Федор Глинка - Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год

• Название: Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год
• Автор: Федор Глинка
• Жанр: История

В книге «Письма русского офицера» полковник русской армии Ф. Н. Глинка рассказывает об участии в Бородинской битве над Наполеоном в 1812 году, о мужестве и стойкости русских солдат, отстоявших свободу и независимость Отечества и освободивших Европу от наполеоновского нашествия.

Глинка Федор Николаевич [8(19).6.1786, имение Сутоки, ныне Смоленская область, — 11(23).2.1880, Тверь], русский поэт, публицист. Брат С. Н. Глинки. Окончил 1-й кадетский корпус в 1802. Участник Отечественной войны 1812, описанной им в «Письмах русского офицера».

---

Нет ничего противоположное, как француз, женатый на немке: это буря с тишиною. Сердит на русских, нагл в обращении, говорлив и хвастлив — верно француз!.. «Отчего у вас так разорено и пусто?» «Где!» — говорят французы и дивятся: им кажется, что земля их цветет и блаженствует. Однако лучший из писателей их, Делиль (в своем L'Homme des champs), горько оплакивает упадок земледелия, явно жалуется на разорительные последствия войны и громко порицает растление нравов. «Франция, — говорит он, — подобна кораблю, который буря гонит по неизвестным морям и ветры терзают со всех сторон». В другом месте уподобляет он отечество свое увенчанной лаврами могиле: извне обманчивая зелень, внутри тление и смрад! Этих стихов, однако ж, нет в изданиях парижских.

24 мая

«Не ездите чрез Мец: там бунтуют и режут русских!» — твердили нам на всех почтах. Мы из Курсета взяли правее и выехали прямо на Гравло, оставя Мец слева. «А! Вот куда собрались они, вот где можно видеть людей!» — сказал я сам себе, подъезжая к Мецу. Множество домов, мыз, деревень, садов, рощиц, перелесков, дорог, обсаженных высокими деревьями, и туда и сюда идущих, едущих и гуляющих по них людей представляется глазам в окрестностях Меца. Окрестности эти в самом деле красивы и живописны, и если б вся Франция была подобна им, то и я невольно воскликнул бы: прелестная Франция! Тут под каждым холмом деревенька, на каждой высоте дом с башнями; скат каждой горы одет виноградником. Сам Мец — старинный город, окруженный огромными валами, которые заросли садами и деревьями. Пушки покоятся под тению рощей. Теперь в нем буря и буйство. Мы переехали прекрасную речку Мозель. Франция есть земля вин: Мозельское славится между прочими. Его получают тут, около Меца. И здесь дороги удивительны: французы растворили горы, чтоб их провести; а где утесы слишком высоки, там дорога извивается улиткою по ребрам их и нечувствительно возводит вас на самый верх.

Опять по-прежнему: «Та же пустота!» — сказали мы, проехав с милю за Meц. С высоты горы, по которой шла дорога, видны открытые холмистые и ровные поля; но ни больших сел, ни садов, ни Виноградов уже не видно было. Здесь-то не научиться земледелию! «Как зовут эту реку (Мозель)?» — спросил я у своего извозчика. «Рекою!» — отвечал он и уверен был, что дал самый удовлетворительный ответ. Я не знаю, в чем нельзя уверить французов! Люди, порядочно одетые, стало не простые крестьяне, спрашивали у меня на последней станции, известно ли нам, русским, что пленные французы, сосланные в Сибирь, соединились с турками и разоряют Россию!.. Хорошо знают географию!!!

«От кого можем мы получить квартиру для ночлега?» — спросили мы, приехав в Гравелот. «От господина мэра!» — отвечали нам. «А где ваш господин мэр?» — «В своем присутствии». Идем вслед за проводником — и что ж за присутствие, где заседает мэр? Простая изба-мазанка, в сенях коровы и свиньи; около — навоз. Сам мэр завешен фартуком и шьет сапоги. Около него несколько мальчиков твердят склады. Этот мэр вместе и школьный учитель. Господин мэр принимает нас довольно ласково, отпускает несколько острых слов на счет русских, оставляет шило, берет перо и пишет нам билеты для квартир. Благодарим, хотим уйти… «Постойте, постойте, милостивые государи! — закричал он нам вслед. — Вы недавно из России: скажите, какие меры приняты против французов, соединившихся с турками?» «Отсутствие войск наших, — отвечали мы, — не позволяет принять надлежащих мер, и новое бедствие угрожает еще России: беспокойные крымские татары вступили в тесный союз с сердитыми чукчами»… Ты смеешься, а господин мэр и учитель поверил — и мы расстались. Невежество мэра напомнило мне о невежестве одного француза, который в письме (перехваченном нами в прошлом году) советовал сыну своему, чтоб он вперед писал к нему именно, в какой части света и в каком государстве находится Кенигсберг. Билеты господина мэра не принесли нам никакой пользы: хозяйки домов, высокого роста, с сердитыми глазами, с большими крестами на груди и с бранью на устах, стали у дверей и, ругая мэра, объявили, что не пустят нас ни за что без заплаты. «Да мы заплатим вам охотно!» И двери отворились. Сколько проехал — я не знаю, как одеваются французские женщины. Деревенские обертывают голову какою-нибудь тряпицею и называют это bonnet; их обувь — деревянные башмаки (sabot), выдолбленные колодки на ноги. Наши лапти гораздо красивее, легче и покойнее. Но вывези к нам сабо и — чего доброго! — они как раз войдут в моду и будут в чести! <…>

Шалон-на-Марнв

Шалон — большой старинный город на Марне. Он кажется лучше всех, доселе виденных нами; однако красивыми домами — и чистотою улиц он похвалиться не может. При самом въезде сломалась у нас повозка; нам отвели квартиру в глухой улице, в бедном доме. Ни с кем не знаком, идти некуда, что делать? Сижу, думаю, вспоминаю, соображаю то, что считал, с тем, что слышал; распутываю происшествия, пристально смотрю на карту и рисую тебе картину военных действий от Рейна до Парижа. Покуда люди, известные ученостию и прославившиеся в военном ремесле, начертают пространное историческое изображение сей знаменитой войны, ты получишь некоторое о ней понятие, взглянув со вниманием на картину, начертанную слабым пером твоего друга. Разумеется, что при этой картине должна быть и верная карта: ты ее имеешь.

