Александр Шульгин - Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1

• Название: Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1
• Автор: Александр Шульгин
• Издательство: Ультра. Культура
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-98042-032-0

 Выдающийся американский химик-фармаколог русского происхождения прожил удивительную жизнь, аналогом которой может послужить разве только подвиг Луи Пастера. Но в отличие от Пастера Шульгин испытывал на себе не новые сыворотки, а синтезированные им соединения, правовой и социальный статус которых в настоящее время проблематичен - психоактивные препараты. Бросив вызов «новой инквизиции», ограничившей право человечества на познание самого себя, доктор Шульгин, несмотря на всевозможные юридические препоны, продолжал свои исследования на протяжении сорока лет, совершив своего рода научный подвиг, значение которого смогут оценить лишь будущие поколения.

---

Тесс оказалась дома. Я доползла до двери, чтобы открыть ее, и легла на пол, где теперь разливалась небольшая лужа крови. Взглянув на меня, Тесс сразу же схватилась за телефон. Я слышала, как она что-то говорила про экстренный случай и потерю крови. Потом она стала на колени и осторожно надела на меня халат. Когда она завязывала пояс, то сказала лишь следующее: «Не двигайся, милая; побереги свои силы». А я улыбалась ей счастливой улыбкой, чувствуя себя умиротворенной и жизнерадостной одновременно.

Когда она пошла за полотенцем для меня, то остановилась рядом с кроватью и пробормотала что-то похожее на «Боже мой!». Дав мне полотенце, чтобы положить его между ног, Тесс собрала мою сумочку, медленно подняла меня с пола и помогла мне спуститься к ее машине. Пока она закрывала входную дверь моей квартиры, я сидела, словно послушное дитя, временами теряя сознание, но чувствуя себя в безопасности и довольной. Когда мы приехали в больницу, к подъезду, куда подъезжает «скорая помощь», Тесс пошла все подготовить к моему приему, а я открыла свою сумочку и достала оттуда пудреницу. Я только хихикнула, увидев свое отражение в зеркальце: никогда еще мне не доводилось видеть такой цвет лица у человека - бледно-серый, со слабым оттенком зеленого в тени.

Я лежала на кушетке. Вокруг меня суетились люди. Мне показалось, что там было двое врачей и, по меньшей мере, одна медсестра. Они пытались отыскать вену у меня на руке, чтобы воткнуть туда иглу для переливания крови. Но я-то знала, что со мной все будет в порядке, и пыталась сказать серьезным, суетившимся фигурам, чтобы не волновались, убедить их в том, что я не собиралась умирать. В ответ я услышала короткий, резкий приказ лежать спокойно; казалось, мое благодушное настроение их раздражало. Это замечание сначала меня немного задело, потом я на него обозлилась. В конце концов, я ничего с собой не делала, это природа и боги приняли решение.

Почти сразу же обида и гнев исчезли. Я вновь лежала в состоянии приятной эйфории. Древние римляне, должно быть, понимали в ней толк, если учесть, что совершать самоубийство они предпочитали, перерезая себе вены на запястьях и истекая кровью в ванне с теплой водой. Так поступали, по крайней мере, представители высших слоев.

Через несколько дней кто-то объяснил мне, что большая часть сгустков крови не была последом. Они появились в результате кровотечения из какого-то капилляра внутри матки. Он почему-то не закрылся после выкидыша, хотя должен был. Я потеряла немногим больше шести пинт[45] крови. Я забыла точную цифру, зато прекрасно помню, как была поражена, когда мне напомнили, что в теле женщины содержится в среднем лишь девять пинт крови.

Узнав о случившемся, Пол пошел ко мне домой и все прибрал. То, что он увидел там, Пол полушутя описал как «сцену кровавого убийства, совершенного топором». На самом деле он был глубоко потрясен, его раздирали противоречивые чувства -ужас, облегчение и сожаление. Впоследствии он сказал мне, что не сможет забыть, что я чуть было не умерла. Все это было чересчур.

Как-то мартовским вечером я сидела в столовой за чашкой» остывшего кофе и читала при свете уходящего дня, падавшем на книгу из большого окна. Внезапно один мой знакомый прокатил свой поднос с едой по столику напротив меня и уселся там. Д-ра Сэмюеля Голдинга отправили в наш медицинский центр на год - проходить интернатуру. Его направили сюда заниматься психиатрией. Д-р Голдинг был всего лишь на несколько дюймов выше меня ростом, коренастенький, с жесткими черными волосами. Он был одним из самых интересных - и очаровательно странных - людей, которых мне довелось узнать. Он попал в отделение патологий, и с ним мы познакомились, признав друг в друге независимых людей. Мы начали разговаривать за обедом и порой за ужином, когда он оставался на позднее дежурство и заглядывал в кафетерий.

Сэм был очень рассеянным человеком, иногда его рассеянность доходила прямо до беспамятства. Возможно, это была реакция на рабочее расписание, которое он должен был соблюдать, и последствие того, что он должен был уделять много внимания утомлявшим его вещам. Эти вещи он рассматривал как неизбежное зло, которое нужно пережить на пути к одной-единственной имевшей значение цели - стать психиатром. Я была уже достаточно знакома с миром медицины и знала, что к психиатрии относились, как к бедной сиротке, а тех, кто ею занимался, считали чудаками. По крайней мере, такова была стандартная позиция обычного врача и обычного профессора медицинской школы. Поэтому на любого человека, который изучал медицину и давал понять, что хочет заниматься психиатрией, обрушивался целый град саркастических оскорблений со стороны преподавателей, не говоря уже о сокурсниках.

