Том - Когда я был настоящим

• Название: Когда я был настоящим
• Автор: Том
• Жанр: Современная проза

---

   Через десять дней мы готовы были начинать. Я велел построить возвышение, помост, слегка напоминающий оперную ложу, потому что любил наблюдать за действиями в моем доме сверху и хотел иметь подобную возможность и здесь. На случай, если мне вздумается перемещаться по самой территории реконструкции, я дал установку, что реконструкторов это смущать не должно. Однако начать наблюдать за реконструкцией я решил с помоста. На десятый день после исходного события, где-то во второй половине дня Наз подал мне знак, что все готово; я кивнул ему в ответ, и процесс начался.

   Перед щитом «Автошины - Автошины» включили мощный вентилятор, чтобы заставить его крутиться. Спустя несколько мгновений синяя «Фиеста» медленно проехала по складскому помещению мимо парнишки в мишленовском костюме и остановилась рядом с тем местом, где двое ребят постарше пинали туда-сюда его голову. Вышел водитель в белой хоккейной маске. Старший парнишка медленно, монотонным голосом протянул:

   - У... вас... тут... царапина.

   Наступила пауза, потом водитель ответил:

   - Знаю... я... не... по... этому... поводу.

   Последовала новая пауза. Выходило хорошо, очень хорошо. Все они избегали встречаться глазами друг с другом, в точности как я их проинструктировал. Я испытал нечто среднее между чувством скольжения, возникшим, когда хозяйка печенки заговорила со мной на лестнице во время первой реконструкции в моем доме, и появлением мурашек, которые ползли у меня по правому боку в ряде других случаев. Это смешанное чувство усилилось, когда мы дошли до места, где парнишка протянул:

   - Я... и есть... настоящий.

    Когда произошел взрыв липкой голубой жидкости, я, хоть и намеревался покинуть свою ложу и спуститься к машине, чтобы понаблюдать, обнаружил, что прирос к земле. Мне было видно игравшего меня реконструктора, которого облило на водительском сиденьи: ноги раздвинуты, руки приподняты над рулем, тело бессильно под обрушившимися на него двумя литрами. Смешанное чувство стало еще сильнее, и я оказался прикован к своему месту на помосте. Спуститься мне удалось лишь во второй раз, когда это чувство улеглось. На этот раз я стоял у машины и наблюдал, как хлещет жидкость. Фрэнк с Энни создали в машине целую водопроводную мини-систему, которая всасывала голубую жидкость в мешок, разрывавшийся при втором включении двигателя. Хлестала она не совсем так, как надо, но дело было сложное. На то, чтобы подправить этот момент, ушло еще два прогона. Имелись и другие мелкие неполадки: неправильно было установлено давление воздуха в синей трубке; запаска была недостаточно грязной, чтобы должным образом запачкать парнишкин комбинезон – вещи довольно мелкие. Вцелом же все прошло хорошо - очень хорошо.

   Первая группа выполнила шесть прогонов. Каждый прогон занял двадцать минут, минута туда, минута сюда, плюс минут шесть на перерыв. Против перерыва я не возражал – мне как бы даже нравилась пауза, это зависание: сцена ведет собственный отсчет по часам, проходит через нулевую отметку, начинается снова.

    Первая группа занималась этим три часа, потом на смену ей пришла вторая группа. Я понаблюдал, как и они все повторили шесть раз, затем понаблюдал, как третья группа повторила все дважды. Под утро я решил уйти.

   - Сказать им, чтобы прекратили? – спросил Наз, когда я надевал куртку.

   - Нет. Ни в коем случае. Пусть продолжают. Когда истекут три часа, замените их четвертой группой. И дальше так и чередуйте.

   - Как долго?

   - Постоянно. Безостановочно. И еще, Наз...

   - Да?

   - Когда будете сами уходить, оставьте кого-нибудь, кому доверяете, надзирать, чтобы никто нам тут ничего не выкинул, вроде пианиста.

   - Но он же не сможет надзирать постоянно.

   Верное замечание. Секунду подумав над этим, я сказал ему:

   - Значит, выберите нескольких человек, и пусть работают посменно, вот как реконструкторы. Их тоже чередуйте.

   За следующие две недели я снова приходил туда пять раз, чтобы понаблюдать за жидким голубым взрывом и событиями, подводящими к его реконструкции. В течение некоторых из этих сеансов мне удавалось как следует собраться, сосредоточиться одновременно на нескольких вещах. Они ведь длились не так уж долго. Например, через три минуты после начала я мог обратить особое внимание на то, что происходит сразу после момента, когда старший паренек отталкивает в сторону руку среднего – на то, как средний поворачивается в сторону навстречу младшему. Или же я мог наблюдать за маршрутом машины. От ее шин на полу склада оставались отпечатки; в ходе повторов сцены она проезжала обратно по собственным следам – иногда чуть левее или правее, иногда более или менее точно повторяя предыдущую конфигурацию. Когда я пришел в третий раз, у меня появилась идея.