Картина военных действий от перехода союзников чрез Рейн до взятия Парижа. (Писана в Шалоне-на-Марне)

«Чтоб лучше представить себе страх, отчаяние и смятение жителей Москвы теперь, как мы (французы) уже заняли Смоленск, то вообрази себе, друг мой, что вдруг каким-нибудь несодеянным случаем русские вторглись бы во Францию и заняли Шалон-на-Марне: что б тогда было в Париже!»… Так писал в августе месяце 1812 года один французский офицер из окрестностей Смоленска к другу своему в Париж. «Но, — продолжает он, — многие веки пройдут в вечность, прежде нежели нога северных варваров ступит на землю прекрасной Франции. Париж, столица вкуса и веселий! Наслаждайся покоем в приятном шуме забав твоих; долго, долго не посмеет коснуться слуху твоему беспокойный шум оружия» И проч., и проч. (Слова из перехваченного французского письма).

На слова француза скажем его же пословицу: предполагает человек, а располагает бог! Не веки протекли в вечность; но едва прошел год и семь месяцев, и русские не только что в Шалоне, но и в самом Париже!!! Так, никогда действия провидения, для подкрепления правых и уничижения противников их, не были очевиднее, как в эту войну Европы с Францией. Казалось, что десница божия, объемлющая все сердца царей, соединила их воли и оружие народов их для покорения преступнейшего из вождей ослепленного народа. Не более как в три месяца союзники пришли от Рейна к Парижу и преклонили буйную голову Франции к стопам законного короля, не вонзая, однако ж, меча мщения в мятежное сердце ее. Последний месяц 1813 года был только свидетелем вступления союзников во Францию. С января 1814 начались важнейшие действия и кончились в марте важнейшим из всех происшествий — взятием Парижа. Итак, окинув глазами декабрь прошедшего, рассмотрим внимательно январь, февраль и март настоящего года.

1

Месяц декабрь 1813 года застал Европу в крови и пламени, но радующуюся о изгнании лютого виновника бедствий ее. Еще дымились свежие раны, еще пугало повсеместное разорение, но уже не было разорителя. Рука великодушных отвела змея от сердца Европы, из которого в течение стольких лет сосал он жизнь и кровь. Прошли времена сердитые, смягчился гнев судеб; победные клики из-за Рейна разносились по всей Германии.

2

Большая союзная армия из австрийцев, под начальством князя Шварценберга, и россиян, под предводительством Барклая-де-Толли состоящая, направляясь вверх по правому берегу Рейна, вступила в Швейцарию, дабы напасть с слабейшей стороны на Францию. Грозный ряд рейнских крепостей почитался оплотом необоримым, и никто не ожидал, чтоб буря и беда вошли во Францию со стороны Альпийских гор. 8-го и 9-го чисел декабря сия армия союзников в числе 180 000 человек, перейдя Рейн, в разных местах между Базелем и Шафгаузеном, разные отделения свои по разным дорогам во внутренность Франции вдвигала. Тогда каждый день был днем занятия большого пространства зарейнских областей, 16-го числа уже союзники владели Вализскою землею.

3

Около сего же времени и Блюхер, с силезскою армиею приближавшийся к Франции справа, переходит Рейн, между Майнцом и Кобленцом у Кауба, и тотчас, обложив частию своих войск крепости Люксембург, Тионвиль, Мец, Верден и Лонгви, идет с остальными к Нанси, дабы, усилив себя сближением с главною армиею, предприятия и действия свои с движениями и действиями ее согласить. Армии, во Францию вступившие, старались одна другой подать руку и не спускать друг с друга глаз. Но не одна только Франция была тогда полем сражений. Глухие отзывы войны в разных местах по Европе еще слышны были, и возженные прежде пожары на севере и юге пылали. Принц Шведский сражался, переговаривал и опять возобновлял бои с датчанами. Австрийцы воевали в Италии. Веллингтон бился с маршалом Сультом у подножия Пириней и готов был вести толпы неустрашимых испанцев и свои английские войска в южные пределы Франции. Все крепости по Висле, вместе с мечтами и надеждами народа, пали. Дух польский отложил ретивость свою. Долго противился Данциг: французы называли его оплотом необоримым; но и он устоять не мог. В один и тот же день, то есть 21 декабря, россияне вступили в сию крепость, а австрийцы заняли Женеву. Таким образом, войска, тысячьми верстами разделенные, но одну мысль, одно желание и одну цель имевшие, как будто по некоему тайному условию, в важные города на двух противоположных концах Европы входили. Таковы происшествия, и в Отечественной войне в России неоднократно случавшиеся, наблюдательный потомок не отнесет к пустой случайности; но предпишет невидимому содействию провидения, в кровавой тяжбе за счастие человечества правую сторону покровительствовавшего.