Владимир Кашин - Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)

• Название: Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)
• Автор: Владимир Кашин
• Жанр: Детектив

---

Козуб решил воспользоваться приглашением миловидной соседки, как ему казалось, именно для того, чтобы присмотреться к ее гостям. Он сел.

"В жизни все временно..." - пел юноша.

Кто-то передал хозяйке две рюмки, и одну из них она протянула Козубу.

- Нет, нет, спасибо. Я не пью, - сказал инспектор.

- На службе. Но сейчас, у меня в гостях...

- Я всегда на службе.

- Ах, революция! Кровавая красавица! Она забирает себе всех самых лучших мужчин, ничего не оставляя нам, обычным женщинам. Я начинаю ревновать вас к ней, - хозяйка чокнулась с Козубом. - Во имя нашего знакомства и, смею надеяться, будущей дружбы отступите сегодня от ваших правил!

Терезия открыто посмотрела гостю в глаза и так приблизилась к нему, что он ощутил на себе ее теплое дыхание. Козуб для приличия пригубил свою рюмку.

"Слышен звон бубенцов издалека, - запел чистый женский голос, и гитарист, позабыв псалмы, начал аккомпанировать певице. - Это тройки знакомый разбег..."

"Нет, это все-таки артисты, а не заговорщики", - решил Козуб. Ему даже стало смешно, что он мог подумать такое о голодных артистах, которые не оставляют своего искусства и в это трудное время. От этой мысли гости Терезии стали ему даже симпатичны. А после второй рюмки он уже начал им подпевать.

В тот вечер инспектор Козуб потерял голову и с тех пор зачастил к обольстительной соседке, пока однажды ночью не застукали его там сотрудники Чека. Как выяснилось, первое впечатление не обмануло Козуба: прелестная Терезия прятала в ящиках с театральным реквизитом эсеровские листовки, призывавшие к антисоветскому мятежу.

Козуба арестовали вместе с нею. Но на следующий же день выпустили, переведя на домашний арест. А на третий день его вызвал в наркомат внутренних дел один из руководящих работников. Для совершенно неожиданного и, как выяснилось позже, сугубо конфиденциального разговора.

29

Бывать в психиатрической больнице Ковалю не приходилось еще ни разу. И поэтому, подъезжая к ней, он с любопытством воспринимал любую подробность. Приземистое белое здание было огорожено высоким и тоже белым каменным забором, который захватывал довольно значительную часть березовой рощи. Роща, казалось, перепрыгнула через этот забор, и больница надежно укрывалась среди берез, органично вписываясь своими старинными башенками в великолепный лесной пейзаж.

- В истории болезни подлинная фамилия не значится, - докладывал по дороге лейтенант Андрейко, - значится "Апостол", затем "тринадцатый", а рядом - большой вопросительный знак. Он у них самый давний безнадежный больной. Но держат, потому что нет родственников. А вообще старикан, говорят, тихий и мог бы жить в семье. В сопроводительной записке Центророзыска, датированной двадцать третьим годом, сказано, что излечение этого человека имело бы большое значение. В той же записке сообщается, что задержан он был в селе Коломак, под Харьковом. Ходил от дома к дому как юродивый, без шапки, несмотря на лютый мороз. Что-то лепетал и хихикал, как шаловливый ребенок. Больше ничего там нет, кроме всяких рецептов и врачебных пометок. Да вы сами увидите, товарищ подполковник.

- А зачем ездит к нему жена Решетняка? В больнице знают, кто она такая?

- Не знают. Считают, что из человеколюбия. Она ведь покровительствует не только ему, но и еще нескольким одиноким старикам.

Машина остановилась у небольших ворот. Было тихо. Только в ветвях высокого тополя щебетали птицы. Коваля поразило полное отсутствие буйных выкриков, которые, как ему казалось, непременно должны были здесь раздаваться на каждом шагу. К больному Коваль отправился вместе с врачом молодым человеком, который, видимо, уже научился ничему не удивляться. Лейтенант Андрейко был в форме, и его оставили в кабинете.

Старичка нашли на поляне. Он сидел прямо на земле, около скамьи, рвал траву и разбрасывал ее во все стороны.

- Апостол, - сказал врач, - нельзя рвать траву.

Старичок не обратил на эти слова ни малейшего внимания.

"Одуванчик", - подумал Коваль, рассматривая этого вконец исхудавшего человека. Белолицый, с лысинкой, укрытой кое-где длинными седыми волосами, он и в самом деле был похож на одуванчик.

- Ты который апостол? - спросил врач.

- Тринадцатый, - ответил умалишенный тоненьким голоском.

Коваль почему-то вспомнил, что этот жалкий человечишко был когда-то могущественным финансистом, и у него промелькнула мысль о тщетности и бесплодности богатства. Он внимательнее присмотрелся и заметил у старика точно такую же седловинку на переносице, как у профессорши. Наследственность!

