Ю. Головнина - На Памирах. Записки русской путешественницы.

• Название: На Памирах. Записки русской путешественницы.
• Автор: Ю. Головнина
• Издательство: Типо-литография Т-ва И. Н. Кушнерев и К
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1902

Юлия Головнина и Надежда Бартенева — одни из первых русских женщин-путешественниц. Они участвовали в экспедиции на Памир, организованной в 1898 г. сотрудником зоологического музея Московского университета Дмитрием Головниным для сбора коллекции горной фауны. Как настоящие амазонки, обе женщины имели оружие — револьверы системы «Маузер». Записки Ю.Д. Головниной рассказывают ярким и образным языком, в легкой и довольно ироничной манере, о путешествии по малоизвестной русскому читателю удивительной горной стране.

---

Время проводим в чаепитии и приведении в порядок наших путевых заметок; доктор, также и весьма искусный художник, набрасывает типы, М. М. копается в песке, отыскивая мелких гадов и насекомых. Мы, кажется, так освоились с нашей жизнью в вагоне, что бесконечное сидение в нем нисколько не тяготить нас.

Решили, что в Маргелан заедет один муж, чтобы представиться там губернатору и генералу Ионову, передать им письма Н. И. Королькова и заручиться их распоряжениями на наш счет. Оттуда ему будет удобно переправиться в Андижан на лошадях, так как проехать таким образом 40–50 верст можно, оказывается, гораздо быстрее, чем по железной дороге; мы же проедем в Андижан в вагоне в виду той массы вещей, которая имеется с нами.

Рис. 14. Базарная площадь в Коканде.

Жара пока умеренная, благодаря прохладному ветру (в 8 ч. утра +3 °C. в тени); от нечего делать занимаюсь разговорами с мелкими железнодорожными служащими и их словоохотливыми половинами: все они — исключительно русские, приехавшие из России, и почти все недовольны: жалеют, что послушались своих ходоков и приехали сюда, распродав на родине земли и домишки. В этих сожалениях преобладающую однако роль играют не столько реальные бедствия, сколько тоска по родине и непривычка к местным условиям; жалуются более всего на дороговизну жизни и лихорадки.

16 июня. Утешительные слухи оказались почти справедливыми: вчера, в 2 ч. дня, мы наконец выехали из Коканда, в котором прогостили более двух суток. Жара в вагоне была удушающая: опять дул горячий ветер, действующий особенно расслабляющим образом. По пути виднелись хорошо обработанные участки земли и залитые водою рисовые поля. Маргелан проезжали вечером и ознаменовался он для нас лишь тем, что наш Мурза опоздал на поезд: мы имели неосторожность послать его попытаться достать молока, и он, как исполнительный слуга, решил найти его во что бы то ни стало. Мы же тем временем уехали. Этот инцидент неприятен потому, что в Андижане при уборке и перетаскивании вещей из вагона в город пришлось обходиться без его помощи.

Подойдя к Андижану часов в 10 вечера, в полную темноту, мы были в довольно затруднительном положении, не зная куда преклонить наши усталые головы: на станции нам не могли или не хотели дать никаких указаний относительно того, где бы переночевать, хотя бы одну эту ночь и откуда достать носильщиков и извозчиков. Доктор отправился на разведки и вернулся победителем: нашлась гостиница в двух шагах от вокзала, вещи перетаскали на руках сарты и часа через полтора мы уже сидели за самоваром в одной из двух занятых нами комнат. Гостиница совсем новая, полы и перегородки не крашены, мебель простая, но все довольно чисто и нет никаких неприятных насекомых. В открытия окна несется пение соловьев, которые живут в городских садах и заливаются, с таким же увлечением, как и наши русские соловьи.

17 июня. Сегодня были в лагере, на который было сделано нападение 17 мая. Теперь, когда пришлось узнать уже из достоверных источников обо всем происшедшем, считаю не лишним несколько остановиться на этом печальном событии.

Рис. 15. Уличная сцена в Коканде.

В ночь с 16 на 17 мая более чем тысячная толпа сартов и киргизов напала на один из летних солдатских бараков, расположенных на окраине города Андижана, и была обращена в бегство несколькими выстрелами после того, как удалось поднять тревогу и вооружить солдат боевыми патронами. В результате—22 солдата убито и много ранено. Таковы факты. Солдаты были застигнуты врасплох, сонными, часовых не было, не было также и боевых патронов, так как время считалось мирным, и только благодаря тому, что в казарме оказался случайно забытый ящик патронов, удалось так сравнительно благополучно отразить беду.

На лагерь напала лишь часть неприятеля; другая, под предводительством «Ишана» [7], главы восстания, обошла город, чтобы одновременно напасть на него с противоположной стороны. Если бы удался этот план, все русское население городка было бы, несомненно, вырезано. К счастью однако, услыхав со стороны лагеря выстрелы, являвшиеся совершенною неожиданностью, толпа, шедшая на город с другой стороны также бежала вместе с своим предводителем.

