Валерий Сафонов - Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага

• Название: Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага
• Автор: Валерий Сафонов
• Издательство: Эксмо, Яуза
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17127-4

Резкое неприятие вызвал у ветеранов-чекистов недавно вышедший в прокат фильм «Сволочи». Оно и понятно: подготовка и деятельность подростков в тылу врага показаны в нем тенденциозно и лживо.

Много ли наши создатели масс-культуры знают о тех людях, которые, несмотря на свой юный возраст, помогали в борьбе с захватчиками в годы Великой Отечественной войны, тем более о разведчиках-подростках? Пионеры, комсомольцы, они добровольно шли в тыл врага, чтобы добывать важные сведения, рискуя собственной жизнью, они мстили за гибель своих родных и близких, за истерзанную войной Родину.

Помещенные в настоящий сборник документальные повести рассказывают как раз о таких юных героях. Первая из них — «Воздаяние и возмездие» — посвящена молодежной группе, которой руководил самый юный резидент НКВД — шестнадцатилетний Алеша Шумавцов, посмертно удостоенный звания Героя Советского Союза. Вторая повесть — «В особый отдел не вернулся…» — это реальная история 14-летнего разведчика Особого отдела НКВД…

Так кто же все-таки сволочи: молодые пацаны, сражавшиеся с врагом, или современные популяризаторы лжи?

---

Зина Хотеева засвидетельствовала, что, вернувшись В отряд, Афанасий Посылкин рассказал ей и другим товарищам, что когда он с Петром Суровцевым ходил на встречу в условленное место, то услышал крик Шумавцова, чтобы партизаны скрывались. Он, Посылкин, увидел его рядом с полицаями. Они с Суровцевым стали отстреливаться, убили одного полицейского и скрылись в лесу.

Подтвердил позднее этот факт и Петр Суровцев. Добавил только, что и Шура Лясоцкий тоже крикнул: «Если много вас, помогите, а нет, бегите!»

На следующий день увели из тюрьмы на казнь Антонину и Александру Хотеевых, Анатолия Апатьева, Акулину Бурмистрову и оставшегося безымянным военнопленного. По слухам, их расстреляли за железнодорожным мостом через Сукремльское водохранилище близ железнодорожной ветки, ведущей к станции Людиновое. После освобождения Людинова Зина Хотеева сама ходила туда — там было обнаружено множество трупов, но ни сестер Хотеевых, ни Анатолия опознать среди них не удалось. Были и другие слухи — что их расстреляли возле железнодорожного моста через Ломпадь, а тела спустили в прорубь…

Останки Шумавцова и Лясоцкого были обнаружены весной 1943 года, когда сошел снег, войловским пастухом в пятистах метрах от улицы Войкова. Тело Лясоцкого опознал его одиннадцатилетний двоюродный брат по материнской линии Геннадий Кульганик. Тело же Шумавцова оказалось обезглавленным, его опознали лишь по одежде и меткам на белье. Обезглавлено… Немецкий унтер-офицер не мог знать, что по русскому обычаю в каждой телеге непременно положено быть топору. Особенно если ехать предстояло в лес, к тому же в предзимнюю пору. Зато об этом прекрасно знал сын крестьянина и возчика Дмитрий Иванов. Поэтому сходить за топором к телеге мог только он…

Найденные тела убитых тогда же и там же в лесу были закопаны. Их перезахоронили в одном гробу на городском кладбище с воинскими почестями уже после освобождения Людинова.

В те же первые числа ноября были арестованы две партизанские семьи — Лясоцких и Рыбкиных. Кроме уже взятых ранее Александра и Марии Лясоцких, полицаи отвели в тюрьму их отца Михаила Дмитриевича, мать Матрену Никитичну; сестер: шестнадцатилетнюю Нину, четырнадцатилетнюю Лидию, шестилетнюю Зою; восьмилетнего брата Николая и двухлетнюю дочь Марии Тамару. В доме Рыбкиных полицаи схватили жену партизана Екатерину Николаевну и сына-подростка Володю. Словно чуя приближение беды, Рыбкина отнесла накануне трехлетнюю дочку Веру к бабушке, но девочку и там разыскали всезнающие полицаи.

На следствии Иванов утверждал, что арестовал семьи Лясоцких и Рыбкиных по прямому приказанию Бенкендорфа. Возможно, это и правда. Но Бенкендорф никак не мог знать, что в этих семьях только трое взрослых, все остальные — подростки и дети, в том числе совсем малолетние, к примеру он не мог, разумеется, знать, где находится трехлетняя Вера Рыбкина, если вообще подозревал об ее существовании. Но все это прекрасно знали Дмитрий Иванов и его ищейки.

Допускаем, что приказ расстрелять семьи поступил от Бенкендорфа, но почти наверняка — в общей форме. В любом случае, Иванов, заговори в нем чуть-чуть совесть и слабое желание, мог спасти хотя бы двух-трехлетних детей, «не разыскать» у бабушки ту же Веру Рыбкину… Нет, он лично ночью с отделением палачей — шесть человек, старший Михаил Доронин, дошел почти до самого места казни, дождался выстрелов, принял доклад Доронина, а затем велел ему пересчитать трупы. Их должно было быть одиннадцать — к девяти членам семей присоединили Марию Лясоцкую и Володю Рыбкина.

Доронин, командовавший расстрелом, из пяти, кроме него, участников преступной акции, смог припомнить только одного Павла Птахина. Позднее стали известны фамилии еще двоих — Носов и Николай Растегин.

Утром с заданием пересчитать трупы (очень волновал его этот момент!) Иванов послал к месту казни еще и следователя Хаброва. Когда убитых пересчитали, то одного не хватало — трупа Володи Рыбкина. За его поимку Иванов — не Бенкендорф! — назначил премию.

Как происходила чудовищная расправа, рассказал на суде чудом спасшийся сам Володя Рыбкин:

«В ночь с 5 на 6 ноября[31] меня вывели из КПЗ во двор, где была моя мать и сестренка. Там же была семья Лясоцкого из 8 или 9 человек. Нас охраняли полицейские. Затем нас повели по направлению к железнодорожной станции Людиново. Из числа полицейских помню Доронина.

До железнодорожного моста вместе с полицейскими шел и Иванов Дмитрий Иванович.

Иванов остался На мосту, а нас повели дальше. Когда нас отвели метров за 250 от моста и мы проходили мимо разрушенного подвала, раздались выстрелы. Я в тот момент нес на руках свою двухлетнюю сестренку Веру. Сестренка была убита у меня на руках. Я машинально упал в подвал. Там уже было несколько трупов. Сверху на меня стали падать еще трупы. Я затаился. Полицейские еще несколько раз выстрелили в подвал. Кто-то из них говорил, что нужно бросить в подвал пару фанат, однако вместо этого они бросили сверху две половинки от ворот и ушли.

Через несколько минут я выбрался из подвала, посмотрел, увидев, что полицейские были на мосту, подождал, а затем отполз в лес и пошел в город Людиново к своей бабушке Потаповой, ее звали Анна Павловна.

Я прятался несколько дней у родственников в городе Людиново, а затем ушел в лес к партизанам. У партизан я был дня три. В начале декабря 1942 года в штабе партизанского отряда мне приказали пойти в Людиново вместе с партизаном Посылкиным Афанасием и Щербаковым Семеном.

Мы пошли. На окраине Людинова меня и Щербакова Семена задержали полицейские. Посылкин остался в лесу, за городом, он велел нам зайти в больницу, пояснил, что Щербаков знает зачем…»

Ни партизаны, ни сам Володя Рыбкин не знали, что его ищут, что за его поимку назначена награда. Именно поэтому Володю не только опознал, но и задержал с удовлетворением вместе с его спутником Семеном полицай Фирсов Петр, за что и получил вожделенную награду, а именно — козу…

В полиции Иванов допросил Рыбкина, выяснил, как тому удалось спастись от расстрела. Потом стал допытывать, где располагается партизанский отряд, расстелил перед подростком карту-километровку и потребовал указать на ней стоянку партизан. Рыбкин не отрицал, что был в отряде, но сказал, что показать базу на карте не может, так как в картах не разбирается…

С Щербаковым дело обстояло иначе. При обыске у него нашли несколько записок. Одна из них была адресована медсестре городской больницы Марии Ильиничне Беловой. Писала ее племянница, партизанская медсестра Капитолина Калинина. Семилетний сынишка Калининой Мища оставался в городе на попечении Беловой.

В записке содержалось также указание командира отряда, уже знавшего об арестах в городе, Клавдии Азаровой немедленно уходить в отряд. Так как Белова никак не могла знать псевдонима Азаровой «Щука», Золотухин вынужден был проставить ее инициалы — К.А.

Другая записка вроде бы предлагала уходить в отряд и обоим военнопленным врачам — Соболеву и Евтеенко.

На одном из допросов Иванов категорично заявил, что найденные у ребят записки он отнял, а самих партизанских связных отпустил подобру-поздорову.

Писарь полиции Василий Машуров на допросе показал:

«Иванов и Посылкин [полицейский Сергей Мих. Посылкин — однофамилец Афанасия Ильича] обыскали подростков и нашли у них записки к врачам. От них узнали о связном Посылкине. Иванов и Крейцер устроили операцию…»

Снова лопается, как мыльный пузырь, очередная ложь Иванова.

В самом деле: если Иванов порвал записки, никому ничего не сказав, то откуда о них знал Машуров? Откуда он знал о врачах? Почему, в таком случае, все же были арестованы Азарова и Белова? Почему вышли на след связного Афанасия Посылкина? К тому же, как известно, ни Рыбкин, ни Щербаков не были отпущены, вернее, их до этого использовали, чтобы поймать Посылкина.

Клавдия Антоновна Азарова была арестована ночью 9 декабря на своей квартире. Тогда же полицейский Егор Сухоруков арестовал в ее доме на улице Молотова[32] и Марию Ильиничну Белову.

Примечательно, что Иванов на допросах выдавал себя за спасителя Олимпиады Зарецкой, в присутствии которой (напоминаем, они были соседками по квартире) и была арестована Азарова.

Это вообще абсолютно неправдоподобно. Иванов никак не мог отпустить Зарецкую хотя бы потому, что никогда ее не задерживал.

Олимпиаду Александровну действительно 19 декабря вызывали на допрос, но не в полицию, а в ГФП, к самому Антонио Айзенгуту. Тот выяснял, знала ли Зарецкая о связях Азаровой с партизанами и т. п. К самой Зарецкой у немцев никаких претензий не имелось, допрашивали ее не как подозреваемую, а как соседку и сослуживицу Азаровой.

В доме Беловой несколько дней безрезультатно сидела полицейская засада. А в двадцатых числах декабря ее расстрелял на Вербежическом тракте полицай Василий Стулов. Тогда же после пыток была расстреляна и Клавдия Антоновна Азарова…