поверхностью воды. На соседних дорожках игроки в водное поло, в темно-синих шапочках с твердыми дырчатыми наушниками, перекидывали друг друга мячи. Несколько мячей попали ему в лицо, но он не почувствовал боли... и обиды, и не очень удивился.

Он миновал игроков и опять плыл в бесконечном бассейне, подбадриваемый криками. Усталость исчезла вместе с одышкой, сердцебиением, страхом и болью. Он втянулся в привычный ритм, позволявший когда-то проплывать по два-три километра ежедневно. Он понял, что гонит его вперед странная, неведомая сила и что там его ждут.

Он почувствовал, что плывет в открытом море: теплая соленая вода, попадавшая в рот, пахла йодом и солнцем. Он плыл без усилий: ему казалось, что тело, утратившее вес, просто движется вместе с прибоем.

"Я же Водолей!" - вспомнил он, чувствуя, что все реже всплывает на поверхность. Глубокая вода неудержимо тянула в себя. Он вздохнул, готовясь к очередному погружению, и вдруг увидел любимую бабушку: она сидела в старом ленинградском кресле, обитом плотным вельветом с кожаными подлокотниками и улыбалась, держа в руке янтарный мундштук с плоской вонючей сигаретой "Прима".

- Женичка! - Заорал он. - Я сейчас! Только выйду из бассейна!

- Нет, нет, Боринька! Плыви! Я подожду.

- Я так рад, что с-снова вижу тебя, - сказал БД, продолжая плыть кролем. - Когда позвонили и сказали, что ты умерла, не смог найти в себе сил приехать на похороны. Мама поехала одна... Прости...

- Ты опять чего-то испугался. Мне тебя не хватало тогда... на похоронах...

- Женя! - С укором сказал он. - Не с-сыпь соль. Я и так все эти годы мучаюсь и казню себя за это. Ты прекрасно знала, как я тебя любил, как ревновал ко всем и мучился от этого. Ты была лучше всех...

- Гамарджоба, Боринька! - Пол приветливо махнул рукой и привстал с кровати, придерживая рукой дергающиеся магистрали соковыжималки.

БД увидел, что камера Полова искусственного желудочка работает с максимальной нагрузкой, полностью замещая работу собственного сердца. Это было редкое и приятное зрелище, потому что в большинстве случаев экскурсии мембраны осуществляются очень вяло.

- Хай, Пол! - Крикнул он в ответ. - Погляди, как гуляет мембрана в твоей соковыжималке. Продуктивность разгрузки не меньше 80%, а ты, дурень, говорил: "Отключи, отключи!"

- А я и сейчас прошу тебя, Боринька, отключи!

- Пол! Помнишь, сколько раз ты ошибался? Но ни разу не пришел и не сказал: "Извини".

- Это тебе, Боринька, казалось, что ты был прав. Ни мне, ни другим так не казалось.

- Почему никто из вас никогда не говорил мне об этом?! - Заорал БД, пытаясь остановиться.

- Ты не слышал...

- Не дури, Пол! Ты хотел пришествия Гамсахурдии сильнее всех. Ты надеялся, что с его приходом тебе легко и просто будет занять мое место в лаборатории. Ты заразил остальных ожиданием социальных перемен. А гвардейцы Гамсахурдии выстрелили в тебя.

- Но ты-то, ведь ты спас меня, Боринька

- А ты хотел, чтоб я дал тебе умереть? Смерть - не расплата... даже за самые большие грехи... Глядя в прошлое, я все больше понимаю: причинять людям зло так же опасно, как делать слишком много добра. - БД улыбнулся. Лярошфуко, тот, что на девчонке умер... Он-то знал, что говорить...

- Я тоже умер, - сказал Пол, привычно поправил держалку искусственного желудочка и добавил:

Я не знаю, Боринька, кто поджег лабораторию... Детьми клянусь!

- Зай гезунд, Бэрэлэ! - Их вечная и верная домработница Хава Смирнитская, по прозвищу Манька, пятидесятилетняя старая дева из интеллигентной еврейской семьи в Полтаве, похожая на профессора консерватории, укоризненно смотрела на него через приоткрытые двери кухни.

- А что я говорила, ребенок! Ты опять забыл про котлеты, оставленные вместе с гречкой в кастрюльке, завернутой в газеты и бабушкин плед.

