В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

• Название: Отец Иакинф
• Автор: В. Н. Кривцов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Введите сюда краткую аннотацию

---

— Во-вторых, иноку возбранено употреблять пищу мясную, — продолжал он, загибая безымянный палец. — А ведаешь ли ты, сын мой, что без мяса человеку даже пользительнее? Да притом и постный стол можно иметь не хуже скоромного. Вот, кстати, время к обеду подошло, и я приглашаю тебя разделить со мною убогую трапезу монашескую.

Ректор хлопнул в ладоши, и тотчас из боковой двери, прикрытой портьерой, появился служка:

— Прикажете подавать, ваше преосвященство?

Ректор был архимандрит и, следственно, высокопреподобие, но он, видно, был отнюдь не против того, что служка, как бы обмолвясь, титуловал его, будто архиерея, преосвященством.

— Да, да, распорядись, чтобы подавали.

Они прошли в столовую. На большом столе, накрытом белоснежной скатертью, стояло три прибора — для хозяина, Никиты и префекта — архимандрита Антония. Тот уже дожидался в столовой. Это был тихословный человек с постным лицом и вкрадчивыми манерами.

После молитвы, заметив смущение студента, ректор кивнул на стул и сам опустился в покойное кресло, заполнив его собой.

На столе и в самом деле не было ничего скоромного. На закуску были поданы соленые и маринованные грибы, вяленая рыба, икра, белужий бок.

Архимандрит привычным движением расстегнул пояс под просторной рясой, подвернул рукава, чтобы они не мешали во время трапезы, и потянулся к запотевшему графину.

— Вино не худое, только крепковато, можешь разбавить его водою, сын мой.

— Но апостол Павел повелел наливать не воду в вино, а вино в воду, — напомнил Никита.

Ректор улыбнулся шутке.

— Мне бесперечь пишет о тебе высокопреосвященненший митрополит Амвросий, — вернулся он к разговору, начатому в гостиной. — Уж не ведаю: чем ты его оволшебил? Но и я долгом своим поставляю направить тебя на путь истинный, — говорил Сильвестр, подливая в рюмки гостям, не забывая при этом и о своей. — На чем, бишь, мы остановились-то? Да, в-третьих, иноку надобно жить в монастыре.

— И притом до последнего своего издыхания — так при постриге говорится, — вставил Никита.

— До последнего издыхания! — подхватил ректор. — Господи боже мой! Да в монастыре-то жить тебе почти что и не придется. Ты же будешь ученый, а не монастырский монах, и обителью тебе станет семинария или академия. И в церковь каждый день ходить не придется. Тебе же надо будет в классе сидеть, к лекциям готовиться, семинарией управлять, ежели назначат префектом. Где уж тут по службам ходить!

Служка разлил по тарелкам ботвинью со льдом и подал блюдо с тонкими ломтиками прозрачного балыка и розовой лососины.

— А какой простор откроется после пострижения для твоих ученых занятий! — старался ректор воздействовать на честолюбие строптивого студента. — Никто не будет им мешать. Изучай богословие, герменевтику или другие какие облюбованные тобою науки, передавай свои познания жаждущему истины юношеству, пастырям будущим. Колико добра людям можешь ты принести, услуг святой церкви и любезному государству своему оказать! Какое возвышенное, поистине христианское назначение!

Они сидели в просторной столовой, служки вносили и выносили кушанья, видно, недостатка в припасах на кухне у ректора не было, а уха из стерляди не уступала доброму борщу. Когда отворялась дверь, над головой чуть позванивала хрустальная люстра, в которой, как и пред образами, теплились восковые свечн.

Никита не пропускал ни одной рюмки, которые старательно наполнял ректор, не оставлял без внимания на одной закуски, ни одного блюда. Отродясь не едал он так вкусно. С каждой выпитой рюмкой настроение его подымалось. В желудке разливалась приятная теплота. С возрастающим расположением поглядывал он на доброхотного и благоречивого ректора.

Не без симпатии поглядывал он и на префекта. Физиономия его больше не казалась Никите такой ханжески постной и бессердечной. Прежде он был убежден, что неизменная молчаливость Антония объяснялась просто-напросто его неумением связать двух слов, а теперь вдруг подумал: "Умница, должно быть, этот архимандрит Антоний. У-ух, умница!" — хоть тот и молчал по-прежнему весь обед.

— И при всем при том, — продолжал между тем ректор, — ты будешь вполне обеспеченный человек, не отвлекаемый ни житейскими бедами, ни семейными неурядицами…

Вдруг, неожиданно для самого себя, оборвав ректора на полуслове и резко отодвинув тарелку, Никита сказал громко и отчетливо:

— Не же-ла-ю!

