Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский

• Название: Наркомпуть Ф. Дзержинский
• Автор: Самуил Зархий
• Издательство: Транспорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

Повесть рассказывает о самоотверженной, полной творческого горения, кипучей деятельности Феликса Эдмундовича Дзержинского на посту народного комиссара путей сообщения в 1921–1924 годах, на который он был назначен по предложению Б. И. Ленина.

Перед читателем возникают новые грани образа Рыцаря революции. Выдающийся партийный и государственный деятель, председатель ВЧК — ОГПУ показан в роли руководителя огромного и сложного транспортного механизма, талантливого организатора, сумевшего увлечь рабочих и специалистов — железнодорожников и водников — грандиозными перспективами возрождения путей сообщения молодого Советского государства.

Повесть о самоотверженном ленинце, мужественном борце, глубоко гуманном человеке Феликсе Эдмундовиче Дзержинском предназначена для широкого круга читателей.

---

Когда Берзин ушел, Феликс Эдмундович закончил воззвание. «Как озаглавить его? — размышлял он. — „Обращение ко всем рабочим и служащим Сибири“ или просто „Приказ“? То, что я написал — это и обращение к уму и сердцу людей, и вместе с тем приказ народного комиссара. Ведь наряду с призывом к сознательности я требую навести революционный порядок на транспорте, приказываю от имени правительства РСФСР своевременно вывезти продовольствие. Пожалуй, правильнее назвать „Приказ“… И Дзержинский озаглавил свое обращение так: „Приказ № 6. Всем рабочим и служащим железных дорог Сибири“».

Перед тем, как поставить свою подпись, он еще раз перечитал написанное. Концовка показалась ему суховатой, а ведь она должна быть обращена к добрым чувствам людей. Следует напомнить железнодорожникам об их славных революционных традициях, призвать к верности этим традициям. И Дзержинский дописал:

«Всему миру известно, какую огромную революционную роль сыграли железнодорожники Сибири. Все знают, какую колоссальную работу проделали сибирские железнодорожники по восстановлению разрушенных колчаковщиной железнодорожных путей Сибири».

Народный комиссар на минутку задумался, а затем его перо уверенно и быстро заскользило по бумаге:

«Я убежден, что и теперь железнодорожники Сибири поддержат эту славу и не позволят никому сказать, что дело помощи голодающим, дело восстановления крупной промышленности, дело укрепления РСФСР было сорвано из-за плохой работы сибирских железных дорог».

Только нарком успел поставить свою подпись и дату — «10/1—1922 г.», как вошел Зимин.[11]

— Феликс Эдмундович, — обратился он. — Вы вчера поручили мне подсчитать, сколько хлеба нужно выделить в фонд премирования Пермской дороги. По нашим расчетам требуется 16 тысяч пудов.

Нарком взял со стола и протянул ему две записки:

— Это — телеграмма начальнику дороги, а это — председателю Сибпродкома в Новониколаевск.[12] И тут и там проставьте указанную вами цифру. Узнали ли вы, как обеспечиваются пайком партийные работники на Омской дороге?

— Я говорил с комиссаром Сверчковым, — ответил Зимин. — Примерно такая же картина, как и на Пермской дороге, где в течение трех месяцев они не получали зарплаты и пайка ни от партийных, ни от транспортных органов. Неизвестно, кто их должен снабжать.

— Видимо, это — повсеместное явление. Я уже дал телеграмму в наркомат, чтобы партработников транспорта приняли на довольствие из фонда НКПС.

— Еще несколько срочных дел, Феликс Эдмундович, — продолжал Зимин. — Когда мы останавливались в Екатеринбурге, я узнал, что на Боткинском заводе лежат без дела запчасти для паровозов. Хорошо бы передать их Пермской дороге. Далее. На складах округа не хватает баббита, нечем при ремонте заливать подшипники паровозов и вагонов. И последний вопрос. В округе нет денежных знаков для выдачи зарплаты. Финансовое управление наркомата почему-то медлит с переводом средств.

— Давайте, не откладывая, принимать срочные меры, — предложил нарком. — В чьем ведении Боткинский завод?

— Он подчиняется Москве. Промвоенсовету.

Дзержинский тут же набросал текст телеграммы в Промвоенсовет, после этого написал Богданову, председателю ВСНХ, просьбу — ускорить отливку баббита для дорог Сибирского округа. Затем он составил для передачи по прямому проводу указание финансовому управлению НКПС. В соседнем вагоне, в купе управделами экспедиции сидел Беленький. Он пробежал глазами содержание телеграмм, написанных хорошо знакомым почерком, и покачал головой:

— Что же ты, Николай Николаевич, такими мелочами загружаешь Феликса Эдмундовича? Не мог поручить Матвееву подготовить текст этих телеграмм? Неужели о баббите и запчастях нарком собственноручно должен составлять бумажки?

— Во-первых, Абрам Яковлевич, — с обидой в голосе ответил Зимин, — баббит и запчасти — это «мелочь» только в твоем разумении. Во-вторых, Феликс Эдмундович не чурается черновой работы.

— Он-то не чурается, — перебил его Беленький, — но это вовсе не значит, что на него надо взваливать лишнюю работу. У него и своей — тяжелый воз… Ты это не меньше меня знаешь… Скажи мне лучше, в Сибопсе[13] есть свое подсобное хозяйство?

— Не знаю, а что тебя интересует?

