Валерий Сафонов - Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага

• Название: Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага
• Автор: Валерий Сафонов
• Издательство: Эксмо, Яуза
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17127-4

Резкое неприятие вызвал у ветеранов-чекистов недавно вышедший в прокат фильм «Сволочи». Оно и понятно: подготовка и деятельность подростков в тылу врага показаны в нем тенденциозно и лживо.

Много ли наши создатели масс-культуры знают о тех людях, которые, несмотря на свой юный возраст, помогали в борьбе с захватчиками в годы Великой Отечественной войны, тем более о разведчиках-подростках? Пионеры, комсомольцы, они добровольно шли в тыл врага, чтобы добывать важные сведения, рискуя собственной жизнью, они мстили за гибель своих родных и близких, за истерзанную войной Родину.

Помещенные в настоящий сборник документальные повести рассказывают как раз о таких юных героях. Первая из них — «Воздаяние и возмездие» — посвящена молодежной группе, которой руководил самый юный резидент НКВД — шестнадцатилетний Алеша Шумавцов, посмертно удостоенный звания Героя Советского Союза. Вторая повесть — «В особый отдел не вернулся…» — это реальная история 14-летнего разведчика Особого отдела НКВД…

Так кто же все-таки сволочи: молодые пацаны, сражавшиеся с врагом, или современные популяризаторы лжи?

---

Или они плохо искали, или Шумавцов умел-таки хорошо прятать… Во всяком случае, когда в 1952 году в доме проводили ремонт, то под крышей были найдены немецкая винтовка, пистолет «парабеллум», солдатская шапка, несколько листовок. Нашли тщательно завернутый, а потому прекрасно сохранившийся комсомольский билет Алексея. Откуда взялся у Алексея «парабеллум»? Об этом стало известно из рассказа подпольщика Георгия Хрычикова. Однажды в июне 1942 года они вдвоем с разведывательной целью пошли в лес. Прикрытием служили пропуска, разрешающие покос травы. В лесу они наткнулись на телефонный провод, и тут Алексей вдруг предложил:

— Давай уничтожим немца…

— Но как? — спросил Хрычиков.

— Вырежем метров двадцать провода, немцы пошлют связиста на устранение обрыва на линии, тут мы его и возьмем.

Георгий согласился, и они тут же распределили роли. Первую часть плана — вырезать кусок провода — было выполнить просто. Труднее далось напряженное ожидание в кустах. Действительно, минут через тридцать появился немецкий солдат на велосипеде. Когда он слез наземь и приступил к наращиванию провода, ребята набросились на него, и Алексей нанес ему смертельный удар финским ножом. Собственным ножом солдата… Потом вынул из пристегнутой к поясу кобуры тяжелый «парабеллум». Нам неизвестно, удалось ли Алексею в оставшиеся до гибели недели пустить в ход захваченное оружие.

В камерах предварительного заключения было грязно, сыро и холодно, к тому же заключенные голодали — лишь один раз в день им давали какую-то жидкую баланду. Мисок не полагалось, вместо них пользовались ржавыми консервными банками.

По свидетельству оставшихся в живых, ребята и девушки трогательно заботились друг о друге, особенно после возвращения с допросов. Смывали кровь, делали примочки, ободряли, как могли. Они прекрасно сознавали, что надеяться на чудо не приходится, жить им осталось считаные дни, а то и часы. Нет, они не были фанатиками, не готовность к самопожертвованию ради прекрасной, но отвлеченной идеи подвигала их на путь бескомпромиссной борьбы с врагами Отечества, народа и — каждого их них в отдельности.

Право на жизнь действительно первое и самое главное право, данное нам от рождения. Но ведь и право народа на существование складывается из прав на жизнь каждого члена общества. И бывают ситуации и обстоятельства, когда эти права — каждого и всех — настолько сплетаются, что образуют некое нераздельное единство. Осознание этой общей судьбы — всего народа в целом, и каждого его сына и дочери в отдельности — и позволяет человеку сознательно идти на смертельный риск. Таким обстоятельством в жизни подавляющего большинства всех людей, населяющих тогдашний Советский Союз, и была Великая Отечественная война.

Воинский долг перед Отечеством означал для каждого патриота долг перед народом, перед своей семьей, перед самим собой. Спасение своей жизни было немыслимо для них без спасения Отечества.

…Меж тем приближалась развязка.

Мы не знаем, каким образом, но полиция и ГФП правильно рассчитали, что наиболее вероятным, к тому же ближайшим к городу местом встречи подпольщиков со связными отряда должен быть лес, подступающий к Людинову с юго-восточной стороны от деревни Войлово.

И тогда майор Бенкендорф поставил перед старшим следователем Ивановым задачу: используя арестованных руководителей подполья (то, что таковыми являются Шумавцов и Лясоцкий, было ясно с самого начала), захватить партизанских связников. Для этого можно посулить молодым ребятам жизнь. Можно не сомневаться, что майор выполнил бы свое обещание. Он был искренне убежден, что самыми верными прислужниками становятся те, кто по малодушию либо корысти ради отрекается от своих… Потому как для них нет обратной дороги. Иванов думал иначе. Он лучше знал этих ребят и был уверен, что, раз уж они выдержали испытание внезапностью ареста (а это уже само по себе сильнейшее потрясение, даже если тебя при этом и пальцем не тронули) и последующими жестокими избиениями, то их уже не купишь обещанием сохранить жизнь — да и не поверят они ему. Лично он бы — не поверил.

И все же, выполняя приказ, Иванов предложил Шумавцову и Лясоцкому (он догадывался, что только они могут точно знать и место, и дни встреч со связниками) пойти на сотрудничество.

Получив презрительный отказ, Иванов не удивился и не обозлился — на другое он всерьез и не рассчитывал. Но в глазах Бенкендорфа дело нужно было довести до конца. С этой целью он решил вывезти Шумавцова и Лясоцкого в лес, начинавшийся почти сразу за последними домами на улице Войкова, и хотя бы по их поведению определить возможные места встреч.

4 ноября, ранним утром, группа захвата на двух подводах отправилась в сторону деревни Войлово. На одной разместились, посадив между собой связанного Шумавцова, полицаи под командованием самого Иванова, на второй подводе под старшинством следователя Хаброва везли Лясоцкого.

Проехав улицу Войкова (мог ли Шура предположить, когда миновали они его родной дом, что когда-нибудь эта улица будет носить его имя?), подводы остановились на просеке лесного массива, и две группы полицаев двинулись цепью с разных сторон по направлению к деревне. Оружие держали наготове, ожидая с минуты на минуту столкновения с партизанами. Иванов внимательно наблюдал за Шумавцовым и не заметил на его лице ни малейших следов какого-либо волнения, тем более тревоги.

Алексей и в самом деле не волновался: была среда, а регулярные, очередные встречи с Посылкиным и кем-нибудь из его сопровождающих происходили по пятницам.

Примерно через час блужданий группа Иванова наткнулась на остатки выгоревшего костра. Никаких других следов партизан обнаружено не было.

Полицаи вернулись обратно ни с чем.

Через день, в пятницу 6 ноября, Иванов повторил экспедицию. На этот раз отряд уже не делился на группы — к кострищу пробирались в одной цепи, загибая ее с флангов. Рядом с Ивановым шел немецкий унтер-офицер из ГФП, следователь Хабров, полицейские Доронин, Горячкин, Сафронов, Селифонтов…[30]

В отряде еще не знали об арестах в Людинове, и на условленном месте ждали кого-нибудь из городских разведчиков связные Афанасий Посылкин и Петр Суровцев.

Вот что показал следствию и суду сам Дмитрий Иванов: «Когда мы прошли по улице Войкова и вышли из города в лес, Шумавцов закричал, чтобы партизаны спасались, что с ними идут немцы. После этого партизаны обстреляли нашу группу и убили одного полицейского, Сафронова Александра. Партизаны отошли в глубь леса, мы не решились их преследовать и пошли обратно в Людиново. Полицейские несли труп убитого Сафронова. Когда мы шли лесом и были недалеко от улицы Войкова, немец приказал мне расстрелять арестованных Шумавцова и Лясоцкого. Я в свою очередь приказал двум полицейским, фамилий их не помню, расстрелять арестованных. Шумавцов и Лясоцкий были расстреляны там же в лесу. Я не стал смотреть, как их расстреливают, и пошел вместе с другими в Людиново».

Знакомый уже следствию ход: мол, я, Иванов, только (!) приказал другим расстрелять, и то по указанию немца, а сам даже не стал смотреть, надо полагать, берег свои нервы. Тут, правда, возникает сомнение, чтобы немецкий унтер-офицер, которому поручено было всего лишь проследить за захватом партизанских связных, взял на себя ответственность отдать приказ на расстрел двух основных подследственных. Дисциплина в немецкой армии была строгая, служебная иерархия соблюдалась неукоснительно, и подобное самоуправство было просто невозможно.

А вот что показал следствию полицейский Михаил Доронин:

«Я вместе с другими полицейскими нес на носилках труп убитого полицейского Сафронова. Иванов с арестованными Шумавцовым и Лясоцким шел позади нас. С Ивановым тогда был немец и полицейский Селифонтов. Мы шли лесом. Вдруг позади раздались выстрелы. Через несколько минут Иванов вместе с немцем и Селифонтовым догнали нас и пошли вместе с нами. Арестованных Шумавцова и Лясоцкого с ними уже не было. Тогда я понял, что они расстреляны».

Следователь Иван Хабров по этому поводу показал, что на обратном пути Иванов отстал вместе с арестованными, потом сзади в лесу раздались выстрелы. Через некоторое время Иванов нагнал Хаброва и сказал ему: «Дело закончено».

Все допрошенные по этому эпизоду полицаи подтверждали, что на опушке леса убили арестованных именно Дмитрий Иванов с неизвестным им немцем.

В процитированном выше показании Иванова значение имела лишь одна фраза: Шумавцов крикнул партизанам, чтобы те спасались. Этот последний подвиг Алеши Шумавцова, послуживший причиной немедленной расправы, нашел подтверждение и в других показаниях.

Зина Хотеева засвидетельствовала, что, вернувшись В отряд, Афанасий Посылкин рассказал ей и другим товарищам, что когда он с Петром Суровцевым ходил на встречу в условленное место, то услышал крик Шумавцова, чтобы партизаны скрывались. Он, Посылкин, увидел его рядом с полицаями. Они с Суровцевым стали отстреливаться, убили одного полицейского и скрылись в лесу.