Александр Шульгин - Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1

• Название: Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1
• Автор: Александр Шульгин
• Издательство: Ультра. Культура
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-98042-032-0

 Выдающийся американский химик-фармаколог русского происхождения прожил удивительную жизнь, аналогом которой может послужить разве только подвиг Луи Пастера. Но в отличие от Пастера Шульгин испытывал на себе не новые сыворотки, а синтезированные им соединения, правовой и социальный статус которых в настоящее время проблематичен - психоактивные препараты. Бросив вызов «новой инквизиции», ограничившей право человечества на познание самого себя, доктор Шульгин, несмотря на всевозможные юридические препоны, продолжал свои исследования на протяжении сорока лет, совершив своего рода научный подвиг, значение которого смогут оценить лишь будущие поколения.

---

- Ладно, мне, кстати, тоже, - ответила я, вставая с постели, чтобы натянуть на себя платье. - Почему бы мне не разогреть суп? Я могу рассказывать, пока мы едим кое-что вкусненькое.

- Звучит замечательно!

Когда мы сели за стол, я приступила к рассказу.

- Я расскажу тебе то, что смогу вспомнить. Однажды вечером, на какой-то вечеринке мы с Уолтером стали участниками разговора о психоделиках, в особенности об ЛСД. Дискуссия разгорелась нешуточная. Там было несколько психиатров, одна из них и была той милой, симпатичной леди с круглым лицом и светлыми волосами. Звали ее Евой. Она-то и рассказала нам о том, что какое-то время по собственному желанию работала в этой клинике Данте. Она сказала, что эта работа, когда она сидела рядом с людьми во время их путешествий в мир ЛСД, стала одной из самых восхитительных страниц в ее жизни.

Шура ел медленно, внимательно прислушиваясь ко мне.

- Я помню, как сказала ей, что никогда не пробовала ЛСД, но что у меня был удивительный опыт с пейотом, во время которого я встретилась с тем, что я назвала вратами смерти. Эта дверь была красивой и выглядела дружелюбно, но я не поддалась искушению войти в нее, поскольку знала, что мне еще не время, я еще много чего хотела сделать в своей жизни. Я сказала, что с тех пор все время задавалась вопросом, что может случиться с тем, кто увидит этот выход из жизни и поддастся искушению. Что произойдет, если он действительно войдет в ту дверь или попытается это сделать?

Я съела несколько ложек супа и продолжила.

- Она уставилась на меня во все глаза и сказала, что на самом деле у нее есть ответ на мой вопрос, по крайней мере, она может рассказать мне, что случилось с одним из ее клиентов в клинике, который сделал именно это. Она сидела рядом с его кушеткой, когда, очевидно, он увидел выход и решил пойти туда. То, что она увидела, - лежащего на кушетке молодого парня, который вдруг перестал дышать. Она стала звать его. Не получив ответа, она попыталась определить его пульс, но не нашла его. Он находился в состоянии клинической смерти, сказала Ева. Она бросилась за помощью. К тому моменту, когда прибежали врачи делать ему инъекцию и что-нибудь еще, что заставило бы его сердце снова забиться, он был мертв уже в течение трех минут.

Ева сказала, что, когда они ворвались в комнату, он открыл глаза. Он вернулся. Когда паника улеглась, он сказал ей, что увидел открытую дверь и захотел войти туда, что и сделал. Он попал в какое-то место, где некая сущность сказала ему очень твердо, но с добротой, что ему нельзя здесь оставаться, потому что его время умирать еще не пришло. Он должен вернуться и ходить по земле, пока не придет его время. После этого - бах-тара-pax! - он просыпается на кушетке, а в комнату вбегают люди, размахивающие шприцами и прочими медицинскими штуками.

Еще он сказал ей, что больше никогда не будет думать о том, чтобы прервать свою жизнь. И, конечно, он не будет бояться смерти, когда придет время уходить. Один из выводов, к которым Ева пришла, был следующий. Должно быть, в нас живет своеобразный...э...Надзиратель, который, так сказать, следит за всем, что происходит с нами. Она сказала, что никогда не рассказывала об этом происшествии вне стен клиники и уж конечно другим психиатрам, надо ли это говорить!

Шура задумчиво покосился на меня, потом кивнул. Через секунду он сказал: «Спасибо. Я расскажу об этом Данте, если он не знает. Вот это история».

Пообедав, мы пошли в гостиную. Я свернулась клубочком на своем любимом месте на диване, а Шура подвинул оттоманку поближе и сел с краю, наклонившись вперед. «Я когда-нибудь рассказывал тебе о своей теории про Двушки и Трешки?» - спросил он у меня с улыбкой.

Я отрицательно покачала головой.

- Не думаю, что заикался. Я мог бы объяснить тебе эту теорию в любое другое время, но не вижу причин, почему бы не сделать этого сейчас, пока нас вытурили из наших черепов. Готова? Я усмехнулась: «Конечно! Что это за дву-Шки и тре-Шки?»