Оба архимандрита вопросительно на него уставились.

— Не желаю в монахи! Хочу жениться!

— Жениться?! — всплеснул руками ректор. — Вот так аллегория!

Но, к удивлению Никиты, он не стал говорить ни о суете мирских благ, ни о высоком назначении ангельского чина и подвигах святых отшельников, ни о бренности и тщете всего земного.

— Кто же она такая, ежели не секрет? Много приданого дают за нею родители? — полюбопытствовал ректор.

Никита отрицательно покачал головой.

— А что мне до приданого! — сказал он храбро, рассекая воздух широким взмахом руки.

— Да что ты, сыне! Одумайся, пока не поздно. В твои-то лета брать на себя такую обузу! Да на что ты жить-то собираешься? Пойдешь в приходские священники? Но что у того за жизнь? Впрочем, сие ты не хуже моего знаешь: у самого отец — священник. Вечные хлопоты с семьей, особливо ежели детишки пойдут, неизбывная зависимость от прихотей начальства, от скаредности прихожан. Кому только не придется тебе кланяться, и все из-за куска хлеба!

— И в попы не желаю! Ваше высокопреподобие, оставьте меня учителем в академии.

— Хм, в академии! О том преосвященному надобно докладывать. Ну положим, останешься ты в академии. Дослужишься со временем и до профессора — при твоих дарованиях, может, и довольно скоро, — так все одно будешь с семьей голодать на свое профессорское-то содержание. Ведь чинишка у статских профессоров не завидный, да и оклад три сотни в год. Вот и сам рассуди, что лучше: полторы тыщи в год на одного себя, на всем готовеньком, или всю жизнь на профессорский оклад маяться, да еще с семьей.

— Трудностей я не убоюсь!

— "Не убоюсь"! Ишь какой храбрец нашелся — "не убоюсь"!.. А то ли дело, как поступишь в монашество! Господь бог тебя не обидел: человек ты с дарованиями, глядишь, через год-другой — префект, а там недалеко и до ректорства, и до архимандрии с каким-нибудь богатым монастырем, а таких на Руси немало.

— А там, глядишь, и епархия! — вставил молчавший до сих пор архимандрит Антоний. — Выпьем же во здравие преосвященного будущего.

— Не же-ла-ю! — гаркнул Никита с бурсацкой запальчивостью. — Не нужна мне епархия.

— Экая несмысль! — проворчал ректор и, сердито опрокинув рюмку, принялся за осетрину на вертеле.

— Не сознайся, сын мой, — говорил он через минуту, — куда приятнее с первого шага по службе иметь подчиненных, нежели вечно жить под начальством, а?

— Да еще какое начальство бог дарует, — вздохнул Антоний. — А то ли дело жить вот этак! — И широким жестом он обвел богатое убранство ректорской столовой.

— Но, может, нашему храбрецу больше по душе ютиться в тесной комнатушке, снятой у какого-нибудь татарина, нежели жить в устроенных на монастырский счет келиях? — насмешливо произнес ректор. — Может, он предпочитает носить истертый сертук, нежели облачаться в покойные шелковые рясы? Может, ему больше нравится грязь месить, нежели ездить в коляске или карете?

Никита молчал.

— А что сказать, когда получишь епархию! — мечтательно произнес архимандрит Сильвестр. Чувствовалось, что архиерейство — сокровенная мечта его самого. — Тогда целый архиерейский дом для жития твоего и обширная услужливая свита ко твоим услугам. Все духовенство, как черное, так и наипаче — белое, почтет за щастие исполнить любое твое повеление. Вся епархия благоговеет пред тобою. Куда ни поедешь — тебя встречают колокольным звоном. Да где же еще найдешь ты подобное житие? А ты человек, господом премудро одаренный, и я убежден: в конце концов беспременно этого достигнешь. Ну, полно упрямиться, сыне. Вот тебе мое благословение: подавай прошение, и дело с концом!

Но как ни красноречив был ректор, какие радужные перспективы ни рисовал он, уговорить Никиту ему не удалось. Тот твердо стоял на своем: "Не же-ла-ю!"

II

Свободен! Свободен!.. Никогда еще не испытывал он такой острой, безудержной радости. Окончена академия. Позади четырнадцать лет бурсацкой муштры. Немногие ее выдерживали!

В новеньких, только что от портного, сюртуках Никита и Саня спускались из ректорских келий после представления по случаю назначения учителями, Никита — грамматического, а Саня — информаторического классов.

Они пересекли Воскресенскую улицу, спустились на Проломную и, не сговариваясь, зашагали к Булаку: идти к Саблуковым так рано было неловко.