- Скажите, пожалуйста, что мы его знаем, - попросил Коваль врача. Он не Апостол, а Апостолов, Павел Амвросиевич, бывший председатель правления банка.

Старичок повернулся к ним спиной и принялся снова щипать траву.

- Попробуйте сами с ним поговорить, - врач поднял старика и усадил на скамью.

Но как подойти к душевнобольному? Какого только опыта не было у Коваля, с какими только людьми не приходилось ему беседовать, но с такими - никогда... И вдруг его осенило:

- Вам привет от дочери. От Клавы! Она завтра придет к вам в гости.

- Клава, Клава! - старичок замахал руками, как крыльями, легонько хлопая себя по бедрам. И Ковалю показалось, будто бы в пустых глазах Апостолова промелькнуло нечто живое.

- У вас какие-нибудь стеклышки можно найти? - спросил подполковник врача.

Увидев стеклышки, которые ослепительно играли на солнце, как настоящие драгоценные камни, старик весь затрясся. Бросился к Ковалю с жалобным выражением на лице, стал просить их. Подполковник дал одно.

- Это от Клавы, - сказал он. - Но они фальшивые. А где настоящие? Мы с Клавой никак их не можем отыскать.

- Ах-ах, ох-ох! - горько запричитал Апостолов, оглядываясь по сторонам, словно что-то ища. И внезапно бросил на Коваля, как тому показалось, совершенно осмысленный взгляд. - Нет их, нет... Бог дал, бог взял... Ах-ах, ох-ох! - И, воровски зажав стеклышко в кулаке, он опять принялся хлопать себя по бедрам.

Коваль остановил его.

- Павел Амвросиевич, в двадцать втором году банк, которым вы управляли, был ограблен, - начал он вполне серьезно, словно разговаривая со здоровым человеком и стараясь поймать взгляд Апостолова, который тот упрямо отводил в сторону. - Во время строительства оросительной системы закопанные в землю сокровища были найдены и возвращены государству. Так что каких бы то ни было претензий к вам давно уже нет. Но вот беда: бриллианты в тайнике оказались фальшивыми, и никто не может взять в толк как же это могло случиться? Куда девались настоящие?

Апостолов, который вроде бы внимательно слушал, вдруг засмеялся и стал подбрасывать стеклышко на ладони.

- Павел Амвросиевич, знаете ли вы, где настоящие бриллианты?

- Я - апостол, ты - апостол, он - апостол, - ткнул он пальцем в сторону врача. - Я - апостол тринадцатый. Са-та-на, - и поднял указательные пальцы обеих рук над головой, как бы наставив себе рога.

Коваль посмотрел на врача. Тот пожал плечами, мол, я ведь говорил вам. Но подполковник достал из кармана еще несколько стеклышек. Апостолов жадно потянулся к ним.

- Где настоящие? Зачем вы хранили в сейфах фальшивые?

- Где настоящие? Где настоящие? - Старик поднял бровь и снова вполне осмысленно посмотрел на Коваля. - Ах, где же настоящие? Ах-ах, ох-ох! - И он сделал попытку выхватить из руки подполковника стеклышки.

Заинтересовавшись разговором, который приобретал все больший смысл, и реакцией больного, которого впервые видел в таком возбужденном состоянии, врач сам взял стеклышки и спросил Апостолова:

- А может быть, это - настоящие?

Бывший банкир сморщил лоб и зашевелил губами, словно хотел что-то сказать, но не находил слов. И казалось, это "что-то" то выразительно вырисовывалось в его слабом сознании, то снова расплывалось. Но вот морщинки на лбу разгладились, и он, загадочно улыбнувшись, покачал головою:

- Фальшь!

- А где настоящие?

- Каждый король имеет своего двойника, - медленно проговорил старик, - стреляют в короля, - он сделал жест, словно прицеливается, - а попадают в двойника. Хи-хи! - И вдруг заговорил скороговоркою, захлебываясь словами, словно его мысль прорвалась наконец сквозь завесу тумана: - У Наполеона был двойник, у римских императоров были двойники... А мои бриллианты разве хуже?.. Ах-ах, ох-ох! Вы не думайте, что бриллиант - это камешек. - Он поучительно провел указательным пальцем перед лицом врача. - Это - живая душа. Только вот говорить не умеет. И каждому имя дано, как и апостолам. Были у меня Иоанн, Матвей, Симеон, Павел, Марк... Ах-ах! - Он опять засмеялся и, повернувшись к Ковалю, подозрительно, исподлобья посмотрел на него. - А вы думали, что это мертвые камни! Я - тоже апостол. Тоже - бриллиант. Я - живой! У меня и прадеды были апостолами. Все двенадцать. А куда они делись? - Он беспомощно, бессильно оглянулся, и столько было тоски в его взгляде, что у Коваля сжалось сердце. - Нет... нет... Вот тут они... - Больной сделал попытку найти бриллианты в кармане халата, но кармана не оказалось, и он горько заплакал.