Константин Романенко - Последние годы Сталина. Эпоха возрождения

• Название: Последние годы Сталина. Эпоха возрождения
• Автор: Константин Романенко
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-27805-3

Благодаря кому Советский Союз обрел статус сверхдержавы? Каким чудом удалось в считаные годы восстановить страну после самой страшной войны в человеческой истории? Почему в конце 1940-х годов по СССР прокатилась новая волна репрессий — по «ленинградскому делу», «делу ЕАК», «делу врачей»? Что стало причиной «опалы Жукова»? Кто такие «безродные космополиты» и кто убил Вождя?

На все эти вопросы вы найдете ответ в новой книге К. Романенко.

Автор утверждает, что на закате жизни Сталин совершил еще одну революцию, подлинный прорыв в будущее, превратив СССР в сверхдержаву и мирового лидера. Эта книга неопровержимо доказывает, что последние годы Вождя были не «периодом репрессий и упадка», как твердят его враги, а настоящей Эпохой возрождения.

---

По сложившейся практике многие совещания в Кремле завершались на квартире или даче Вождя. А. Яковлев пишет: «Сталин часто приглашал после этого к себе домой ужинать, или, как он говорил, «обедать».

— На сегодня, кажется, хватит, — говорил он, — Не знаю, как другие, а я проголодался. Специально никого не приглашаю, чтобы не приняли как обязательное и обременительное, а кто хочет обедать, прошу!»

Но еще чаще приехать в гости означало — решить какой-то вопрос. В Кунцево обедали в большом зале, тут же принимали приезжавших гостей.

Обстановка в столовой была более чем скромной. Налево, во всю стену, старинный, громоздкий, из черного дерева буфет с бокалами и, по кавказскому обычаю, рогами для вина. Посредине — стол, накрытый белоснежной скатертью, человек на десять. В простенке, напротив входной двери, между окнами, тахта-диван. Направо у стены — шкаф с книгами и дверь во внутренние комнаты. В одном из углов стояла радиола с набором пластинок.

В числе приглашенных в гости на дачу часто бывали военные. Маршал Конев пишет: «Принимая кого-то, приезжающих на даче — иногда это бывало не на даче, — он после разговора к обеду или ужину вызывал членов Политбюро, тех или иных, передавая через Власика, начальника охраны своей, и предполагалось, что все быстро и беспрекословно явятся. Так было заведено».

Александр Яковлев писал в своей книге «Цель жизни»: «К приходу приглашенных на ужин стол накрыт. Поставлены приборы.

На правом от входа конце стола все холодные кушанья, закуска. Несколько бутылок, включая шампанское и коньяк. Водка в графинах. Две суповницы, накрытые крышками: харчо и другой какой-либо суп. Стопка тарелок. Суп каждый сам себе наливает. Вообще никакого обслуживающего персонала за столом нет. Изредка женщина в белом халате и головной повязке приносит что-нибудь горячее».

Хозяин занимал место в торце стола. С правой руки всегда стоял графин с чистой водой. Начальник Генерального штаба С. Штеменко тоже отмечал в воспоминаниях непринужденность обстановки на «обедах»: «Сталин подходил к судкам, поднимал крышки и, заглядывая туда, вслух говорил, ни к кому не обращаясь:

— Ага, суп… А тут уха… Здесь щи… Нальем щей. — И сам наливал, а затем нес тарелку к обеденному столу.

Без всякого приглашения то же делал каждый из присутствовавших независимо от своего положения. Наливали себе кто что хотел.

Затем приносили набор вторых блюд, и каждый также сам брал из них то, что больше нравится. Пили, конечно, мало, по одной-две рюмки… Вместо третьего чаще всего бывал чай. Наливали его из большого кипящего самовара, стоявшего там же на отдельном столе, Чайник с заваркой подогревался на конфорке».

Авиаконструктор генерал-полковник А.С. Яковлев пишет: «Ужин, или, как говорил Сталин, обед, по существу, являлся продолжением совещания, начатого в служебном кабинете. Но разговор шел свободнее, чередовался обменом мнениями на самые разнообразные темы: политические, международные, по вопросам техники, литературы, искусства. Увлекшись каким-нибудь вопросом, Сталин шел к шкафу, доставал нужную книгу. Если в разговоре требовалась справка по географии, он брал свою старую, уже потертую карту и раскладывал на столе».

По словам Молотова, в общении Сталин был «простой, очень, очень хороший, компанейский человек. Был хороший товарищ». Его открытость подтверждает А. Рыбин:

«Сталин был очень артельным человеком, веселым и щедрым. Мало кто из членов Политбюро так просто общался с охраной. Нередко где-нибудь на горе в лесочке мы жарили шашлык. Верней, непосредственно у шашлычного гриля Сталин стоял сам, никому не доверял эту важную операцию и давал нам необходимые указания. Один приносил дрова. Второй железные прутья готовил, третий мясо насаживал. Четвертый стол накрывал. Работа кипела. Когда с нами не было других членов Политбюро, весь нажаренный Сталиным шашлык мы под метлу зачищали!»

