Марк Касвинов - Двадцать три ступени вниз

• Название: Двадцать три ступени вниз
• Автор: Марк Касвинов
• Жанр: История

---

Из Гомеля Подгоричани пришлось уехать, но он ничего не потерял: с повышением в должности и звании был назначен в один из приморских городов на юге России.

С энтузиастами карательного промысла обхождение царя было одно. Со скептиками - несколько иное.

Одесским военным округом, в пределы которого входил Кишинев, командовал генерал Мусин-Пушкин. После апрельского (1903 года) выступления в Кишиневе черной сотни Мусин-Пушкин поехал туда выяснить поведение подчиненных ему войск. "Описав все ужасы, которые творили с беззащитными евреями, он удостоверил, что все произошло оттого, что войска совершенно бездействовали, им не давали приказания действовать со стороны гражданского начальства, как требует закон. Он возмутился всей этой историей и говорил, что таким путем развращают войска" (Витте, III-116). Докладная командующего поступила в Петербург. Царь, ознакомившись с ней, распорядился отозвать Мусина-Пушкина из Одессы, в аудиенции ему отказал, через военное министерство распорядился направить его в какой-то захолустный гарнизон.

Безнаказанность окрыляла черную сотню. Бывало, что от осуждения громил (если случалось их задержать) не могла уклониться даже царская юстиция. Тогда царь сам освобождал их от наказания. О помиловании революционеров он запрещал и говорить в его присутствии; за "союзников" вступался по первой просьбе, да и без просьб, по своей инициативе. Он сам признался однажды в беседе с Коновницыным, что ведет "постоянную борьбу с собственным судом" в пользу черносотенцев. "Я знаю, - говорил он собеседнику, - что русские суды относятся к участникам погромов с излишней строгостью и педантизмом. Даю вам мое царское слово, что буду всегда исправлять их приговоры по просьба дорогого мне "Союза русского народа"". Приговоры "исправлял", а "исправив", мог послать в адрес подзащитного приветственную телеграмму, "царский поцелуй", благодарность, награду. "Под его горностаевой мантией черная сотня укрывалась, из-под трона российского она высовывала свое ядовитое жало; держава ее была сильна, сплочена и организована, как только могут быть крепки воровские и разбойные шайки, иначе всем им будет конец" (7).

Долго не знали, кто пишет и где печатаются погромные прокламации "Союза русского народа", которыми от времени до времени наводнялись различные районы России. Потом выяснилось, что значительная часть этой продукции изготовляется в типографии, специально оборудованной в одном из зданий министерства внутренних дел; что наладили эту фабрику духовной отравы барон фон дер Липпе, сенатор барон фон Тизенгаузен и генерал фон Раух; что сотрудниками в них состоят шеф тайной службы Рачковский и жандармский ротмистр Комиссаров, а техническую сторону обеспечивают Вуич и Климович; и, наконец, что тексты для прокламаций частью поступают из... дворца. От кого именно? Наиболее грубые из этих зловещих писаний были, как установила пресса, плодом пера Д.Ф. Трепова; часть текстов писал фон Краммер, частенько бывавший в покоях царицы; упражнялись в этом литературном творчестве также Буксгевден, Нейгардт и генерал Богданович; несколько же листовок вышли из-под пера некоего "высокого автора", который предпочел свое имя не называть. В этой связи петроградская пресса после Февральской революции отмечала, что Николай II слыл в придворных кругах "недурно пишущим человеком", превозносились его "гибкий слог", "чувство стиля", да и сам он, видимо, числил за собой такие достоинства, почему, шефствуя над Всероссийским историческим обществом, счел не слишком обременительным для себя одновременно вступить и в Российское общество любителей изящной словесности.

На званом обеде в Петербурге супруга премьера Витте сказала за столом: "А Рачковскому за его поганую типографию семьдесят тысяч рублей наградных дали". После чего за "несение пошлого вздора" в кругу гостей госпоже Витте дорога в дом хозяина была заказана. Из документов же царского правительства явствует, что в конце 1906 года Трепов действительно представил Николаю II доклад о работе подпольной фабрики прокламаций, на коем его величеству благоугодно было собственной рукой начертать: "Выдать 75 тысяч рублей Рачковскому за успешное использование общественных сил". Собственно говоря, "пошлый вздор" г-жи Витте мог бы быть еще "пошлее": она могла добавить, например, что в поощрение того же контакта с общественными силами, то есть с трактирными лакеями и ломовыми извозчиками, Рачковский и Комиссаров по повелению царя были награждены орденами: первый - Станислава, второй Владимира, не считая других милостей и поблажек.

