Виталий Носков - Рассказы о чеченской войне

• Название: Рассказы о чеченской войне
• Автор: Виталий Носков
• Издательство: Ковчег
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 5-98317-013-9

Правда о подвигах и буднях чеченской войны в рассказах ее очевидцев и участников и составила содержание этой книги, которая издается еще и как дань памяти нашим солдатам, офицерам и генералам, отдавшим свои жизни за други своя и продолжающим свой воинский подвиг ради нашего благополучия.

---

12 марта 2000 года, уже в эту войну, в районе Туркале, Аргонское ущелье, попадают в плен два моих боевых товарища — старший лейтенант Сережа Никифоров, командир пятой роты и два солдата — младший сержант, фамилий их я не помню — Анатолий и Петр, Петя, механик-водитель. Попали в засаду они ночью, поехали на водопад за водой и, видимо, были взяты в плен. Мы искали их все утро и только под вечер нашли в районе населенного пункта Ахим-Чубарзой, блокировали населенный пункт. Бой недолго длился, они не ждали нас. Вот что нам рассказал полевой командир, которого мы взяли в плен. Солдатики погибли в первые минуты их захвата, а старший лейтенант Сергей Никифоров остался жив, был тяжело ранен, контужен. Их бросили в подвал и наутро достали тела погибших солдат, подвели еле держащегося на ногах Сергея, старшего сержанта Никифорова, и, снимая на видеокамеру, сказали ему… Подвели к обрыву, яме, которая кишела арычными крысами. Если кто не знает, кавказские арычные крысы величиной с персидского кота. Визг, стоявший, когда мы блокировали населенный пункт, был неимоверно жуток. Видимо, голодные эти крысы, они, визжа, подскакивая, пытались выбраться оттуда. Яма была метров четыре-пять глубиной. И вот они положили на край обрыва двух солдатиков погибших, а Сергею, офицеру, предложили: «Ты сбрось их туда, и мы тебя отпустим, поедешь в отпуск, жив-здоров будешь». Сережа стоять не мог, потому что у него был перебит позвоночник, он встал на колени, как говорил полевой командир, поцеловал тела погибших солдат, которых он, командир, не уберег, из последних сил встал, подозвал полевого командира к краю обрыва, сделав вид, что он что-то хочет сказать ему, и с криком «Матерь Божия, спаси!» упал вместе с полевым командиром в яму. Мы опоздали на четыре часа. Ребята доставали тело нетронутого русского православного воина Сергия и плакали как дети. От полевого командира не осталось даже камуфляжа, а тело русского новомученика крысы даже не тронули.

Эти маленькие случаи я хочу закончить эпизодом гибели недавно, 23 октября 2002 года, в театральном центре на Дубровке в Москве моего друга, которого я очень люблю, дружбой с ним очень дорожу. Мы учились с ним вместе при поступлении в Академию, он на судебном отделении учился, я на… естественном, и связывали нас узы неимоверной, духовной, братской любви, потому что это был, не постесняюсь сказать, очень обильно одаренный Божией милостью русский православный офицер Константин Васильев, даром любви, веры и надежды. Вера в нем была настолько крепка, что я всегда хотел быть рядом с ним и очень многого от него набирался. Костя Васильев возвращался с работы 23 октября, в 22.30, в момент захвата заложников в Норд-Осте. Дорога с его работы проходила мимо Норд-Оста, и первая женщина, которая выбежала, стала кричать, что в зале стреляют. Я всегда задумывался над этим, смог бы я так поступить, имея определенный опыт, видя смерть перед собой. Максимум, на что бы сподобился человек православного сознания — это позвонить, вызвать милицию. Костя был в форме, подполковник юстиции, работал в Департаменте управления военных судов, он пошел туда просто. Что в нем говорило, я всегда догадывался и понимал, в нем говорила любовь, любовь к тем, кто там. Он подошел, его пропустили в фойе, видимо, там система обеспечения боевиков была на те минуты, на тот час еще не совершенной, они как-то пропустили его, дали возможность зайти. И в фойе, видимо, начался такой диалог, закончившийся его дивной кончиной. Он зашел, предъявил свое удостоверение, сказал, что я представитель власти, отпустите детей, я оставляю себя в заложники. Народ этот, дабы не впасть в осуждение об этом народе, менталитет характера такого, что когда они вместе и с оружием в руках, они немножко меняются, мягко говоря. Они начали издеваться над ним. Человек в форме перед ними стоит, они начали приставлять ему стволы автоматов в лицо, срывать погоны. Помимо православного сознания, именно православного сознания, в силу своей дивной веры и любви, он был еще рукопашником, то есть он занимался по системе Алексея Кадочникова, это школа выживания, стержень которой — православный дух, учение наших отцов. И он начал бороться с ними. Его в борьбе оглушили прикладом и произвели две очереди, 6 пулевых ранений, все смертельные. Тело его бросили в подвал по винтовой лестнице, Костя там пролежал с 23 октября по 26-е, нашли его только 27 октября. Тут повторяется такая же история с крысами, когда нашли его через четыре дня, крысы его тоже не тронули. Мне просто известно, из моего личного опыта, что крысы — такие животные, которые имеют возможность питаться трупами, а в данном случае что-то непонятное случилось. Непонятное для кого-то, может, для вас это понятно, для меня, например, тоже.