- Ну, помнишь эти великие древние - как там ты их называешь? - Вопросы студента-второкурсника? Особенно тот, в котором спрашивается, каким образом на земле зародилась жизнь.

- Эй! - запротестовала я. - Это кто-то другой придумал им такое имя. Нечего возлагать на меня ответственность за это.

- Хорошо-хорошо, но в любом случае, речь идет о том, откуда мы, разумное человечество, взялись на этой планете или еще где-нибудь. Да?

- Точно. На самом деле, это один из моих любимых вопросов.

- Позволь мне кратко очертить предысторию. Любое животное, растение, насекомое или вирус можно вполне определить как последовательный ряд молекул. Эти молекулы называются нуклеотидами.

Я кивнула Шуре, надеясь! что у меня получится следить за подробностями. В то же время я была уверена, что, по крайней мере, уловлю музыку, как сказал бы Шура.

- С левого края этого ряда находится первый нуклеотид, а крайним справа будет миллиардный. Эта последовательность, взятая как отдельная единица, называемая хромосомой, полностью определяет данное животное или растение, или насекомое, или вирус. Она обусловливает не только структуру данного организма и механизмы его функционирования, но устанавливает и каждый инстинкт, и принципы поведения. Все формы и все модели поведения включены в эту одну-единственную последовательность нуклеотидов, и в мире не найдется двух живых существ с одинаковой нуклеотидной цепочкой.

Пока все хорошо, я еще ничего не упустила. В нем так много энергии, когда он так говорит. Прекрасный мужчина. Он делает идеи такими же сексуальными, как и игры в постели.

- Небольшая часть этой длинной цепочки, где молекулы объединены в триплеты, представляет собой код для аминокислот, при помощи которого программируется белковая структура. На данный момент роль оставшейся части нуклеотидной цепочки не ясна. Но ведь, - здесь Шура наставил на меня свой палец, - мы еще не знаем, как кодируются инстинкты и воспоминания, не так ли?

- Да.

- Кодирование идет при помощи триплетов, а поскольку на каждую позицию в триплете может попасть один из четырех нуклеотидов, то потенциально мы имеем шестьдесят четыре аминокислоты. Ну, вообще-то шестьдесят две, потому что нужен один код для того, чтобы сказать СТАРТ, и еще один, чтобы сказать СТОП. Но на самом-то деле существует лишь около двадцати аминокислот, так что эта система во многом оказывается избыточной. К тому же в нескольких аминокислотах главную роль играют только первые два нуклеотида - они определяют аминокислоту независимо от того, какой нуклеотид занимает третью позицию. Ты пока понимаешь меня?

- Пока да.

Я чего-то недопоняла насчет шестидесяти четырех аминокислот, но, в основном, мне все ясно.

- Так вот, - сказал Шура, слегка раскачиваясь на своем месте, - меня всегда очень привлекала одна мысль. Мысль о том, что эта система триплетов - я называю ее «Трешкой», - возникла из более простой, двунуклеотидной системы - «Двушки».

Я усмехнулась и исправила про себя свой первоначальный вариант этих слов.

- Я с удовольствием ставлю перед своими студентами эту теоретическую проблему и говорю им, если бы вам дали соответствующие физические и химические средства, позволяющие достичь безграничного мастерства, смогли бы вы сконструировать копию живого организма, взяв за основу «Четвернушки»? Для этого потребовалось бы вытянуть всю хромосому, представляющую данный организм, и вставить после каждого триплета четвертый нуклеотид. Нужно было бы создать рибосому, которая, для того чтобы определять аминокислоту, должна была бы оказаться Четвернушкой, но при этом четвертая позиция ничего бы не решала, то есть четвертым мог быть любой нуклеотид. Для этого потребовалось бы пройти через всю генетическую структуру, превращая три в четыре, а потом еще и не использовать четвертый. Если эту новую хромосому можно было бы вставить в живую клетку, из нее получился бы тот же самый организм, с такой же внешностью и инстинктами, каким бы он был с триплетами».

Интересно, было бы мне легче разобраться во всем этом, да еще и запомнить, если бы я была в обычном состоянии, не под кайфом? Пожалуй, что нет.

- Теперь взгляни на эту фантастическую комнату, которая находится в распоряжении эволюции! Со временем эта четвертая позиция, возможно, перестанет быть нейтральной. Ее могут приспособить для выживания, адаптации, развития, причем таким образом, который совершенно невозможно предсказать. Интересный эксперимент, - Шура мотнул головой в мою сторону. - И, как я полагаю, потенциально осуществимый.

Я кивнула ему, стараясь быть похожей на очень умного человека.

- И я считаю, что именно так Трешки возникли из Двушек! - улыбнулся мне Шура. Он наверняка надеялся увидеть в ответ восторженное изумление или, что было бы даже лучше, удивленное недоверие. Вместо этого я наклонилась к нему и выразила свое искреннее согласие. На большее я была не способна.