Лев Корнешов - Проводы на тот свет

• Название: Проводы на тот свет
• Автор: Лев Корнешов
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2000
• ISBN: 5-264-00389-0

---

Алексей понял, что Андрей Иванович, как и обещал, начал «принимать свои меры». И верит Алексею, не сомневается, что тот не «кинет» его любимую дочь.

В один из дней Алексей оделся в старые замызганные джинсы и потертую куртенку, которую напяливал на себя, когда лез под машину.

— Ты куда в таком прикиде? — удивилась Тая.

— На благасовское кладбище, — не стал скрывать Алексей.

— Я с тобой!

— Ни в коем случае. Ты мне, юная леди, будешь мешать.

На рейсовом автобусе Алексей доехал до кладбища и с независимым видом вошел на его территорию. Старый знакомец Кеша как обычно вертелся у входа, скользнул взглядом по Алексею, но не узнал его.

Алексей и сам не очень ясно представлял, к чему этот его кладбищенский «визит». Но с каких-то пор он стал думать, что ключи ко многим тайнам живых находятся именно на погостах — кладбищах.

Был будний день, и народу у могилок было немного. На скамеечках устало и просветленно сидели старики и старушки, в дальний конец прошли могильщики с лопатами. Они весело скалились по какому-то поводу, и их смех неуместно разносился по дорожкам.

На скамеечке за оградкой одной из могил сидел относительно молодой человек в поношенном костюмчике, давно не стираной рубашке. Бородка у него была всклочена, волосы, которых редко касалась расческа, гривой свисали на плечи. У человека в руках была старенькая гитара, и он пел:

Сон мне снится — вот те на:
Гроб среди квартиры.
На мои похорона
Съехались вампиры.

Он заметил, что Алексей остановился, слушает его, и чуть «прибавил» звук:

Стали речи говорить —
Все про долголетье,
Кровь сосать решили погодить
Вкусное — на третье…

Человек с гитарой, словно он был на сцене, объявил: «Владимир Высоцкий. „Мои похорона“ в исполнении Симеона Миусского, а проще — Симы-пономаря». Он доверительно объяснил:

— Миусский потому что раньше был прописан на Миусском кладбище. Но меня оттуда изгнали коллеги-бомжи, завидующие моему таланту. И вот я здесь…

— Любишь Высоцкого? — спросил Алексей.

— Как все нормальные люди. Это вам не нынешние трясуны тупые. Высоцкий — это жизнь, уложенная в песню!

Сима-пономарь снова запел — тихо и задушевно:

Зарыты в нашу память на века
И даты, и события, и лица.
А память, как колодец, глубока,
Попробуй заглянуть — наверняка
Лицо — и то неясно отразится…

— Чувствуешь, какой глубокий смысл? Зарыто все в память, как в землю зарывают. И ничего не отразится… Вчера тут одного хоронили… Богатые были похороны, гроб бронзовый, венки не из проволочек сплетены, а из чего-то сияющего — сверкающего. Землицу запросили у центральной аллеи, других покойников потеснили, чтобы ему, новенькому, значит, угодить… А когда присыпали, пошли к выходу провожавшие, переговариваются тихо: «Туда ему и дорога, допрыгался…» Понял? Жизнь человека, когда он сюда попадает, сразу становится прошлым. И если в нем покопаться — ой-ой-ой, чего наковырять можно!

— Симеон — странное, редко имя, — сказал Алексей.

— Редкое — да. Но не странное, истинно русское. Про святого Симеона слышал? То-то!

У человека на лице явно читалось затяжное страдание.

— Душа требует? — сочувственно спросил Алексей.

— И не говори! Горит, стерва, это ты точно заметил. А залить нечем.

— Сходишь?

— Слетаю! — оживился Сима-пономарь — На крыльях! Здесь недалеко.

Алексей протянул ему несколько десяток, предупредил:

— Никаких «чернил» и «самопала». И на закуску что-нибудь возьми. Хватит?

— Если одну «гранату» взять, то оно конечно, но с другой стороны, если она одна, то в ад ещё не возьмут, а в рай дорогу не найдешь.

Алексей засмеялся, — добавил ещё денежных купюр и предложил:

— Бери две, закуску и бутыль воды какой-нибудь.

— Гуляем! — провозгласил с душевным подъемом Сима и умчался, припевая на ходу: «Уже в дороге, уже в пути…»

Он появился с пакетом в руке, поманил таинственно Алексея:

— Пойдем со мной. Внушаешь доверие. Говоришь, тебя Алехой кличут?

— Да.

Симеон привел его к маленькой недостроенной часовенке, с наглухо заколоченными окнами. Дверь её была на замочке, но у Симеона имелся ключик, он открыл, и они вошли внутрь, оставив дверь приоткрытой, чтобы пробивался свет.