Наша неподготовленность в данном случае и удивление перед «внезапностью» беспорядков являются не совсем понятными, так как внезапного в них ничего не было: уже давно были серьезные признаки движения среди мусульманского населения и оно не было тайною, ни для администрации, ни для большой публики: на площадях базаров говорились речи, пелись воинственные песни. Ишан беспрепятственно собирал в своем кишлаке тысячные толпы народа, кое-кто из сартов доводил даже до сведения русских о готовящихся повсеместных беспорядках (таким образом, например, предупреждено нападение в городе Ош, в районе уездного начальника, подполковника Зайцева, принявшего во время необходимые меры), доводилось об этом до сведения и ферганского губернатора (ныне уже удаленного), но сведениям этим не придавалось серьезного значения. Словом, было, казалось, достаточно поводов для того, чтобы быть настороже, и тем не менее инцидент 17 мая разразился, как гром среди ясного неба.

Возвращаюсь к самому эпизоду. Нападавшие незаметно подкрались к лагерю благодаря топографическим условиям местности: к лагерю вплотную примыкал высокий бугор, в некотором расстоянии от которого расположился сартский кишлак; вся эта местность поросла деревьями.

По горячим следам удалось поймать, как самого Ишана, так и некоторых из его ближайших пособников, при чем о поимке первого рассказывается следующее.

Верст за 60 от Андижана два джигита-магометанина из отряда, отправленного на розыски, увидали вдали Ишана в сопровождены двух сартов и пытались задержать их каким-то вопросом. Сарты, зачуяв недоброе, ускакали, покинув своего предводителя; последний же остановился и, вынув револьвер, направил его на джигитов, которые еще издали старались объяснить ему, что не сделают ему вреда, а хотят лишь его благословения, для чего и спрыгнули с лошадей на некотором от него расстоянии. Почтительно сложив руки, джигиты подошли к сидевшему на лошади Ишану, который, уже совершенно успокоенный, спрятал револьвер под мышку и простер руки для благословения. Этим моментом и воспользовались джигиты для того, чтобы схватить, связать «святого» и представить его куда следует.

Вспоминается мне бывший во время нападения эпизод, который невольно заставляет проникаться удивлением к силе фанатизма, не останавливающаяся перед добровольными мученичеством. В то время, как толпа мусульман с криками набросилась на сонных солдат, несколько в стороне стоял старый мулла и громко читал коран; возле него два мюрида [8] держали свечи. Старик читал и в то время, когда поднялась тревога во всем лагере, и когда раздались первые выстрелы; наконец, все смешалось кругом, нападавшие бросились бежать врассыпную, вот уже и последние из них скрылись в темноте, а старик все читал свой коран и его мюриды около него держали свечи, пока не пали все под ударами разъяренных солдат.

Сам Ишан и пятеро из его пособников (в числе которых был лавочник, снабжавший солдат разного рода нехитрым товаром и, по-видимому, друживший с ними, а потому прекрасно знавший порядки, заведенные в лагере и количество солдат, находившихся в нем) повешены через несколько дней. Бугор за лагерем срыт, деревья на нем и за ним вырублены, кишлак уничтожен и сравнен с землею. На этой образовавшейся площади всенародно происходила казнь, здесь же зарыты и трупы, при чем самое место можно отличить, так как трава еще не покрыла его. В минуту казни, по словам очевидцев, Ишан был спокоен, хотя весь дрожал; на обращенную им к народу просьбу молиться за казнимых никто в ответ руки не поднял: молчали, «боялись», как нам объяснили.

Ишан затеял это восстание и был, конечно, душою его: это, несомненно, личность выдающаяся по своей энергии и уму; он умел влиять на толпу и подчинять ее себе. В данном случае он удачно воспользовался некоторым недовольством населения и поспешил перенести вопрос на почву религиозного фанатизма. Поводом послужило падение нравов при русском владычестве, вследствие излишней мягкости в управлении. Прежде, при ханах, всякое преступление каралось строго: за воровство в первый раз отрубали руку, а во второй — голову, народ боялся; теперь за все лишь сажают в острог, сытно кормят, чисто держат, бояться нечего. Вследствие этого нравы, пали, развилось пьянство, воровство, Аллах гневается и прогневается в конец, если мусульмане не восстанут и не свергнут с себя иго неверных. Для этого надо объявить «Газават» (священную войну).

Не мало, как оказалось, повлияли слухи о беспорядках в Индии и сведения о победах турок над греками. В числе найденных у Ишана документов была поддельная грамота турецкого султана, якобы признающего за ним высшее духовное главенство и санкционирующего «Газават». Чтобы вполне подчинить себе собиравшуюся вокруг него толпу, Ишану было необходимо прослыть святым, и вот он делает чудеса: кормит ежедневно сотни народа любимым «палау», который варится в громадных котлах без помощи огня, раздает амулеты, с помощью которых всякая пуля, направленная в носящего его, обращается в воду, и т. д. Понемногу вокруг него собирались люди действительно убежденные, но также и честолюбцы, мечтающие забрать в руки власть впоследствии, когда они победят русских (у них уже заранее были намечены кандидаты на все высшие должности); больше же всего толпилось кругом него бедноты, падкой до милостыни, щедро раздаваемой Ищаном, и дарового «палау», приготовляемого таким чудесным способом. Денежные средства стекались к Ишану в изобилии.