Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский

• Название: Наркомпуть Ф. Дзержинский
• Автор: Самуил Зархий
• Издательство: Транспорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

Повесть рассказывает о самоотверженной, полной творческого горения, кипучей деятельности Феликса Эдмундовича Дзержинского на посту народного комиссара путей сообщения в 1921–1924 годах, на который он был назначен по предложению Б. И. Ленина.

Перед читателем возникают новые грани образа Рыцаря революции. Выдающийся партийный и государственный деятель, председатель ВЧК — ОГПУ показан в роли руководителя огромного и сложного транспортного механизма, талантливого организатора, сумевшего увлечь рабочих и специалистов — железнодорожников и водников — грандиозными перспективами возрождения путей сообщения молодого Советского государства.

Повесть о самоотверженном ленинце, мужественном борце, глубоко гуманном человеке Феликсе Эдмундовиче Дзержинском предназначена для широкого круга читателей.

---

Обстоятельно доложив наркому об экономических затруднениях управления дороги, Ледер попросил как-нибудь повлиять на руководителей Азнефти.

— Хозяйственники привыкли, — сказал он, — что транспорт все перевозки осуществлял бесплатно и они до сих пор, несмотря на декрет правительства, считают, что платить железной дороге вовсе не обязательно. Азнефть требует от нас немедленно переводить деньги за топливо, которое нам поставляет. Чуть задержка с нашей стороны, как они прекращают нам отгружать нефть и ставят под угрозу движение поездов. А сами не считают нужным вовремя платить дороге за перевозки нефти. А ведь это наш главный доход.

Нарком тут же написал срочную телеграмму в Баку руководителям Азнефти, в которой категорически предложил немедленно возместить дороге понесенные ею убытки.

— Большое спасибо за помощь, Феликс Эдмундович, — сказал Ледер. — Разрешите идти?

— А куда вы собираетесь идти?

— В управление, конечно.

— Послушайте, товарищ Ледер, — неожиданно резким тоном спросил Дзержинский: — За кого, собственно говоря, вы меня принимаете?

— Не понимаю, товарищ нарком, — растерялся Ледер.

— Вы что, считаете меня бездушным чиновником? На каком основании? Почему вы все эти дни непрерывно сидели на совещаниях, оставив дома жену, которая, как мне сегодня утром сказали, очень опасно больна. Это правда?

— Да, Феликс Эдмундович. Положение крайне тяжелое, почти безнадежное, — поник головой Ледер.

— Почему мне ни слова об этом не сказали? Неужели вы могли подумать, что я не отпущу вас с заседаний? Или просто стеснялись спросить? И то и другое возмутительно! Что врачи говорят?

— Не могут поставить диагноз. Доктор из управления дороги каждый день бывает и только руками разводит. Пригласил я частно практикующего врача. Тот тоже ничего определенного не сказал, прописал какую-то микстуру, а жене с каждым днем все хуже и хуже. Все сочувствуют, но… — голос помощника начальника дороги дрогнул и в его глазах показались слезы.

— Мало сочувствовать! — возбужденным тоном сказал Дзержинский. — Надо быстро действовать, а не беспомощно опускать руки. Пока жив человек, надо бороться за его жизнь до последней минуты, а не ходить по заседаниям и совещаниям. Немедленно идите домой…

Ледер в полном замешательстве ушел. Нарком вызвал секретаря и приказал объехать на машине профессоров Тифлиса, срочно организовать консилиум у постели тяжело больной и сделать все возможное для спасения ее жизни.

В салоне вагона за столом, кроме Дзержинского, сидели члены комиссии Мануильский и Мицкевич-Капсукас.

Вошедший секретарь наркома сообщил, что Беленький по прямому проводу из Москвы запрашивал, когда Феликс Эдмундович вернется. Владимир Ильич очень интересовался точной датой его приезда.

— Что вы ответили Беленькому? — спросил нарком.

— Я ответил, что вы предполагаете выехать из Тифлиса примерно 8 декабря, будете останавливаться в дороге по служебным делам и в Москву приедете приблизительно 13 декабря.

— Владимир Ильич с нетерпением ждет нашего возвращения, — озабоченно обратился Дзержинский к членам комиссии, — надо поторопиться.

Затем повернулся к секретарю:

— Выехать раньше восьмого вряд ли удастся. Зато по делам HKПC нигде не будем останавливаться. Дайте телеграмму Борисову с просьбой принять меры, чтобы наш поезд прибыл в Москву точно 12 декабря, желательно утром. Об этом же сообщите Беленькому.

* * *

Литерный поезд, возвращавшийся в Москву, остановился на станции Минеральные Воды для смены паровоза.

В вагон наркома вошел высокий подтянутый железнодорожник в кожаной куртке и форменной фуражке. Приложив руку к козырьку, представился:

— Инженер для поручений Бункин. По приказанию ЦН[27] прибыл в ваше распоряжение в качестве начальника служебного поезда.

— Знаю, — ответил Дзержинский, — мне Борисов сообщил. К вашему сведению — через 48 часов мне необходимо быть в Москве. Меня ждут по очень срочному делу. Прошу вас принять все меры.

— Будет сделано. Разрешите дать по линии телеграмму, что наш поезд следует с остановками только по техническим надобностям.