Что упустила мадам Витте за обеденным столом, возместил ее супруг в своих мемуарах. Он пишет, что черносотенцы "завели при департаменте полиции типографию фабрикации погромных прокламаций, то есть для науськивания темных сил, преимущественно против евреев" (III-138).

Витте свидетельствует: "Государь после 17 октября больше всех возлюбил черносотенцев, открыто провозглашая их как первых людей Российской империи, как образцы патриотизма, как национальную гордость. И это таких людей, во главе которых стоят герои вонючего рынка..., которых сторонятся и которым порядочные люди не дают руки" (III-43).

На первых порах контакты царя с лидерами "СРН" кое-как маскируются; они поддерживаются, с соблюдением некоторых правил конспирации, главным образом через таких посредников, как великие князья Николай Николаевич и Владимир Александрович, генерал Раух и князь Путятин (8). Пока не привык, Николай II в какой-то степени еще стесняется соприкосновения с "союзом этим, составленным из воров и хулиганов" (III-393). В дальнейшем "тайная, или, вернее, не демонстративная поддержка царем "Союза русского народа" делается явною, ничем не стесняющейся" (III-333). Насколько обе стороны уже "ничем не стеснялись", видно из того, что Дубровин, глава организации, открыто приглашается Николаем II во дворец для личных бесед; там же официально принимаются депутации "Союза русского народа". В декабре 1905 года на очередном приеме группы черносотенцев Николай получает из их рук подарок-два значка "СРН"; один прикрепляет к своей гимнастерке, другой - к рубашке своего полуторагодовалого сына.

Эта братия влекла его к себе. В ее кругу он чувствовал себя легко и непринужденно. Он пускал ее в дворцовые покои, устраивал для нее угощения, церемонии раздачи наград, выносил наследника и передавал его из рук в руки, давал лабазникам и вышибалам становиться на колени и целовать край полковничьего кителя, край детской рубашки, пригоршнями высыпал на их молодецкие груди крестики, жетоны, медальоны и бляшки.

Как нигде в другом общественном окружении, он был здесь в своей тарелке. Если на дипломатических раутах и государственных приемах у него прилипал к небу язык и он заикаясь с трудом выдавливал из себя несколько слов, то в этой компании, где представали перед его взором кувшинные рыла героев кистеня и оглобли, он становился словоохотливым, даже красноречивым, в нем загорался риторический огонек, поднималось ораторское вдохновение. Он мог в этом обществе запросто подвыпить и под хмельком сплясать "барыню". Он взывал к черносотенцам в тостах, приветственных обращениях и поздравительных телеграммах: "Объединяйтесь, истинно русские люди!"... "Искренне вас благодарю"... "Буду миловать преданных!"... "Вы мне нужны"... "Царское вам спасибо"... "Вы моя опора и надежда"...

На верноподданнический адрес союза извозопромышленников, поставлявшего черной сотне актив, царь 23 декабря 1906 года отвечает: "Передайте извозчикам мою благодарность, объединяйтесь и старайтесь". На приеме во дворце он не стесняется при всех справиться у ярославского губернатора Римского-Корсакова о здоровье такого деятеля, как владелец мучного лабаза Кацауров - один из главарей местного отделения "Союза русского народа". За пределами ярославских лабазов и трактиров никто не хотел знаться с этим человеком.

В сентябре 1906 года, когда председатель "СРН" Дубровин слегка занемог, генерал Раух привез ему на квартиру - на Большой Вульфовой улице на Петербургской стороне - личное соболезнование его величества с присовокуплением пожелания скорейшего выздоровления.

А 3 июня 1907 года, в день, когда разгоном Государственной думы второго созыва Столыпин фактически совершил государственный переворот, Николай послал тому же Дубровину телеграмму. В ней, отбросив в сторону недомолвки, самодержец воззвал :"Да будет мне Союз русского -народа надежной опорой".

"Безобразнейшая телеграмма эта, - писал потом Витте, - в связи с манифестом о роспуске второй Думы показала все убожество политической мысли и болезненность души нашего самодержавного императора".

Увы, вздыхал экс-премьер, те из приближенных царя, которые могли бы удержать его от якшанья с черной сотней, "утеряли всякие принципы и действуют по минутному влечению, держа нос по ветру, как это делает хорошая легавая собака" (III- 393).