- Маня! Я не ем рыбные котлеты. Ты же знаешь.

- Эта девка-гойка, которую ты тайно водишь в дом уже который раз, не нравится мне. Похоже, всем дает... Я собралась звонить бабушке на дачу, чтоб порадовать ее твоей всеядностью.

- Ты спятила, Манефа! Это Инна. Ее папа - тот красивый генерал с лампасами на штанах, что нравится тебе. Твой приятель, хромой майор с усами, - его подчиненный. А теперь звони бабушке, старая сука!

Между ним и Манькой была разница в 25 лет. Ему иногда казалось, что меньше, иногда - больше. Она была его первой женщиной - с длинными еврейскими ногами и коротким юным туловищем, не знавшим родов.

"Я уже никогда не узнаю, чью команду она выполняла, совращая меня в 16 лет: бабушкину или мамину, - подумал БД, - когда однажды среди ночи пришла в мою комнату и старательно, без страха быть застигнутой врасплох, будто готовила очередной обед, научила первым сексуальным премудростям."

- Форель считал, что в любви позволено все, - объясняла она. -. Сексуальные контакты не терпят прямолинейности и традиционализма. Поэтому вспомни, Бэрэлэ, чему я тебя только что научила, разбуди фантазию, соберись с силами еще раз и... делай со мной, что хочешь. Опыт и мастерство здесь приходят только с годами...

Занятия в сексуальном университете, в котором ректором, деканом и преподавателем служила Манька, продолжались несколько месяцев. После Маньки ему перестали нравиться девчонки-школьницы. Его стали интересовать взрослые замужние женщины. Но только Манька иногда позволяла ему заняться с собой любовью, всякий раз приговаривая:

- Только не мастурбируй в одиночку, ребенок. Станешь плохим любовником.

Однажды ночью, после очередного урока, она заявила:

- Мне кажется, ты проявляешь завидное непостоянство на пути к достижению жизненных целей.

- Маня! Зачем тебе этот чертов майор? Он хромает и плохо пахнет.

- Дурачок. В мужчине это не главное.

- А что главное? Постоянство в достижении жизненных целей?

- Майор сегодня может себе позволить все. Он свободен. Свободен от обязательств, ответственности. Даже слепому видно, что он не состоялся ни как офицер, ни как глава семьи, ни как любовник. Я понимаю, что именно это последнее интересует тебя больше всего.

- Зачем ты тогда пускаешь его в свою постель?

- Мне его жалко. Но еще больше мне жаль себя. Я ведь тоже не состоялась. Сначала эта проклятущая война, потом смерть брата, которого я любила совсем не сестринской любовью...

Она замолчала.

- Помнишь, Маня, давным-давно ты показывала мне куру, приготовленную для супа, живот которой был набит яйцами: от мелких, как лягушачья икра, до почти готовых, с мягкой скорлупой... Эта чертова курица с кучей яиц внутри в последнее время не дает мне покоя... Я постоянно стараюсь пристроить ее куда-то... Встроить в еще несуществующую модель консервации органов или выстроить саму модель по примеру этой куры...

- Ты сможешь, ребенок... Господь наградил тебя всем, - сказала Манька, думая о чем-то своем. - Кроме здоровья, ума и привлекательности, он дал множество талантов, которые так настойчиво развивала твоя бабка. Ты прекрасно играл, и все думали, что ты станешь непревзойденным пианистом-исполнителем, но ты, прямо как на грузовике, въехал в этот гнусный джаз и перестал серьезно заниматься музыкой.

- Маня! Джаз на какой-то момент стал моей жизнью, хотя я прекрасно знал, что эта музыка в нашей лучшей дремучей стране будет еще десяток лет под запретом. Я бы никогда не расстался с ним, как пианист, если бы не услышал, как играет Мишка Брусиловский, тот самоучка из ресторана "Нарва". Мне так было никогда не сыграть, несмотря на технику.

- Дурень! Ты играл в сто раз лучше Мишки! Он был и остался тапером. И он, и вся округа знали это. Единственная вещь, которую он хорошо играл "Take the "A" train". Что на тебя нашло тогда? Почему ты ни разу не завернул в "Нарву", чтоб еще раз послушать его? Кто держал тебя за руки, не подпуская к кабаку, где даже официанты доплачивали за твою игру?