Василий Катанян - Лоскутное одеяло

• Название: Лоскутное одеяло
• Автор: Василий Катанян
• Жанр: Русская классическая проза

---

Катанян Василий Лоскутное одеяло

Катанян Василий

Лоскутное одеяло

СОДЕРЖАНИЕ

Эльдар Рязанов. "МОЙ ПЕРВЫЙ ДРУГ, МОЙ ДРУГ БЕСЦЕННЫЙ..."

Инна Генс. О ДНЕВНИКАХ ВАСИЛИЯ КАТАНЯНА

ЛОСКУТНОЕ ОДЕЯЛО

ФИЛЬМОГРАФИЯ

"МОЙ ПЕРВЫЙ ДРУГ, МОЙ ДРУГ БЕСЦЕННЫЙ..."

На встречах со зрителями, в том числе в США, я несколько раз получал записки примерно такого содержания: "В некоторых ваших фильмах встречается фамилия Катанян. Почему? Это выдуманная фамилия или вас что-то связывает с конкретным человеком?"

И в "Иронии судьбы", и в "Забытой мелодии для флейты", и в "Привет, дуралеи!" персонажи произносят фамилию Катанян. Когда по сюжету сценария требовалось упомянуть какого-либо человека, мы с Брагинским всегда вставляли в диалог фамилии наших друзей. Естественно, если речь шла об упоминании в хорошем смысле, а не в дурном. Это были наши авторские забавы, домашние радости.

Так вот, Вася Катанян был моим самым дорогим, самым светлым другом...

Однокурсники - Станислав Ростоцкий и Зоя Фомина, Вениамин Дорман и Лия Дербышева, Виллен Азаров и Василий Левин - называли его ласково Васька, Васенька, Васисуалий. Вася был среди нас самым элегантным и самым остроумным. Элегантность его была прирожденной. Все мы в 1944-45 годах ходили черт-те в чем, в залатанных штанах и заштопанных рубашках. Но Вася, носивший обноски, как и остальные, выделялся франтовством: напялит на себя немыслимый берет или накинет какой-нибудь яркий шарф и прямая ему дорога на подиум - показывать моды нищих. Хотя слово "подиум" мы тогда не знали. Васе была свойственна особенная пластика - отточенные, почти балетные жесты, грациозная походка, а его длиннущие ноги как бы говорили о том, что принадлежат аристократу. Но куда все это девалось, когда он шел сдавать сессию? Элегантность испарялась, перед экзаменатором сидел испуганный, замордованный студент, косноязычно что-то мямливший. Это оставалось для нас загадкой. Мы готовились к каждой сессии, как правило, вместе - Зоя Фомина, Виля Азаров, Вася Катанян и я. Знали мы предмет одинаково, Вася иной раз лучше нас, но сдавали зачеты и экзамены по-разному. Мы трое получали почти всегда пятерки, а несчастный Вася не вылезал из троек. Он почему-то всегда, всю жизнь робел перед начальством, а педагог, принимавший экзамен, был для Васи, несомненно, начальником. Особенно Катанян пасовал перед марксистско-ленинской теорией. Надо сказать, что кафедры марксизма-ленинизма были во всех институтах в те годы на особом привилегированном положении: за ними стояла власть, Сталин, Министерство государственной безопасности, коммунистическая партия и тому подобные страшилки. Двойка по политической дисциплине тогда приравнивалась к неблагонадежности.

Педагогов этих кафедр студенты не любили, да они во ВГИКе в большинстве своем были еще какие-то увечные. Например, заведующий кафедрой марксизма Пудов - хромой, глава кафедры политэкономии Козодоев - одноглазый, а преподаватель марксистско-ленинской эстетики (надо же!) Козьяков был вообще слепой. Студенты сложили байку, будто хромой Пудов и одноглазый Козодоев вместе принимали экзамен. И Пудову понадобилось выйти из аудитории. "Хорошо, - сказал Козодоев, - только ты быстро: одна нога здесь, другая там". - "Ладно, - согласился Пудов и добавил: - А ты тут смотри в оба".

Шутка была жестокой, но все эти так называемые ленинцы в отношениях со студентами вели себя как садисты.

Так что, как говорится, "ты - мне, я - тебе".

Наш сокурсник Лятиф Сафаров после зачета у Степаняна, который особенно славился своими издевательствами, заикался три месяца. Потом заикание прошло.

А Васе садист Степанян задал такой вопрос:

- Что такое дальтонизм?

Затюканный педагогом Вася, погрязший в мало ему понятных терминах "эмпириокритицизм", "махизм" и прочих, только таращил глаза на экзаменатора.

Тот улыбнулся высокомерно:

- Как вам не стыдно, Катанян. Это же из области медицины.

И сладострастно влепил Васеньке двойку. Но, честно говоря, Вася терялся на любых экзаменах, даже таких, как история театра или литературы...