— Пожалуйста. Это все, что вы думаете предпринять?

— Нет! Я сам поведу поезд.

— Разве вы машинист?

— Старый механик, — ответил молодой железнодорожник, чуть улыбнувшись голубыми глазами. — Много лет работал сначала помощником машиниста, потом машинистом пассажирских поездов. И даже ревизором службы тяги успел поработать.

— Сколько же вам лет? Садитесь, пожалуйста. Выглядите вы молодо, правда, виски совсем белые.

— Мне 33 года.

— А откуда же седина?

— После крушения поезда…

— С вами, пожалуй, опасно ехать, — пошутил Феликс Эдмундович. Почувствовался толчок — к составу подошел паровоз.

— Не буду вас задерживать, — промолвил нарком и попрощался с Бункиным.

Начальник поезда Бункин внимательно осмотрел паровоз, тщательно проверил тормоза. Он ясно сознавал всю тяжесть ответственности, которая легла на его плечи. Через двое суток нужно быть в Москве, но ведь состояние пути таково, что нельзя развивать большую скорость. Борисов в Москве предупреждал об этом.

Еще задолго до того, как показалась станция Тихорецкая, где обычно производилась смена локомотива, Бункин предупредил машиниста, что пройдет ее с ходу, а паровоз сменит в Ростове — на этом оп рассчитывал сэкономить значительное время.

Вот и Тихорецкая. Когда на мгновение паровоз поравнялся с вокзальной платформой, Бункин увидел группу железнодорожных начальников. Мелькнуло возмущенное лицо одного из них, сердито показавшего ему кулак.

— В чем дело? — озадаченно подумал Бункин, уже выехав на перегон.

Перед станцией Крыловская он увидел закрытый входной семафор. Пришлось остановиться. Но вот он открылся. Поезд медленно вполз на станцию и снова остановился, так как выходной сигнал был закрыт.

Начальник поезда сошел с паровоза и направился к дежурному по станции, стоявшему с развернутым красным флажком.

— Что случилось? — спросил Бункин.

— Поезд задержан по телеграмме начальника округа.

Через некоторое время на станцию примчалась автодрезина. Из нее, запыхавшись, выскочил Бакинский, временно исполнявший должность начальника округа, и, узнав от дежурного, кто вел поезд, набросился на Бункина.

— Мерзавец, негодяй! — кричал взбешенный начальник. — Почему не остановился, как положено, в Тихорецкой? У меня важное дело к наркому. Из-за тебя пришлось на дрезине догонять поезд. Я лишу тебя прав машиниста!

— Во-первых, не ругайтесь, как извозчик, — подчеркнуто тихо ответил побледневший Бункин, — это не к лицу советскому начальнику. Во-вторых, вы не поставили меня в известность, что хотите сесть в Тихорецкой.

Эти слова окончательно вывели из себя начальника округа:

— Я не поставил его в известность… Да знаешь ли ты с кем говоришь? Снимаю тебя с паровоза… Не доверяю вести поезд. Немедленно возвращайся в депо.

Бункин, не обращая внимания на последовавшую за этим площадную ругань, только махнул рукой и, поднявшись по лесенке в будку машиниста, дал гудок отправления.

Начальнику округа не оставалось ничего другого, как поспешно сесть в ближайший вагон…

* * *

Когда в Ростове к составу подали другой паровоз, начальник округа попрощался с Дзержинским и вышел из вагона. Секретарь укоризненно посмотрел ему вслед и кратко рассказал наркому о сцене между Бакинским и Бункиным, которую он наблюдал на станции Крыловская.

— Откуда же Бункин мог знать, что Бакинский хотел сопровождать меня из Тихорецкой до Ростова? Даже я об этом не знал, — пожал плечами нарком. — И за это обругать человека…

— Не просто обругал, а оскорблял его самыми последними словами, — добавил секретарь. — Когда Бакинский из соседнего вагона перешел в наш, я спросил его: «За что вы так набросились на нашего инженера из НКПС, ведь он не был предупрежден, что нужно остановиться в Тихорецкой?» Бакинский не понял моего вопроса: «Какого инженера?». Я объяснил, а он говорит: «Ох, как неприятно! Я не знал, что это ваш инженер, я думал, что это мой машинист. Очень прошу вас передать инженеру для поручений Бункину мои глубочайшие извинения…».

— Ах так! — вскипел Дзержинский, — если это инженер НКПС, то он приносит «глубочайшие извинения», а если это машинист паровоза, то считает возможным оскорблять его человеческое достоинство. На железных дорогах царской России всегда процветало хамство со стороны начальников к подчиненным, — обратился нарком к сидевшим в салоне Мануильскому и Мицкевичу-Капсукасу. — Вы не читали рассказа Серафимовича «Стрелочник»? Там это ярко показано. Но откуда берется грубость у советского начальника? Да еще коммуниста? Представьте себе, Бакинский как будто дельный работник. После трагической гибели Маркова от руки бандитов мы назначили Бакинского временно исполняющим должность уполнаркомпути и начальника Кавказского округа. Недавно в «Экономической жизни» была опубликована его большая статья, довольно толковая. И вот на тебе! Видимо, партийности не хватает Бакинскому. Не дорос он быть начальником округа… Необходимо проучить его! Пишите приказание, — повернулся он к секретарю и продиктовал: