Лора Брантуэйт - Я не играю в любовь!

• Название: Я не играю в любовь!
• Автор: Лора Брантуэйт
• Издательство: Панорама
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 5-7024-2188-4

Он увидел ее на сцене и потерял покой. Любовь к актрисе? Фи, что может быть банальнее! – скажут скептики. Да, в театре деревья из картона, полотняные дворцы, тряпичное небо, бриллианты из стекла и фальшивое золото. Но на сцене – человеческие сердца, за кулисами – человеческие сердца, в зрительном зале – человеческие сердца…

---

Марианна столь живо представила себе эту картину, что где-то внутри вспыхнул ярый протест, выведший ее из оцепенения. Мгновение – и девушка бросилась прочь от дороги. Что происходило дальше, она впоследствии, увы, так и не вспомнила. Но в следующую минуту между ней и землей каким-то образом образовалось пространство метра этак в три. Сук яблони, на которую Марианна с перепугу взгромоздилась (при ее комплекции сделать это, очевидно, было нелегко, но в экстремальной ситуации люди порой совершают абсолютно несвойственные им поступки), выглядел довольно прочным. Девушка посмотрела на дорогу: байкеры не заметили ее маневра, более того, перекинувшись парой реплик, преспокойно поехали дальше.

Марианна перевела дух. Ну и дура же она! С чего простым парням ловить и насиловать девицу? Сесть в тюрьму никому не улыбается. И чего только испугалась? Глупо.

Но сердце в груди билось еще отчаянно. Руки и ноги дрожали. Надо посидеть, осмотреться. Марианна взглянула через плечо назад и чуть не свалилась: буквально в метре от нее был дом. Кроме того, прямо напротив злосчастного сука, служившего на данный момент насестом, оказалось окно, единственное освещенное на всей улице.

Каково же было удивление Марианны, когда она увидела за стеклом Молли и Тома, сидящих на кровати друг против друга.

Вот это удача! – обрадовалась она. Нарочно не придумаешь! Все-таки интуиция не подвела и на этот раз! Вас-то мне и нужно, голубки!

Марианна попробовала перекинуть ноги через сук, но побоялась свалиться, все-таки яблоня хоть и выглядела прочной, но при малейшем движении ветка начинала качаться. Пришлось остаться спиной к окну и повернуться, насколько это было возможно. Однако обзор и без того был великолепный, позволяя увидеть все до малейших подробностей.

На кровати лежали одноразовые пластиковые тарелки, судя по разводам, из-под чего-то очень жирного, на краешке примостилась пачка салфеток. Рядом, на полу, красовался поднос с дымящимися чашками, но «влюбленные», увлеченные беседой, совершенно забыли о них. Марианна прислушалась.

– Нет, ты не понимаешь! – с жаром говорил Том. – Театр – это отживший вид искусства, ему давно пора на свалку. Его место в современном мире заняло кино. И, если бы у меня была возможность сниматься, я бы бросил все и схватился за нее, как за соломинку, какой бы тонкой она ни была.

– А я говорю, это ты не понимаешь: в театре ты играешь подряд около часа, ты на сцене, ты живешь чужой жизнью.

– Да? Много ты видела спектаклей, в которых актер все время находится на сцене? Это же чаще всего трех-, пятиминутные выходы, а между ними ты поправляешь грим, костюм, и это вырывает напрочь из обстановки. Никакой чужой жизни ты не проживаешь, а просто вкрапляешься в нее и от этого только чувствуешь еще большую неудовлетворенность. Ведь каждый человек по жизни актер. Все играют роли. Даже мы сейчас перед друг другом. Даже сами перед собой. Не играют младенцы и умственно отсталые.

– Весь мир – театр, и люди в нем актеры, – процитировала Молли. – В этом я с тобой согласна.

– Шекспи-и-ир… – протянул Том. – Во времена Шекспира театр был оправдан, являясь единственным наглядным динамическим видом искусства. Но теперь все. Ему конец. Кто мы такие? Актеры провинциального театра, о которых никто не знает и никто никогда не узнает. Режиссера нашего жалко: с его преданностью делу такие фильмы можно снимать! Жизнь вообще странная штука… Нет, на сцене мы перевоплощаемся, но жизнь требует от нас куда большего мастерства. Живем мы постоянно, а в театре играем в главных ролях максимум минут пятьдесят. И порой не накричать на младшего брата, когда он того заслужил, не обидеться на близкого человека, не начать пререкаться с торговцем хот-догами, когда он положил одну сосиску вместо двух, не поссориться с родителями, с родными, какими бы они ни были, – куда большее искусство, чем любое сценическое перевоплощение. Если ты так уж хочешь жить чужой жизнью, подай слепому, отведи домой пьяного. Ведь по сути каждый раз, сближаясь с новым человеком, мы отчасти начинаем жить его жизнью. Не ставь сцену во главу угла, это глупо. В театре ты не отвечаешь за поступки персонажа и, войдя в образ, не можешь в нем жить, потому что не можешь действовать самостоятельно. А в жизни каждое твое слово, каждое движение может привести к необратимым последствиям. На то она и жизнь.

