Владимир Дягилев - Весенний снег

• Название: Весенний снег
• Автор: Владимир Дягилев
• Жанр: Советская классическая проза

«Весенний снег» (1969) — первая книга тетралогии «Море изобилия», главного литературного труда Юкио Мисимы (1925–1970), классика японской литературы XX века.

Основу сюжета тетралогии Юкио Мисимы «Море изобилия» составляет история, реально воплощающая буддийскую концепцию круговорота человеческого существования. Переселение души, возрождение в новой телесной оболочке юноши по имени Киёаки, умершего в двадцатилетнем возрасте, наблюдает всю свою долгую жизнь его одноклассник и друг Хонда.

Киёаки с детства знает Сатоко — дочь придворного аристократа, в семье которого он воспитывался. Сатоко горячо любит его, но Киёаки холоден, как лед. И вдруг, когда уже решено дело о замужестве Сатоко, которая должна стать женой принца императорской крови, Киёаки осознает, что любит ее. Их недолгая любовь кончается трагедией — уходом Сатоко в монастырь и смертью Киёаки.

---

Это Вера Михайловна давно знала. Она ожидала от Алексея Тимофеевича каких-то других, обнадеживающих слов.

- Что же-е, завтра-а...-продолжал он, растягивая слова, будто раздумывая над ними.-Хотя сейчас... Позвоню... Думаю... Думаю, лучше в клинику профессора Горбачевского.

Он действительно тотчас, в присутствии Веры Михайловны, кому-то позвонил и обо всем договорился. Назавтра Сережу положили в клинику профессора Горбачевского.

Вера Михайловна была довольна. У нее вновь появилась надежда, и она срочно дала телеграмму в родной поселок, Никите. Ее никак не озадачило то обстоятельство, что профессор клиники Крылова положил мальчика не к себе, а в другую клинику, к другому профессору,

А между тем для знающего человека это выглядело странно и необычно, тем более что клиника Крылова тоже, даже в большей степени, чем клиника Горбачевского, занималась "синими мальчиками". Так случилось, что клиники как бы конкурировали между собой и у Крылова получались более обнадеживающие результаты. Знающие люди стремились положить таких детей именно к Крылову.

- А тут... второй профессор... правая рука...

Поступок этот требует объяснения.

Клиника профессора Горбачевского считалась лучшей в городе. Оценка эта складывалась из двух показателей: из официального и неофициального. Из пресловутого койко-дня и процента смертности и из обаяния .личности самого профессора Горбачевского. Олег Дмитриевич был хорошо воспитан и образован. Был отличным хирургом." Блестяще читал лекции. Кроме того, он обладал еще одним существенным качеством: мог на"

ходить общий язык с людьми разных направлений и разных характеров. Тут он считался прямо-таки выдающимся дипломатом. А при контактах с иностранными учеными Олег Дмитриевич был просто незаменимым человеком. Вот почему он неизменно участвовал в различных форумах, конференциях и симпозиумах.

И если сравнить его с профессором Крыловым, то последний проигрывал Олегу Дмитриевичу по всем статьям. Воспитанием Крылов не блистал, вышел он из низов, не скрывал этого и принципиально на хотел совершенствоваться в вопросе "тонкостей воспитания".

Лекции читал плохо. А своим и иностранным оппонентам, сторонникам другой школы и другого направления, так и заявлял: "Все, чем вы занимаетесь,-не то. И я докажу это в ближайшие годы!" (Когда он выезжал за границу, его очень просили "быть помягче".) Правда, как ученый и хирург он, пожалуй, опережал Горбачевского. Работ опубликовал больше. Монографий выпустил больше. Оперировал не хуже. А по части смелости и дерзости значительно обходил Олега Дмитриевича. Но тут против него неизменно выступал первый беспощадный показатель: койко-день и процент смертности. Они у него были значительно выше, чем у профессора Горбачевского. И на это новая администрация все чаще обращала внимание и все больше высказывала недовольство по этому поводу.

В то же время в жизни происходили парадоксальные явления. В клинику Крылова со всех сторон, не только из нашей страны, а и из других стран, шли сотни писем б просьбой помочь, проконсультировать, положить, прооперировать. Клинику его буквально осаждали жаждущие получить помощь. Конечно, и в клинику профессора Горбачевского тоже попасть было не так-то легко и просто. Но ее не осаждали так, как клинику профессора Крылова. Получалось несоответствие, ножницы: в лучшую клинику не просились, не рвались, не добивались, а в ту, что по всем официальным показателям считалась хуже, в эту клинику стремились страждущие люди.

Конечно, специалистам, врачам, особенно работникам клиники и кафедры профессора Крылова все это бросалось в глаза. И им, несомненно, было обидно. Их ругают, их хают, их упоминают в числе худших на собраниях и конференциях, но к ним идут больные, и они спасают тех, кого никто другой, в том числе и лучшая клиника профессора Горбачевского, не берется лечить. Все понимали: они берут и спасают тяжелых, безнадежных больных прежде всего благодаря яркой, самобытной и сильной личности профессора Крылова, которому многое прощают и на многое закрывают глаза. Тем не менее обида на свое ложное и не совсем справедливое положение у его товарищей, учеников и сотрудников не проходила, и они старались по-своему влиять на этот процесс, чутьчуть сдерживать порывистую, широкую натуру своего шефа, иногда кое-что скрывать от него, иначе говоря, сокращать койко-день и процент смертности, а значит, по возможности не класть так называемых безнадежных больных, тех, от кого отказались все остальные хирурги, в том числе и Олег Дмитриевич Горбачевский.