После съезда наиболее частыми посетителями дачи Вождя стала четверка: Хрущев, Берия, Маленков и заместитель председателя Совмина Николай Булганин. В какое-то время в историографии появилась, а позже стала упрочиваться точка зрения, будто бы наиболее тесные отношения в этой четверке были между Берией и Маленковым. Это не совсем так. Точнее, эти взаимоотношения не были дружбой.

Если считать, что между политиками такого ранга бывают дружеские отношения, то до определенного периода как раз между собой — именно Хрущев и Берия. Лазарь Каганович рассказывал Феликсу Чуеву: «Хрущев и Берия были неразлучная пара, дружили». Этому способствовала психологическая родственность поведения, можно даже сказать, «души».

Они оба были людьми, претендующими на лидерство и обретение всей полноты власти. Но два медведя не могли ужиться в одной берлоге, и эта «дружба» завершилась в пользу более хитрого и агрессивного Хрущева, который жестоко расправился с Берией.

Впрочем, «бесноватый Никита» так объяснил взаимоотношения Берии и Маленкова: «Берия как-то сам сказал: «Слушай, Маленков — безвольный человек. Вообще козел, может внезапно прыгнуть, если его не придержать. Поэтому я его и держу, хожу с ним. Зато он русский и культурный человек, может пригодиться при случае»[63].

Действительно, «культурный человек» Маленков хотя и «выделялся работоспособностью и энергией», но он был добросовестным исполнителем, а не лидером; к такому же типу людей относился и Булганин.

В соответствии с книгой записей в феврале 1953 года Сталин вел совещания и приемы в своем кремлевском кабинете только четыре раза. 16 февраля к нему были приглашены Берия, Булганин и Маленков, но их беседа продолжалась только 15 минут. На следующий день он принял на полчаса посла Индии К. Менона, после чего к нему вошли, и опять только на 15 минут, Булганин, Берия и Маленков. Нет никаких данных, что между 18 и 28 февраля члены «четверки» приглашались на дачу Сталина.

Между тем в мемуарах Хрущева настойчиво подчеркивается, что пребывание «четверки на даче в Кунцево было системой: «Когда мы приезжали на дачу, «заседание» продолжалось, если это можно назвать заседанием. Подобная система работы, если это можно назвать работой, существовала в послевоенный период вплоть до смерти Сталина… Заседания в узком кругу продолжались с точностью до часового механизма. Если он не вызывал нас два-три дня, мы думали, что он заболел или с ним что-нибудь случилось»[64].

В другом опубликованном томе эта мысль повторяется: «Мы очень часто ездили к Сталину, почти каждый вечер. Только когда нездоровилось Сталину, были пропуски. Других причин не было».

Так ли это? Можно ли верить Хрущеву? А если нет, то почему автор мемуаров настойчиво навязывает такую мысль?

Впрочем, мысль о почти ежедневных посещениях «четверкой» кунцевской дачи опровергается элементарными соображениями. Во-первых, приглашение соратников на дачу было своего рода поощрением либо завершением решения какого-то делового разговора.

Во-вторых, Сталин не мог не понимать, что постоянное общение с подчиненными в «раскрепощенной» обстановке, да еще и с пьяными людьми, превращает такие взаимоотношения в фамильярные, лишая руководителя ореола таинственности. Умный руководитель держит подчиненных на расстоянии.

И, наконец, трудно допустить, чтобы Сталину доставляло удовольствие видеть каждый вечер одни и те же маячащие перед глазами лица.

Нельзя избежать еще одного вопроса: поскольку книга посещения кремлевского кабинета сохранилась, то где книга посещения дачи в Кунцево? И если она уничтожена, то почему? Но главное — кем?

Обратим внимание еще на одну деталь. Читателям своих будущих мемуаров Хрущев настойчиво навязывал и другую мысль: будто бы Вождь «страдал болезненной подозрительностью». Причем прежде всего он якобы боялся отравления!

На странице 57 второго тома отмечено: «Сталин уже не доверял людям Берии. В результате своего болезненного состояния он не доверял уже и русскому обслуживающему персоналу… Теперь Сталин, находясь за столом, не ел, не пил, пока кто-либо другой не попробует из этого блюда или из этой бутылки. А он находил к тому повод. Идет, например, дегустация вина: грузины прислали… Но ему требовалось, чтобы мы попробовали, а он выжидал: человек не падает, тогда он немножко выпьет… Хочет он чего-нибудь откушать, так на этот случай у каждого из нас имелось «любимое блюдо», и каждый должен был первым попробовать его.

«Вот гусиные потроха, Никита, вы еще не пробовали?» — «Нет, — отвечаю, а сам вижу, что он хочет взять, да боится… Я возьму, тогда и он берет. И так каждое блюдо имело своего дегустатора, который выявлял, отравлено оно или нет, а Сталин смотрел и выжидал».

Через 28 страниц эта мысль повторяется: «Когда мы обедали с ним, Сталин не притрагивался ни к одному блюду, закуске или вину, пока кто-нибудь не попробовал их»[65].