— Мне для Феликса Эдмундовича нужна бутылка или хотя бы полбутылки молока в день. Ему в Москве врачи диету прописали. А в нашей столовке, ты же знаешь, как он питается. Селедка, щи из кислой капусты, пшенная каша…

— Хорошо, насчет подсобного хозяйства узнаю, — пообещал Зимин. — Но ведь молоко можно на базаре покупать. Там, говорят, все есть, вплоть до птичьего молока. Лишь бы «миллиончики»…

— О базаре я и без тебя знаю, — недовольно заметил Беленький. — А если Феликс Эдмундович спросит, откуда, мол, взял молоко. Что я отвечу? У торговки купил? Еще вопрос — будет ли он пить это молоко?.. Теперь, правда, свободная торговля разрешена, но до нэпа, голову даю на отсечение, что молоко, купленное у спекулянтов, он бы не пил…

— Почему?

— Надо знать его характер. Я это испытал на себе. Как-то, давно это было, захотелось мне подкормить его чем-то вкусным. И вот достал я в Москве, не спрашивай как, половину вареной курицы. Это была тогда редкость. Подогрел на кухне, зашел к нему в кабинет и поставил на стол. Он сначала удивился, а потом сказал одно слово: «Убрать!» и так посмотрел на меня…

— Что, пришлось самому съесть?

— Где там. От его взгляда у меня аппетит сразу пропал.

* * *

Благонравов половину дня пробыл в Окружной транспортной чрезвычайной комиссии, а затем пришел ознакомить Дзержинского с новыми материалами.

Свой доклад он начал с сообщения о вчерашнем пожаре в депо Пермь-2. Ведется следствие. Не исключено, что пожар возник в результате поджога. Затем Благонравов подробно рассказал о раскрытии контрреволюционных организаций на станциях Тюмень и Топки. Враги ставили своей целью проводить диверсии на транспорте и всячески тормозить вывоз продовольствия из Сибири.

Закончив доклад, Благонравов поднялся и спросил, будут ли указания.

— Да, — ответил Дзержинский. — Сейчас дам две телеграммы.

Первую Феликс Эдмундович написал в два адреса — начальнику Пермской дороги и начальнику дорожной транспортной ЧК. Обоим предлагалось срочно сообщить причины пожара в депо и какие приняты меры предосторожности.

Вторую депешу Дзержинский направил своему заместителю по ВЧК — Уншлихту. Основываясь на информации Благонравова, он сообщил, что положение Сибирской окружной транспортной Чека «катастрофическое», так как ее начальник и многие сотрудники больны тифом. В связи с тяжелым состоянием сибирских железных дорог необходимо срочно командировать в окружную транспортную ЧК ответственных работников.

Вскоре после ухода Благонравова началось совещание экспедиции вместе с членами комиссии СТО по топливу.

Около одиннадцати часов вечера в дверь салона тихонько постучал секретарь экспедиции Барташевич. Ему никто не ответил. Тогда он заглянул в купе и увидел, что Дзержинский отдыхает на диванчике. Секретарь хотел уйти, но нарком окликнул его.

— Феликс Эдмундович, можно оставить у вас на столе протоколы совещаний на подпись?

— Зачем оставлять, давайте, я сейчас прочитаю…

Нарком взял у него из рук протоколы, перепечатанные на машинке, и что-то вспомнив, строго взглянул на секретаря экспедиции.

— Где это вы пропадали? Сегодня вместо вас Барановскому пришлось вести протокол.

— Виноват, Феликс Эдмундович, отстал от поезда…

— Почему?

— Когда мы прибыли в Тюмень, товарищ Беленький объявил трехчасовую остановку. Я сходил в город, зашел в парикмахерскую, постригся и когда через два часа вернулся, то узнал, что поезд отправился намного раньше, чем было объявлено.

— Как же вы добрались?

— В Омск шел порожняк с Урала.

— Замерзли, изголодались?

— У поездной бригады была теплушка. Хлеба на станции не достал, зато какого-то тощего, вероятно, дохлого гуся купил и всю дорогу глодал косточки…

Дзержинский чуть улыбнулся уголками губ и, ничего не сказав, углубился в чтение протоколов. Вот он взял со столика остро очинённый карандаш.

— Формулировка — это не мелочь. От точности формулировки нередко зависит исход принятого решения. На совещании я поставил вопрос о создании Уральского округа путей сообщения. Вот ваша запись в протоколе о том, что товарищи Зимин и Грунин[14] выступили против моего предложения. Далее вы так записали решение совещания:

«Поставить вопрос о необходимости создания Уральского округа путей сообщения в Обл. Экосо, Уралбюро ЦК и железнодорожных кругах на всестороннее обсуждение».

— А я не так предлагал, — подчеркнул нарком. — Вы не уловили тонкости. Представьте себе, что управления дорог Урала получат от вас выписки из решения совещания. Многие будут рассуждать так: «Экспедиция НКПС считает необходимым создание Уральского округа. Это предложение внес сам народный комиссар Дзержинский. Чего тут еще возражать?» И хотя возможно в душе у них будут сомнения, все же проголосуют «за». А быть может, я неправ, быть может, правы Зимин и Грунин? Нужно, чтобы этот вопрос был решен коллективно и свободно, без давления сверху. Поэтому я в вашей записи зачеркиваю слово «необходимости» и получится моя формулировка — поставить вопрос о создании округа на всестороннее обсуждение. Вы поняли меня, товарищ Барташевич?