Виктор Афанасьев - Рылеев

• Название: Рылеев
• Автор: Виктор Афанасьев
• Издательство: «Молодая гвардия» МОСКВА 1982
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эта книга — биография К.Ф.Рылеева, выдающегося представителя декабристской поэзии и одного из основных деятелей Северного общества. Автор показывает окружение Рылеева, говорит об общественных проблемах России первой четверти XIX века, которые нашли отражение в литературной и политической деятельности поэта-декабриста.

---

Позднее, в 1855 году, Герцен писал Александру II, «Освободителю»: «Рылеев приветствовал вас советом — ведь вы не можете отказать в уважении этим сильным бойцам за волю, этим мученикам своих убеждений? Почему именно ваша колыбель внушила ему стих кроткий и мирный?»

В 1823 году Рылеев задумал изложить в прозе свои мысли о ходе мировой истории. Сохранился проспект трактата под названием «Дух времени или судьба рода человеческого», разделенного на две части по шести глав, — первая часть кончается главой «Христос», вторая начинается главой «Гонения на христиан распространяют христианство». Рылеев предполагал пройти весь путь истории от «дикой свободы» первобытных людей до. свержения Наполеона и «борьбы народов с царями». В одном из отрывков, относящихся к этому сочинению, Рылеев отметил, что после распада огромной империи Наполеона в Европе появилось множество «царей», которые «соединились и силою старались задушить стремление свободы», появившееся у народов после поражения Бонапарта. «В Европе мертвая тишина, — пишет Рылеев, — но так затихает Везувий». Нельзя не признать, что последняя фраза весьма многозначительна. Везувий как образ революции, восстания был в ходу у декабристов, он возник в связи с Неаполитанским восстанием 1820 года, когда, по словам Пушкина, «Волкан Неаполя пылал».

Одновременно с либеральными одами возникли первые агитационно-политические песни, написанные Рылеевым совместно с Бестужевым. Песни эти получили широкое хождение. В них много озорства, литературных и политических намеков. Некоторые острореволюционны. В период после восстания тексты этих песен служили одной из явных улик в революционности владельца списков.

Но в 1823 и 1824 годах даже на многолюдных сходках у Греча их пели хором, а тут, кроме самого Греча, были Воейков и Булгарин, различные чиновники и офицеры. Никто не боялся, многие — даже и нелибералы — подпевали. Один только Булгарин, чуя неладное, то и дело выбегал в переднюю или выглядывал в окно — не залез ли на балкон квартальный, не подслушивает ли…

Эти песни Следственная комиссия назовет «возмутительными».

Некоторые исследователи поэзии Рылеева связывают эти песни с традицией «ноэлей» (например — Пушкина: «Ура! В Россию скачет…»), жанра, перенесенного в Россию из Франции. Но не нужно долго приглядываться, чтобы увидеть, что песни Рылеева — Бестужева чисто русские — они написаны русскими песенными размерами и даже на какой-нибудь «голос», то есть определенную мелодию.

Замысел авторов был определенный: «действовать на ум народа… сочинением песен», как говорил Рылеев декабристу Поджио. На одном из собраний Северного общества в 1823 году Рылеев и предложил такое «действие». В этом году были написаны песни «Ах, где те острова…» и «Царь наш — немец русский…». Содержание второй намеренно воспроизводит мнения, подслушанные авторами в народе, в частности — в толчее Гостиного двора:

Царствует он где же?
Всякий день в Манеже.
Ай да царь, ай да царь,
Православный государь!
Прижимает локти,
Прибирает в когти.
Ай да царь… (и т. д.)
Враг хоть просвещенья,
Любит он ученья.
Ай да царь… (и т. д.)
Школы все — казармы,
Судьи все — жандармы.
Ай да царь… (и т. д.)
А граф Аракчеев
Злодей из злодеев!..

Продолжалась и работа над думами. В думе «Наталия Долгорукова» — один из самых счастливых для Рылеева сюжетов. В ней он как бы предсказал подвиг жен сосланных в Сибирь декабристов… Насколько тверже становится воля к совершению подвига, когда он как бы освящен историей.

Материалы для этой думы Рылеев нашел в «Плутархе для прекрасного пола» (в части 6-й, 1819 г.), где напечатаны были записки Долгоруковой, и в журнале «Русский Вестник» за 1815 год — повесть Сергея Глинки «Образец любви и верности супружеской, или Бедствия и добродетели Наталии Борисовны Долгоруковой, дочери фельдмаршала Б.П. Шереметева, супруги князя И.А. Долгорукова».