Именно так и поступил Алексей Тимофеевич. Именно эти соображения-мотивы самосохранения, престиж клиники - и владели им, когда он устраивал Сережу Прозорова не в свою, а в конкурирующую клинику.

Вере Михайловне понравился профессор Горбачевский. Более того, он ее просто очаровал и расположил с первых минут знакомства. И она рассказала ему свою жизнь с того момента, как помнит себя, до настоящего времени.

- Быть может, об этом не нужно?

- Говорите, голубушка, говорите, - он осветил ее улыбкой, блеском молодых глаз,

И она говорила, все более воодушевляясь.

"Он поможет, поможет", - думала Вера Михайловна. И чем внимательнее он ее слушал, тем сильнее укреплялась она в этой мысли.

Его спокойствие, благорасположение вселяли в Веру Михайловну эту убежденность, возвращали ей надежду.

"Он поможет, поможет",-твердил ей внутренний голос. Еще никогда с тех пор, как она узнала о тяжелом заболевании сына. Вера Михайловна не была такой оживленной, такой уверенной в удачном исходе лечения Сереженьки.

- Посмотрим, голубушка, посмотрим,-пообещал

Олег Дмитриевич после того, как Вера Михайловна окончательно замолкла.

"Так, значит, есть надежда?"-хотела спросить она, но не спросила, потому что в этом "посмотрим" как раз и заключалась надежда.

"Он поможет. Конечно, поможет. Господи, наконецто мы напали на нужного человека".

Эта ее надежда еще более окрепла после двух эпизодов, произошедших в тот же день.

Для оформления госпитализации Веру Михайловну со всеми бумагами направили в общую канцелярию, к аачедующему медицинской частью клинической больницы^

Прилизанный мужчина-она заволновалась и не запомнила его лица-холодным голосом спросил:

- А где направление?

После того, что она только что пережила, после подъема, окрыленности от разговора с Олегом Дмитриевичем этот официальный голос резанул ей слух.

Вера Михайловна растерялась.

- Направление?-переспросила она.

- Да. Необходимо направление.

- Но-о... Вот анализы. Вот письмо из клиники...

- У вас есть направление?-прервал заведующий медчастью.

- Наверное, нет.

Он протянул ей бумаги:

- Без направления не сможем принять.

Она, понурив голову, снова прошла в клинику.

В приемной сидела секретарша, ярко накрашенная женщина. Вера Михайловна стала рассказывать ей о своей незадаче. Но тут. из кабинета вышел Олег Дмитриевич. Заметив расстроенное лицо Веры Михайловны, остановился:

- Что случилось, голубушка?

Вера Михайловна объяснила.

Он положил руку ей на плечо и вместе с нею вернулся в кабинет. Позвонил заведующему медчастью:

- Голубчик, я все понимаю, но... простите, но это необходимо для учебной цели. Для учебного процесса, - повторил он.

В приподнятном состоянии Вера Михайловна вышла из кабинета профессора. Ее окликнула секретарша:

- Когда оформите госпитализацию, зайдите, пожалуйста. Анкету нужно заполнить.

Анкета оказалась длинной, чуть ли не сто вопросов.

А ее ожидал Сережа. Вера Михайловна стала торопиться, говорить с неохотой, тем более что почти обо всем, что было в анкете, она уже рассказывала сегодня Олегу Дмитриевичу.

- То есть как? - неожиданно усомнилась секретарша и перестала писать. Как правило, детские дома возвращались в Ленинград. В смысле-эвакуированные дети.

- Я говорю так, как было, - прервала Вера Михайловна.

- Но как правило... - возразила секретарша. - Моя сестренка...

- Ведь речь идет обо мне, - с несвойственной ей резкостью сказала Вера Михайловна, как бы обрывая ненужные вопросы секретарши, мешающей ей поехать за сыном.

- Но это же грубая ошибка...

Опять, как палочка-выручалочка, в приемной появился Олег Дмитриевич.

- Ну что у вас тут, голубушка?

- Она утверждает, что эвакуированный из Ленинграда детский дом остался там...

- Ей не трудно это утверждать, потому что она была в этом доме.

- Но как правило...

- Ах, Евгения Яковлевна, правила для того и пишутся, чтобы были исключения... Закругляйтесь.

Секретарша тотчас кивнула и поспешно закончила свою нудную анкету...

Сдав ребенка в добрые руки улыбчивой нянечки, Вера Михайловна подождала, пока Сереженька скроется за белой дверью, и направилась на телеграф, дать домой обнадеживающую телеграмму. Этого ей показалось мало, и она там же написала подробное письмо Никите. В нем она в восторженных тонах рассказала о встрече с профессором, о своей появившейся надежде, о радости по поводу того, что наконец-то нашелся нужный человек, который вылечит их сына. Она писала об Олеге Дмитриевиче: "Он такой прекрасный, такой щедрый... Он как будто раскрыл душу настежь: добро пожаловать..."