В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

• Название: Отец Иакинф
• Автор: В. Н. Кривцов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Введите сюда краткую аннотацию

---

— Но он же мужик, — заметил скульптор Мартос.

— Ну и что ж из этого? Кулибин тоже был мужик, однако ж член Академии наук, — возразил Лабзин.

Об этом происшествии тотчас проведал Аракчеев и предложил санкт-петербургскому военному генерал-губернатору графу Милорадовичу донести о случившемся императору Александру в Верону. И судьба Лабзина была решена: немедля он был уволен со службы без мундира и пенсии и сослан в город Сенгилей Симбирской губернии. Тут уж и князь Голицын ничего сделать не мог. Только спустя какое-то время удалось выхлопотать ему скромный пенсион.

Другие приближенные Голицына, видя, какие тучи сгущаются над головой их покровителя, и сами поспешили сбежать с тонущего корабля.

II

Определение консистории, еще до ознакомления с ним министра духовных дел, затребовал митрополит Серафим. Мягкость приговора, вынесенного консисторией, его возмутила. Эко что удумали! За такие-то прегрешения да всего на год, и куда? В Сергиеву пустынь! Hе иначе, как все это плоды заступничества князева. Ну уж нет! Ничего не выйдет у вас, князюшка!

Перечитав определение консистории, митрополит схватил перо и начертал: "Я определение консистории со своей стороны утвердил с таковым мнением моим: Архимандрита Иакинфа в Сергиеву пустынь, где, а наипаче летом, бывает многочисленное собрание богомольцев, в отвращение соблазна под начал не посылать, а послать в Коневский монастырь и при том не на один, а на пять лет". Да, да, в Коневский. Или в Соловецкий. Там научат его уму-разуму, смирят сатанинскую его гордость. Там и о книгах своих забудет, и прельстительные девки сниться ему не будут! Там его научат бить поклоны да читать акафисты. И не таких смиряли там битьем и голодом.

Митрополит вызвал к себе обер-секретаря Святейшего Синода Гаврилу Журихина и повелел созвать заседание Синода для решения дела архимандрита Иакинфа и его свиты.

— И вот что, Гаврила, препоручаю тебе предварительно обговорить дело сие с каждым членом в отдельности. Разговор должен быть скрытный, с глазу на глаз. И чтоб ни единая душа об том не проведала. Тебе ведомо, что у нас за сношения с министром повелись. Так, ежели я своею властию определение консистории переменю, князь может представить сие как мои происки. Пусть не я, а Святейший Синод определение сие переменит. На заседании Синода ты мой рапорт зачитаешь и мое мнение огласишь. Но пускай члены синодальные мнение сие за непреложное не почитают и свое суждение по сему делу выскажут. Надобно же так сделать, чтоб архимандрита Иакинфа и сана архимандричьего лишить, и в монастырские труды послать, и не на пять лет, как я предлагаю, а навечно, и не в Сергиеву пустынь, и не в Коневский монастырь, а лучше всего в Соловецкий. Понял? Вот и обговори обо всем этом с архиепископом Ионой, с обер-священником Иоанном, с духовником Павлом. И с прочими членами. А архиепископа Филарета из Москвы на заседание вызывать не надобно. И когда указ с Нестеровым готовить будешь, все вины Иакинфовы исчислить надобно. И не токмо кои в определении консистории перечислены, а и все, какие ему вменялись.

Растолковывать эти указания Журихину нужды не было. Он служил в Синоде давно и пережил уже не одного первоприсутствующего. Дела синодальные знал в тонкости. Все бумаги — доклады, рапорты, журналы, протоколы, указы из Святейшего Синода — составлялись секретарями и столоначальниками под его руководительством. И поступали все бумаги к митрополиту через обер-секретаря и обратно от митрополита с его высокопреосвященным мнением привозились им же. С синодальными членами митрополит виделся редко, и в Синоде привыкли, что слова обер-секретаря и есть подлинное мнение его высокопреосвященства.

Когда девятнадцатого февраля 1823 года Синод собрался на заседание, все пошло как по маслу. Обер-секретарь Гаврила Журихин огласил рапорт митрополита Серафима, определение консистории и особое мнение его высокопреосвященства.