Иван Алексеевич Долгоруков (1708–1739) был приближенным императора Петра II. После воцарения Анны Иоанновны, при Бироне, Долгоруков попал в разряд неугодных правительству лиц и был сослан сначала в свои касимовские поместья, потом в сибирский город Березов. Он сослан был через три дня после своей свадьбы. Семнадцатилетняя жена его, Наталия Борисовна, последовала за ним, хотя Бирон и даже сама императрица уговаривали ее остаться, не покидать роскошной придворной жизни. В 1739 году Долгоруков тайно от его молодой супруги был увезен в Новгород и там казнен. Наталия Борисовна после смерти мужа жила и воспитывала своих детей в Москве, а в 1758 году уехала в Киев — там она постриглась во Фроловском женском монастыре под именем Нектарии. Там, в келье, она и писала свои записки. Скончалась она в 1771 году. Записки ее доведены только до приезда ее с мужем в Березов.

Дума Рылеева вызвала к жизни другое произведение на этот же сюжет — поэму Ивана Козлова «Княгиня Наталия Борисовна Долгорукая». «Мне кажется, — писал Козлов Пушкину 31 мая 1825 года, — что это необыкновенно трогательный сюжет. Не решусь сказать, что дума Рылеева под тем же заглавием лишена достоинств; однако мне кажется, что она не может служить препятствием к тому, чтобы попробовать написать маленькую поэму». Поэма Козлова была издана в 1828 году, но уже в 1826-м дочь его приятельницы — графини Лаваль — Екатерина Трубецкая повезла с собою в Сибирь отрывки из готового текста. Когда вышла в Петербурге книга, немало ее экземпляров было отправлено в Сибирь по просьбе декабристок. Трубецкая, Волконская, Муравьева, Нарышкина, Фонвизина и другие героические женщины не расставались с думой Рылеева и поэмой Козлова. Гораздо позднее появилась поэма Некрасова «Русские женщины», посвященная уже самим декабристкам.

За простыми словами Долгоруковой в думе Рылеева — целая судьба:

Забыла я родной свой град,
Богатство, почести и знатность,
Чтоб с ним делить в Сибири хлад
И испытать судьбы превратность.

И как важно было для добровольных изгнанниц, что именно Рылеев вспомнил о Долгоруковой, именно он, которого декабристы в Сибири почитали как святого, как мученика за правду.

4

В мае 1823 года Рылеев прочитал в Вольном обществе любителей российской словесности новую думу — «Первое свидание Петра Великого с Мазепой» (в сборнике «Думы» опубликована как «Петр Великий в Острогожске»).

Об этом свидании Рылеев мог прочитать в «Истории Малой России» Бантыша-Каменского. Но рассказы о нем бытовали и среди жителей Острогожска — Рылеев не раз, вероятно, слышал их.

Второй раз появляется в творчестве Рылеева гетман Мазепа. Первый — в набросках к неосуществленной трагедии, в определенной, недвусмысленной роли предателя и злодея. В думе «Петр Великий в Острогожске» Мазепа также не положительный герой, но здесь образ его как бы размыт, на него наброшен покров таинственности, романтичности. Рылеев раздумывает над ним:

В пышном гетманском уборе,
Кто сей муж, суров лицом,
С ярким пламенем во взоре,
Ниц упал перед Петром?

Здесь, в южных пределах России, Мазепа со своими казаками стоял заслоном против крымцев.

Дума написана живо; образно. «Окончательные строфы «Петра в Острогожске» чрезвычайно оригинальны», — писал Рылееву Пушкин. Это строфы о крае,

Где, плененный славы звуком,
Поседевший в битвах дед
Завещал кипящим внукам
Жажду воли и побед.
Там, где с щедростью обычной
За ничтожный, легкий труд
Плод оратаю сторичной
Нивы тучные дают;

Где в лугах необозримых,
При журчании волны,
Кобылиц неукротимых
Гордо бродят табуны;
Где, в стране благословенной,
Потонул в глуши садов
Городок уединенной
Острогожских казаков.

Но, может быть, и не этим затронула Пушкина дума. Не смутный ли образ «пришлеца в стране пустынной», старого гетмана, грозного и загадочного, которого Рылеев в думе поставил рядом с Петром, отпечатался в его подсознании?

Думой «Петр Великий в Острогожске» и поэмой «Войнаровский» Рылеев проложил путь к «Полтаве» (эту поэму Пушкина современники чаще называли «Мазепа»). У Пушкина другой взгляд на Мазепу, он для него ясен до предела — изменник. У Рылеева же Мазепа, оставаясь, конечно, изменником (как он и охарактеризован в набросках к ненаписанной трагедии), усложнился. В «Войнаровском» ему приданы черты борца за свободу.