Помню трагический случай, который произошел с моим другом и нашей однокурсницей Наташей Соболевой на экзамене по актерскому мастерству. Будущие режиссеры обязаны были уметь играть. Актерское мастерство у нас вел Владимир Вячеславович Белокуров, легендарный Валерий Чкалов из одноименного фильма Калатозова и несравненный Чичиков из мхатовских "Мертвых душ" Гоголя.

Вася и Наташа подготовили отрывок из булгаковских "Дней Турбиных" знаменитую сцену Шервинского и Елены Тальберг. Они играли блестяще, пожалуй, талантливее всех на курсе. Но на экзамене, когда начался прогон приготовленных студентами отрывков, Вася с Наташей для храбрости выпили чекушку водки. Разумеется, без закуски. А их отрывок, как лучший, Белокуров поставил напоследок. Так что очередь до них дошла не скоро. За это время исполнителей развезло, и когда наконец они вышли на сцену, вернее сказать, выползли, они с трудом и вяло пробубнили текст, доблестно провалив замечательную сцену, которую прекрасно играли на репетициях.

По главному предмету - кинорежиссуре - Вася тоже учился далеко не блестяще. Первые работы, которые мы должны приготовить, были литературные. Сначала надо было выбрать какое-то учреждение и написать о нем документальный очерк. А потом на основе собранного материала сочинить сюжетную новеллу. Среди учреждений, которые предпочли студенты, - вокзал, морг, пожарная команда, "Скорая помощь" и т.д. - Вася выбрал психбольницу для алкоголиков. Его документальные заметки об алкоголиках были полны юмора, и мы, однокурсники, дружно ржали, когда он читал на занятиях свой опус вслух. Несмотря на это, ему поставили тройку, да еще и отругали за несерьезность. Думаю, из Катаняна мог бы получиться непревзойденный комедиограф, но после такого отпора Вася перестал сочинять что-либо веселое, а стал как все. Только скучнее, ибо вынужден был наступить на горло собственной песне.

Самое поразительное, что, то ли в силу лености, то ли беспечности, Вася никогда не был в психбольнице для алкоголиков. Он с моцартовской щедростью все сочинил. Документальный очерк с замечательными подробностями он выдумал от начала до конца. Никто не заподозрил, что мы имеем дело с талантливой фантазией, а вовсе не с копией действительности.

На втором курсе мы как режиссеры ставили отрывки из классики. Васисуалий выбрал сцену свидания в тюрьме Катюши Масловой и князя Нехлюдова из "Воскресения" Л.Н.Толстого. Был конец сорок пятого года, и во ВГИКе, незадолго до этого вернувшемся из эвакуации, катастрофически не хватало мебели. И постановщик, сумев раздобыть только один стул и один стол для своей декорации, посадил Катюшу на стол, а Нехлюдова, которого изображал Виллен Азаров, на стул. Всем курсом мы посмотрели отрывок Катаняна.

- Ну, во-первых, - сказал Г.М.Козинцев и показал на Азарова, - князь находится в сильно младенческом состоянии. Его надо немедленно рассчитать. А во-вторых, Катанян, почему вы посадили Маслову на стол?

Вместо того чтобы честно признаться, что он не смог достать нужную для сцены мебель, режиссер Вася решил запудрить мозги мастеру.

- Я хотел показать, что Катюша морально выше Нехлюдова.

Козинцев парировал немедленно:

- Тогда водрузили бы ее на шкаф!

И он показал на пустой книжный шкаф, который почему-то стоял в аудитории...

В конце сороковых годов наша кинематография выпускала 6-8 фильмов в год. И перспективы для самостоятельной работы у нас не было никакой. Козинцев стал уговаривать нас перейти на отделение документального или научно-по-пулярного кино.

- Лучше самостоятельно работать и делать фильмы из жизни ткачих или насекомых, чем бегать за бутербродами для постановщика в художественном кино.

Логика, за которой стояла суровая жизненная реальность, в его словах, конечно, была. И студенты, составлявшие второй эшелон курса, дав слабину и отказавшись от честолюбивых надежд, поддались уговорам мастера. Среди тех, кто перешел к нашему педагогу по документальному кино Арше Ованесовой, прекрасному режиссеру хроники, оказались я, Зоя Фомина, Лия Дербышева и Василий Катанян.

Итак, мы стали режиссерами-документалистами. Пришли мы в кинохронику в 1950 году, когда документальное кино не имело никакого отношения ни к жизни, ни к документу, ни к правде.

Вертовские традиции были позабыты. Никому не приходило в голову использовать скрытую камеру. Если кого-то сняли небритым или плохо одетым эти кадры выбрасывались еще в монтаже. У наших кинохроникеров образовался совершенно противоестественный для репортера инстинкт. Если во время съемки оператор видел через глазок камеры какой-то непорядок, ну, например, начался пожар, перевернулась машина, возникла драка и т.д., он автоматически выключал камеру, прекращал съемку, ибо знал - это не пойдет, зачем зря тратить пленку. Тогда как любой западный хроникер, повинуясь нормальному журналистскому инстинкту, в подобные моменты автоматически включал киносъемочный аппарат.