Николай Федь - Литература мятежного века

• Название: Литература мятежного века
• Автор: Николай Федь
• Жанр: Искусство и Дизайн

---

Океан живет, движется - и покоряет своей внутренней мощью, игрой живых сил и свободой... Но над ним властвуют - законы природы, и он, не теряя достоинства и гордости своей, покоряется им, как бы напоминая ропчущему человеку о его месте в мироздании. "Кругом безжизненный, унылый океан: воздух какой-то настороженный, над мачтами ползет серая, ровно с грязнотцой, мгла, поглощающая теплый дневной свет небес; на темной воде тихо покачиваются изломанные, рассеянные куски льдин, которые в сумеречные часы странно преобразясь в обломки разбитых кораблей, излучают непонятное белесое мерцанье".

Нельзя обойти еще одну особенность писателя-мариниста Шереметьева, а именно: глубокий историзм мышления. С большим пафосом, он поведал о героических делах русского флота. Именно этому посвящено сочинение "Морской рундучок отставного капитана Усова", воскрешающее беспримерные подвиги моряков под водительством Петра Первого, адмиралов Лазарева и Нахимова. Они воплощают в себе храбрость и талант флотоводцев.

Вот один из них - адмирал Павел Степанович Нахимов. "Уже десять месяцев он спал урывками, не раздеваясь, прямо в сюртуке с адмиральскими эполетами. Казалось бы, неусыпные и неимоверные его труды по обороне города, высасывающие из тела соки, вводящие душу в лихорадочное состояние, сковывающие мозг беспрерывными тревогами за Севастополь, давно превысили все мыслимые человеческие возможности. Однако неизменно следуя выработанным убеждениям, стараясь приобрести влияние в строгом соответствии со своими способностями, умея удержать себя в тех рамках, в которых мог быть полезен - он никому не давал ни грамма повода для сомнений в собственных силах и дарованиях. Только однажды признался состоящему при нем и преданному ему офицеру:

- Если мы сегодня заключим мир, то я убежден, что, наверное, завтра же заболею горячкою; если я держусь еще на ногах, то этим обязан моей усиленной, тревожной деятельности и постоянному волнению".

Моряки Бориса Шереметьева прекрасны той внутренней народной мощью, которая делает их непобедимыми.

У нас есть настоящие писатели. Сегодня их творчество, слава Богу, отличается более сложными представлениями о жизни человека и состоянием мира, равно как и причинах трагических изломов с их духовной подавленностью и страданиями соотечественников. Вместе с тем их вдохновляет великая идея, а именно: борьбе за восстановление попранных прав народа. Это трудный, но исторически предопределенный путь.

***

Наступил XXI век.

На смену социальным конфликтам грядет пора острейших классовых противоречий.

На фоне разлагающейся жизни и оттеснения России на задворки истории замаячил тип писателя с неясным пока нравственно-социальным обликом, но с четкой политической программой либерально-буржуазного толка.

Иллюзии известного толка интеллигенции пересидеть в своем закутке смутное время давно сданы в утильсырье.

Взглянем на проблему спокойно - без гнева и пристрастия.

Чего только в последние десятилетия не проделывали с нашей литературой, какие фетиши ей не навязывали, к каким только методам "кнута и пряника" не прибегали... И все для того, чтобы оторвать от ее национальной почвы, противопоставить народу, т. е. убить душу живу. Но вот что занятно все это власть предержащие вытворяют с помощью литераторов же. "И, заметьте, платят за подобные услуги не русскими денежными купюрами, а зелененькими американскими бумажками, как бы подчеркивая, что продал ты себя, господин сочинитель, тому, который распинает прошлое, настоящее и будущее народа, который дал тебе то, чем ты сегодня торгуешь, сучий сын" так изливал свою душу в неотправленном письме, как нам удалось установить, бывший член союза писателей, а затем заслуженный бомж лучезарной столицы нашей процветающей родины. По странному совпадению, письмо оказалось в почтовом ящике вместе с патриотической газетой (28 декабря 2001 года), где опубликовано интервью с известным писателем Юрием Михайловичем Поляковым под интригующим названием "У сатириков не бывает легкой жизни". Неужто еще одна жертва нынешнего цивилизованного, равно как и гуманного режима, подумалось и, отложив в сторону недавно вышедший четырехтомник и кучу (30 книг за последние 15 лет) других изданий, я начал изучать "нелегкую жизнь" нового страдальца на поприще сочинительства.