И последний случай хочу вам рассказать. Это было в конце декабря 1994 года при штурме президентского дворца. Взвод мой понес большие потери. В штурмующей колонне моего взвода, при штурме президентского дворца на моих глазах в штурмовой тройке, которую возглавлял я, тяжело ранят моего солдата, ему миной отрывают обе ноги, и осколок в кулак ему втыкается в грудь. Не знаю, сколько времени прошло, он у меня на руках умер, может, час, может, больше, он в агонии сжимал мою руку и каялся, каялся так, что я плакал вместе с ним. Слава Богу, что я православный христианин, и слава Богу, что я впоследствии узнал, что его исповедь мне можно будет передать во время Таинства исповеди любому священнику. И когда он закончил свои слова покаяния, он смотрел на небо, я не мог ничего сделать, что самое страшное. Ремнем от двух наших автоматов я пережал ему раны на двух ногах, обрубки которых были у меня на руках, сам тоже был весь в крови, я не знал, что делать, я тоже просто кричал, вместе с ним плакал. Последние его слова были: «Как жалко, что я никогда не исповедовался. Прими меня, Господи», и умер. Таких историй, родные мои, много очень. Видимо, так получается, что говорить об этом, может, нужно, а может, не нужно, я не знаю, вам судить. Но я просто хочу сказать одно, что три института, три дивных института нашего общества, один из которых является небесным институтом — это матушка наша Русская Православная Церковь, второй институт — это семья и третий — это армия, они должны подготавливать каждого члена этого института для жизни вечной. В армии это происходит удивительным образом, явью, четкостью своих поступков и мыслей. Человек либо становится святым, я глубоко в этом уверен, либо он становится предателем. Поэтому задача семьи, наверно, подготовить таких же детей наших, которые могли бы защищать, может быть, вскоре, может быть, завтра, а может быть, через год, одному Богу известно, когда у нас будет брань, в которую мы с вами скажем, либо мы православные, либо мы не православные. Поэтому я, заканчивая, хочу пожелать вам, родные мои, того, чего желаю всем своим родным, близким и друзьям. Я желаю вам веры, надежды и любви. Веры, как учил Господь наш, имеющий ее, как зерно горчичное, скажет горе: «Встань и вверзись в море», она встанет и ввергнется в море. Надежды я вам желаю, как говорят святые отцы, что имеющим ее смерть не страшна. И желаю вам любви, как сказал апостол Павел, совокупности всех совершенств. И напоследок хочу сказать, что эти парни, которые сейчас находятся на Северном Кавказе, это наши дети, они нуждаются в вас. Эти слова я отношу к Матери Церкви и к ее священству. Спаси вас, Господи. Если можно, я скоро уезжаю, у меня… погибло 33 моих солдата, и эпизоды, которые я смог вам рассказать, некоторые из них, если все рассказывать, может быть, и недели бы не хватило. Я оставлю записочки. Если милость Божия будет на ваших сердцах, то помолитесь о них. Спаси вас, Господи.

Виталий Носков «Любите нас, пока мы живы»

Взрыв на Тереке

Захарка Руднев называл этих чеченцев обыкновенными скотокрадами. Они же считали себя воинами ислама. А в российских газетах их именовали членами незаконных вооруженных формирований. Вооруженные, как спецназовцы, они регулярно ходили за Терек, а, возвращаясь, бахвалились, что занимались не только кражами.

Захарка знал все это в подробностях, потому что его мама, Наталья, и в тридцать пять слыла красавицей. Когда их дом после ухода русских войск сожгли (за просто так), чеченец Лом купил ей другой, поскромнее, став ее «властелином».

Лом, по-чеченски Лев, рассказывал Захару, что получил имя царя зверей в память о предках, пришедших из Аравии осваивать ичкерийскую землю. Но мать, стыдясь тринадцатилетнего сына, что стала наложницей бандита, шепотом рассказала Захарке, как эти земли приводили в божеский вид терские казаки, а коренные чеченцы тогда были жителями гор. Мальчишка знал это и сам. Станицы Старо-Щедринская, Гребенская были родиной его предков, где в свое время казаков извели как класс. Что такое «класс», Захарка помнил со школы. В последнюю русско-чеченскую войну в Старо-Щедринской жил-поживал только один русак-алкоголик, сын которого принял мусульманство и снайперил у Дудаева. Захарка узнал об этом из рассказов Лома, в обычае которого было соврать, приукрасить. Чеченцы, как малые дети, часто самообманывались, выдавая желаемое за действительность.