(Я пришла в изумление, узнав, что, по данным, по крайней мере, одного исследования, выходило, что 98% докторов были республиканцами, а все психиатры, которых я встречала, оказывались демократами. И в самом деле - странно.)

Самый смешной пример рассеянности Сэма, однако, не имел ничего общего со скукой, а, напротив, объяснялся его простодушием. Однажды вечером, ужиная в кафетерии, мы приняли участие в бойком обсуждении ритуальных обрядов какого-то племени американских индейцев. Я сказала Сэму, что мне нужно в дамскую комнату, но что я быстро вернусь. Он встал из-за стола вместе со мной и, продолжая что-то объяснять и жестикулируя обеими руками, проводил меня по коридору к двери с табличкой «Ж». Я полагала, что он будет ждать меня у двери. Я прошла в кабинку и тут же услышала, как Сэм вошел за мной в женский туалет, не прерывая своей речи. Он, очевидно, забыл, что в медицинском центре не было такой вещи, как общий для мужчин и женщин туалет. Я решила не рисковать: мне не хотелось, чтобы Сэм оказался в шоке, если бы я дала ему понять, где он находится. Я просто села на унитаз и стала слушать, порой восторженно ухая в подходящих местах. Я едва сдерживала смех и отчаянно надеялась, что в туалет не зайдет женщина с переполненным мочевым пузырем.

Когда я закончила (чуть быстрее, чем обычно), мы вышли из туалета. Сэм проводил меня обратно в кафетерий, его хирургический халат был не завязан сзади, как это частенько случалось. Мы заняли свои места за столом и продолжили беседу. Я никогда не рассказывала Сэму об этом курьезном происшествии.

Обычно мы с Сэмом обсуждали человеческий разум, говорили о мире в целом и порой о космосе. Однако независимо от темы нашего разговора, она неизбежно сворачивала на одну из двух тем. Первая была связана с племенами севере- и южноамериканских индейцев, о которых, казалось, Сэм знал все - и их обычаи, и традиции, и ритуалы, и верования - все. Или так мне казалось. Второй любимой нашей темой были психоделики, как естественного происхождения, так и искусственно созданные. Разумеется, две эти темы с легкостью и довольно часто перетекали друг в друга, потому что, как выяснилось, почт каждая отдельная культура в племенах американских индейцев использовала изменяющие сознание растения. И Сэм был хорошо о них осведомлен.

Я знала лишь то, что вычитала в книгах, тогда как Сэм какое-то время жил в бассейне Амазонки среди индейцев и лично попробовал разные галлюциногены. Поэтому, в основном, мне отводилась роль благодарного слушателя и ученика, что было удобно нам обоим.

За одним исключением. Я открыла, что у Сэма был настоящий талант к рисованию. Однажды он показал мне написанный от руки отчет о вскрытии трупа, подготовленный к перепечатке» И на полях разлинованной желтой бумаги я увидела небольшие красивые наброски, сделанные карандашом. Там были нарисованы загадочные создания, растения, цветы, деревья и что-то, похожее на драгоценности. Я воскликнула: «Господи, д-р Голдинг, это же невероятно!» Сэм воззрился на меня с искренним недоумением, потом заглянул ко мне через плечо, чтобы посмотреть, о чем это я.

— Это? О, я все время машинально рисую эту ерунду. Что в ней такого необычного?

Выяснилось, что Сэм вырос в семье врачей и ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь отметил его способность рисовать. Очевидно, что его родители не были в этом заинтересованы, не думали они и о том, что рисование интересует их детей. В любом случае, талант художника не имел явного отношения к медицине. Я занималась живописью всю свою сознательную жизнь и поэтому не смогла сдержать возмущения, узнав о таком пренебрежительном отношении. Я предложила Сэму поучить его основам рисования.

Он был тронут моим неожиданным интересом и согласился приходить в мою маленькую квартирку вечером по вторникам в том случае, если он не дежурил в этот день. Он учился тому, как пользоваться различными кистями и акварельными красками. Я сама никогда толком не училась писать маслом и не могла позволить себе приобрести набор масляных красок, но рассказывала Сэму все, что знала.

Он воспроизводил в рисунках те образы, которые, по его словам, он видел, находясь под воздействием галлюциногенов. Опыты с галлюциногенами проводились частной исследовательской группой под руководством одного из друзей Сэма, которого он назвал Шурой, - это имя сразу вылетело у меня из головы. Сэм входил в эту группу. Он рассказывал мне о собраниях этой группы, пока рисовал у меня. Несколькими месяцами раньше Сэм также принимал участие в серии экспериментов с наркотиками, которые проводились по субботам прогрессивным преподавателем в учебной психиатрической клинике, приписанной к главной больнице. Он тоже считал, что любой, кто планирует заняться карьерой в области психиатрии, должен испытать воздействие самых широко используемых препаратов на себе, поскольку в будущем ему, несомненно, придется иметь дело с пациентами, которые подверглись воздействию этих наркотиков и злоупотребляли ими.