"Господи, - проговорил я вслух, углубляясь в чтение интервью, - какая нелегкая, в некотором роде, даже каторжная жизнь у этого достойнейшего, благороднейшего и, само собой, профессионального "инженера человеческих душ". Ведь довели же до того, что он вынужден под тяжелым бременем борьбы за существование в некотором роде пойти в услужение к олигархам, которые, надо полагать, за бессонный титанический труд главного редактора "Литературной газеты" положили ему сущие пустяки, взвалив на его пролетарские плечи (он любит говорить о рабочей среде, в которой жил и мужал) массу забот, может быть, втайне надеясь ослабить его "божественный сатирический дар", поставленный на службу обомженного, униженного и вымирающего народа... Знаем мы эти подспудные происки капиталистических акул!"

- Помилуйте, где вы читали о том, что он поставил, как вы изволили выразиться, свой "божественный сатирический дар" на службу униженных, ограбленных и преданных? - сказал внезапно появившийся сосед, крупный ученый, книгочей и неустрашимый правдолюб, за что и поплатился местом в институте. - Молчите! То-то же... А посмотрите, как он, упивается своими успехами, когда стало невозможным издать честному и серьезному писателю хотя бы одну книгу: роман "Козленок в молоке", говорит, выдержал 12 изданий, в театре им. Вахтангова уже сотый спектакль по нему пошел - и все время аншлаг. "Замыслил я побег" за три года семь раз издавался и на прилавках не залеживается... Далее: полные залы в театрах на спектаклях... постоянное издание книг и их быстрое исчезновение с прилавков... постоянные вопросы на встречах с читателями: "А почему в нашем городе нет ваших книг?"

Оказывается, они расходятся быстрее, чем справляются с заказами книготоргующие организации. Вот и верь после этого, что народ не любит современных сочинителей.

- Что: в одном лице этого вашего Полякова одновременно предстали Шекспир, Шолохов и Шолом-Алейхем, - сверкнул очами собеседник, и пришлось жестом остановить его речь, напомнить что наш сатирик человек очень деликатный в обхождении, в некотором роде, даже легко ранимый и, как он признается, "вообще не любитель конфликтов", более того "весьма послушный и толерантный человек (...) не склонен ни к каким скандалам, интригам, противоречиям". Вообще, придерживается того мнения, что "слово не должно служить способом стравливания людей". Словом, редкий человек по нашим временам и опять же справедливый и деликатный, иронизировал сосед.

- Не могу согласиться с вами, - сказал я. - Послушайте, что он говорит: "Я весьма язвительно писал о несимпатичных мне политиках, деятелях культуры, но никогда не позволял себе переступить грань между сарказмом, ехидством, остротой и оскорблением". Понятно? Так что давайте и мы будет толерантными и обходиться без оскорбительных слов, - заключил я.

- Ваш герой имеет весьма смутные представления о смысле употребляемых им терминов, если бы...

- Вам будет приятно услышать, как почтительно выражается он по адресу ваших убеждений: "Спасибо советской власти, которая культивировала - (при последнем слове сосед поежился, но промолчал) - книгу", "Я не принял разрушение Советского Союза", "Я не принял способ утверждения демократии с помощью танковой пальбы по парламенту", "Был в тысячелетней российской истории советский период. Был и в многовековой русской литературе советский период" и т. д.

- Ну и что из этого следует?

- Как что? Разве перед нами не умный и все понимающий патриот? В чем-то даже защищающий коммунистическую идеологию, дорогой философ... - я не окончил фразы, пораженный резким изменением в его лице. Оно побледнело, а глаза с каким-то невыразимым сожалением смотрели на меня. Когда он заговорил, голос его звучал глухо и бесцветно.

- Неужели вы не улавливаете в его тоне и улыбке насмешливого скептицизма? Полагаю - это не оскорбление, а определение его ипостаси. Он повторяет то, что уже дискутировалось лет 20 назад. Помните словечко "конвергенция". Но тогда шла речь о соединении капитализма и социализма, в смысле соревнования внутри двух систем, а теперь, захватив власть, присвоив народные богатства, пытаются сохранить наворованное при помощи жалких уступок, "гуманизма" в новой упаковке, мелких поблажек - хотите советский гимн, пожалуйста; желаете красное знамя и осуждения военных, расстрелявших советскую власть в октябре 1993 года, ради Бога; жаждете официально заклеймить Ельцина как выродка и кровожадного негодяя, будьте любезны. Но давайте жить в мире и согласии - вам, мол, игрушки-побрякушки всякие, а нам неограниченная власть.