Молли слушала с открытым ртом. Вот это простоватый мальчик! Вот это лекция! Оказывается, веселость, доброжелательность, добродушие Тома – это не просто черты характера, это результат четкой, продуманной жизненной позиции.

– Я подумаю над твоими словами, Том. А сейчас давай спать.

Ей очень хотелось прервать этот затянувшийся разговор. Да и вообще, Том в каком-то смысле припер Молли к стенке, крыть было нечем. На мгновение даже блеск сцены померк в глазах Молли: ведь правда – жизнь куда более важное пространство. И люди кругом живые, настоящие. И решения более ответственные.

Однако Том не мог переключиться сразу, спор его увлек.

– Знаешь, я себе взял за правило: не играть на сцене, когда в жизни много неулаженных проблем, ведь жизнь, как основа, только имея прочный фундамент, можно перевоплощаться. Иначе… пока будешь трудиться там, здесь все развалится. И поправить уже не сможешь, потеряешь себя. Реши для себя точно, кто ты, а потом играй чужие роли.

Разговор становился все более странным и как будто обрел конфронтационный характер. Вероятно, Том тоже почувствовал это и резко оборвал сам себя:

– Что-то мы заболтались, уже двенадцать, и вправду нужно ложиться. – Ему на глаза попались чашки на полу. – Как думаешь, – прежняя добродушная улыбка осветила его лицо, – это еще можно пить или лучше не стоит?

Молли, проследив направление взгляда, всплеснула руками.

– А я так старалась! – В ее голосе прозвучало искреннее сожаление. – Но… – она усмехнулась, – мы ведь еще не знаем, не выйдет ли нам пицца боком. Так что лучше не стоит.

Толкаясь, вырывая друг у друга тарелки и чашки, дурачась всеми возможными способами, они собрали посуду и наконец вышли из комнаты.

Марианна улыбалась, глядя на все это. Она была права. Как всегда права! Увиденное никак не подходило под определение «влюбленные». Коллеги – да, друзья – да, но… Хотя постель сейчас покажет все.

Вернулась Молли и принялась разбирать кровать: сложила покрывало, взбила подушки. Переоделась в футболку, которая, скорее всего, была бы велика даже Джеральду. Марианна, рискуя свалиться, потеряв равновесие, зажала рот руками, чтобы не выдать себя смехом. Умора: девушка собирается соблазнять мужчину – и надевает такое! Нет, это уже не укладывается ни в какие рамки, вряд ли найдется парень, способный завестись от столь «эротичного» наряда.

Дальше последовали еще более неадекватные для влюбленных действия: Молли расстелила свернутое было покрывало на полу и, взяв одну из подушек, кинула ее на импровизированное ложе. Потом улеглась, поджала колени и прикрылась свитером, явно доставшимся ей в наследство от кого-то из безразмерных родственников или друзей.

Прошло минут десять, и вернулся Том. Сперва он даже не заметил хозяйку дома и позвал:

– Молли, ты где?

Молли, приподнявшись на локте, улыбнулась ему из-за кровати:

– Здесь, я тебе постелила, ложись.

– Мне? На кровать?

Замешательство, на этот раз вовсе не разыгранное, тут же сменилось миной уверенности: недолго думая, Том просто поднял Молли на руки и уложил на кровать.

– Ты будешь спать здесь, а я на полу.

Когда Молли осознала суть произошедшего, было уже поздно: Том вытянулся на покрывале во весь рост, всем своим видом демонстрируя, что теперь его домкратом не поднимешь.

Но Молли и не подумала отступиться.

– Ты мой гость! – В ее голосе зазвенела неподдельная досада, даже негодование. – Немедленно ложись на кровать, я настаиваю.

– Насколько я знаю, – даже не поворачивая головы в ее сторону, парировал Том, – гостям обычно предлагают самим выбрать, где спать и как спать. Вот я и выбрал. Обожаю твердую поверхность.

Молли встала на кровати во весь рост и решительно выставила вперед правую ногу.

– Что-то я не припомню у тебя склонности к аскетизму. Может, еще гвоздей насыпать или битого стекла?

– Аскетизм и йога разные вещи, не надо путать, – иронически поправил Том, продолжая невозмутимо изображать коврик.

Он заложил руки за голову и теперь пристально рассматривал потолок. Настолько пристально, словно отныне это стало делом его жизни.

– Мы ушли от темы! – возмутилась Молли. – Повторяю в последний раз: кровать расстелена для тебя. Ложись сию же секунду!

– Или что? – Том наконец снизошел до взгляда в сторону собеседницы.

– Или… или… – Молли смешалась, вероятно пытаясь представить, что бы такое она могла сделать с парнем, не желающим подниматься. – Или я тоже лягу на пол с другой стороны кровати! – Молли просияла: как это она раньше не додумалась? – Вот смотри! – И, скинув с кровати одеяло и подушку, она легла на пол, прикрыв ноги все тем же свитером.