На возвышении в центре часовенки стоял старый диван, явно притащенный с ближайшей свалки, ещё имелись такого же происхождения стол и стулья.

— Мои апартаменты, — объявил Сима. — Осмотрелся? Дверь закрываю от любопытных взоров. Береженого и на погосте Бог бережет.

Он закрыл дверь, зажег огарок свечи, достал с деревянной полки граненые стаканы, чашки, разложил на газете закуску.

— Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда. Все нужное вокруг лежит, надо только нагнуться и поднять.

Сима явно имел в виду если не свалку, то мусорные баки близлежащих жилых домов.

— Ты кто? — спросил кладбищенский человек после того, как они, не торопясь, со вкусом выпили.

— Не знаю, — вполне искренне ответил ему Алексей. — Да и кто что знает о себе — кто он, что он? Ты лучше объясни, где это мы находимся.

Симеон ухмыльнулся:

— Лет пять назад какой-то придурок из новых русских решил при жизни построить себе часовню-склеп, чтобы лежать в ней спокойно и ближе к Богу, поскольку часовенки — Божьи домишки. Начал строить и куда-то сгинул. А часовенку не трогают, поскольку частная собственность, за все уплачено. Вот я и решил: чего ей пустовать? Объявится хозяин, живой или мертвый — освобожу ему эти апартаменты. Ты выпьешь или пропустишь?

— Выпью, — сказал Алексей и незаметно выплеснул содержимое стакана под стол.

— Свой человек, — заметил Сима и хлопнул очередной стакан, чутко прислушиваясь, как разливается по худому, жилистому телу алкоголь.

— Спасибо, брат, спас. Квартиру взял или дачу, или ещё чего? Денежки-то с неба не валятся, их добывать надо.

— Еще чего, — неопределенно ответил Алексей.

— Понятно. — Сима глубокомысленно уставился в темный угол и предложил:

— А хочешь, я тебе свою спою? Хороший ты мужик…

Он тронул струны гитары и тихо не то запел, не то заговорил, растягивая слова:

Здесь только тени бродят
И клены шелестят,
В уютных домовинах
Покойники лежат…

— Домовина — это по-старославянски гроб. Хохлы и сегодня еще гробы домовинами называют, — объяснил Сима. — Нравится мне это слово. Мягкое, от земного «дом».

Он продолжил свою песню:

Отброшены пороки,
Угас пожар страстей,
Святые и пророки
Спят тихо под землей…

Он ожидал одобрения, и Алексей сказал:

— Берет за сердце. Были люди, а стали тени, и жизнь у них на том свете скучная — ни пороков, ни страстей. А нас они видят?

— Конечно. И сразу определяют, какой человек пришел — хороший или плохой. Вот ты им понравился.

— С чего взял? — удивился Алексей.

— Слышишь, какая тишина стоит? Ни потрескиванья-перестука, ни шороха земли… Знают, что ты вреда им не причинишь.

Алексею было немного не по себе. Вот сидит на кладбище, можно считать, под землей, в чьей-то будущей могиле-склепе, при шевелящемся на сквознячке свечного огарка, слушает песни про вампиров и тени. И словно нет там, наверху, другой жизни, отделен он от неё не только тонким слоем земли, но и разделившими живых и мертвых пластами времен.

— Расскажи о том, как ты поселился на кладбище, — попросил он Симу.

— Все очень просто. Я был инженером на маленьком предприятии, производили мы всякую металлическую мелочь для домашнего употребления. День за днем — одно и то же. Жена запилила, вечно ей денег не хватало. Мне приятели говорили, что она погуливает, но я не верил. А потом как-то прихожу с работы пораньше, а она в постели с каким-то лбом. Я взвыл, но они на пару меня быстро успокоили, вышвырнули на лестницу. И пошел я, куда глаза глядят. Забрался на кладбище, слава Богу, лето было, прикорнул у чужой могилки, забылся в беспамятстве. И этой ночью, тихой и бесшумной, понял я, что кладбище — это единственное место, где меня никто не обидит. Гитару на одной могилке нашел, какая-то компания приятеля погибшего проведывала, малость выпили парни и девицы, все позабывали. Вот и живу так… как сегодня. С утра ничего не было, даже кусочка хлеба, а к обеду, видишь, уже пируем. Мир не без добрых людей, а на кладбищах людям особенно хочется быть добрыми, словно откупаются от Бога и покойников добротой. Я не один здесь «прописан», нас несколько таких горемык. Вот скоро Анька прибежит, телка, только я, как говорят, не по этой части — алкоголик…