Затем, один за другим, поднимались члены Священного Синода — архиепископ Тверской Иона, обер-священник Иоанн Державин, духовник Павел Криницкий и другие, и каждый говорил о том, что вины архимандрита исчислены в определении консистории с досадительною неполнотою, что многочисленные его прегрешения и проказы, как в давнюю пору в Иркутске, так и в Пекине и на возвратном пути из сей чужестранной столицы, доказывают соблазнительное его бесстрашие и укоренившийся в нем разврат и что посему определение консистории следует признать не в меру снисходительным и надобно подвергнуть его, архимандрита, более суровой и соответствующей его винам мере наказания. Одни предлагали согласиться с мнением первоприсутствующего митрополита Серафима, другие считали и сию меру недостаточной и предлагали лишить его сана и сослать навечно в какой-нибудь отдаленный монастырь, нашлись и такие, что требовали и вовсе исключить его из духовного звания и даже отлучить от церкви.

Наконец поднялся обер-секретарь и огласил проект синодального определения.

Подробно исчислив все вины бывшего Пекинского архимандрита, обер-секретарь перешел к самому определению:

"По сим уважениям Святейший Синод судит:

Первое, Архимандрита Иакинфа за показанные преступления… как недостойного носить звание священнослужителя алтаря господня, применяясь по мере обличительных доводов в преступлениях его к силе 25-го, 58-го и 60-го Правил Святых Апостол, закона Богом данного Моисею 43-го правила (и т. д. и т. д.), лишить Архимандричьего и священнического сана, но, не исключая из ведомства духовного, оставить в монашеском звании, в котором иметь навсегда пребывание в Ставропигальском Соловецком монастыре с тем, чтобы, не отлучая его оттуда никуда, при строжайшем за его поведением надзоре, употреблено было старание в приведении его в истинное в преступлениях раскаяние…"

В последующих, втором и третьем, пунктах проекта указывалось, что наказание, предлагаемое синодальным членом митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским для иеромонахов Серафима и Аркадия, соответствует вине, их обличающей, а потому таковое положение об них оставить в силе.

Что же до причетника Василия Яфицкого, то, согласно с мнением санкт-петербургского епархиального начальства, его по невинности освободить от суда и предоставить ему, Яфицкому, приискивать себе место.

Проект этот синодальных членов удовлетворил, и митрополит Серафим в возражение против него ничего сказать не соизволил. Поскольку дело сие было начато по высочайшему повелению, то решено было предоставить господину министру духовных дел и народною просвещения князю Александру Николаевичу Голицыну донести о сем государю императору, чего ради с сего определения к обер-прокурорским делам дать копию.

Государя в столице не было, и митрополит Серафим не спешил передать дело князю Голицыну, — мало ли какой ход тот надумает ему дать.

Только по возвращении государя, одиннадцатого мая, определение это, принятое еще девятнадцатого февраля, было подписано синодальными членами.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

I

Двадцать третьего августа, в пятом часу пополудни Александр Николаевич отправился к государю.

Последние годы император Александр завел обычай проводить лето не в Царском Селе, а на Каменном острове. Сюда являлись к нему для доклада министры, начальник Главного штаба, командир гвардейского корпуса, начальники отделений Собственной его Величества канцелярии и прочие сановники, статские и военные, имевшие право доклада государю.

Резиденция Александра была мало похожа на царский дворец и напоминала скорее большую петербургскую дачу. Вокруг нее был разбит сад с усыпанными песком дорожками, стрижеными газонами и ухоженными цветниками. Государь любил прогуливаться по тенистым аллеям. Сад был обнесен невысокой резной оградой. Кроме часового в полосатой будке, спрятанной в зарослях жасмина у ворот, не видно было никакой стражи.

По соседству расположились дачи министров и других высокопоставленных сановников. На одной из них жил летом и Александр Николаевич.

С тех пор как император избрал Каменный остров своей излюбленной летней резиденцией, всё и на Каменном, и на других окрест лежащих островах преобразилось, они просеклись каналами, заблистали прудами, от былых болот тут не осталось и следа. Еще вчера здесь визжали пилы и раздавался стук топора, а нынче из распахнутых окон неслась музыка.

Когда Александр Николаевич подошел к увитому плющом крыльцу, навстречу ему спускался со ступенек какой-то старец в черной заношенной рясе. Он осенил широким крестом вход в царский дворец и, бросив на князя недружелюбный, как тохму показалось, взгляд, торопливо зашагал к калитке.

"Опять эти старцы! — мелькнуло в голове Александра Николаевича. — Отбою от них нету. Уже второй или третий год государь находит какое-то сумрачное удовольствие в беседах с невежественными монахами и умоповрежленными старцами, принимает их благословения, целует им руки. О чем они только беседуют, одному богу известно".