   - Я хочу сменить маршрут машины, - сказал я реконструктору-водителю.

   - Как это? – спросил он; вид у него был очень усталый.

   - Не надо вот так сдавать назад, когда возвращаетесь на исходную позицию в конце каждой сцены. Вместо этого я хочу, чтобы вы проезжали дальше вперед, разворачивались и выезжали вот здесь, а потом разворачивались в другую сторону и снова возвращались.

   - Значит, мне восьмерку делать?

   - Именно.

   Эту поправку воплотили в жизнь. На протяжении следующих часов и дней машина оставляла на полу восьмерку – жирную черную линию, составленную из идущих вместе башенок и плоскогорий, за границы которой слегка выступали обособленные линии и углы - свидетельства самых беспорядочных маршрутов. Совсем рядом, справа на полу было большое липкое пятно – результат того, что сюда раз за разом хлестала голубая жидкость, сотни литров. Я подробно зарисовал линию и пятно в мельчайших деталях и, прижав прямо к ним листы бумаги, сделал отпечатки, которые потом прилепил к стенам своей квартиры. Если достаточно долго, не отрываясь, на них смотреть, они принимали разные формы: птиц, зданий или переплетенных частей космических станций, - и тогда вся собранность с меня слетала, заменяясь мечтательностью. Точно так же она слетала во время самой сцены реконструкции. Я мог вовсю сосредоточиться на каком-нибудь аспекте последовательности, а в следующую секунду, будто околдованная змеей птица, поддаться гипнозу движений: «Фиеста» медленно катится по своей хорошо укатанной восьмерке, колесо подплывает к мастерской на парнишкином колене, рука парнишки отталкивает руку другого, скользят тиски, хлещет голубое – и так до бесконечности, все повторяется - монотонно, чарующе.

   В такие мгновения звуки эпизода приобретали сходство с колыбельной. Голоса реконструкторов эхом отдавались от рифленого потолка; надо всем этим низко пролетали, свистя и постанывая, самолеты - одни направлялись бог знает куда, другие возвращались бог знает откуда. Жидкость при взрыве издавала звук сначала бегущий, потом капающий. Вентилятор принимался гудеть перед началом каждого прогона и прекращал после его окончания. С окраин сцены, из-под ее поверхностей возникали другие звуки – звуки, спрятанные в замкнутом пространстве, где шарканье ноги среднего паренька переплеталось с шуршанием костюма младшего, или где хлестание жидкости переплеталось с вибрацией крыши. Порой эти звуки, казалось, превращались в голоса, произносившие слова и фразы, которые мне толком так и не удалось разобрать.

   Я проводил там много времени, наблюдая. Еще я проводил много времени у себя в гостиной, неотрывно глядя на зарисовки, на отпечатки, а то лежал в ванне и думал про реконструкцию, зная, что она продолжается, постоянно, непрерывно. Иногда я целиком сосредотачивался на каждом моменте, каждом маневре, иногда думал совершенно о другом. На пару дней я вернулся к изучению моего дома; там я дважды переводил все в режим включено, каждый раз на десять часов подряд с перерывом всего лишь на два часа. Потом я поехал на машине обратно в Хитроу и просмотрел сцену с шиной пятнадцать раз.

   Как раз в тот день я потребовал ввести еще одно новшество. Вызвав на склад Фрэнка и Энни, я спросил их:

   - Можно ли как нибудь сделать, чтобы голубая жидкость не хлестала?

   - Ну конечно, - ответил Фрэнк. – Просто не будем делать так, чтобы она хлестала. Выведем триггер из действия.

   - Да, но ведь тогда жидкость останется в бачке, – сказал я.

   Он утвердительно кивнул.

   - Так не пойдет, - объяснил я ему. – Надо сделать так, чтобы она исчезала из бачка, а заново не появлялась. Просто исчезала, и все.

   Энни с Фрэнком переглянулись. Потом Энни робко произнесла:

   - Но ведь это невозможно.

   - Знаю, но в этом-то и... В смысле, неужели нельзя как-нибудь сделать, чтобы это произошло?

   Последовала новая пауза, затем Фрэнк ответил:

   - Да нет, вообще-то нельзя.

   - Я хочу, чтобы она шла вверх, пусть это сложнее – в смысле, сложно, - все равно. Чтобы шла наверх и исчезала. Превращалась в небо.