В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

• Название: Отец Иакинф
• Автор: В. Н. Кривцов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Введите сюда краткую аннотацию

---

Свою домовую церковь Александр Николаевич очень любил. Построена она была по плану Воронихина, строителя Казанского собора, живопись иконостаса выполнена Боровиковским. Да и прочие стены были увешаны превосходными иконами, списанными со знаменитых образцов.

Князь — старый и убежденный холостяк. Приемов у него дома не было, обедов он не давал и сам, ежели не обедал с государем в редкие теперь наезды его величества в столицу, то отправлялся на обед к министру финансов графу Гурьеву — тот слыл в Петербурге первым гастрономом — или к обер-гофмейстеру Кошелеву, с которым так приятно было потолковать за обедом и особенно в послеобеденный час за чашечкой кофея на мистико-пиетические предметы. Старый, полуслепой обер-гофмейстер был в свое время другом знаменитого Новикова и теперь еще, в преклонные свои лета, влекся духом ко всему таинственному, загадочному, сверхъестественному. А последние годы министр духовных дел и народного просвещения (министерство сие с легкой руки Карамзина злые языки называли министерством з_а_т_м_е_н_и_я), и сам все больше устремлялся в таинственную область духов, искал общения с бесплотными силами, жаждал чудес и откровений.

По воскресеньям и праздничным дням в залитую огнями домашнюю церковь князя, к поздней литургии, которую служил один из двух протопресвитеров столицы, съезжалось пол-Петербурга. Теперь же церковь была тускло освещена всего несколькими лампадами.

Князь неспешно миновал церковную залу. В левой стене ее узкая неприметная дверь, о назначении которой знали лишь самые близкие князю люди, вела в две, соединенные аркой, маленькие комнатки с наглухо заложенными окнами. Это личная молельня князя. Сюда не доносится ни одного стороннего звука, и все располагает к сосредоточенности и тихой молитве.

В первой из комнат стены увешаны редкими иконами, подаренными князю и благословленными разными духовными и монашествующими особами. Перед некоторыми теплятся скромные лампадки. Убранство второй еще строже. Голые, сырые стены. Посредине комнаты — подобие гроба, приставленного к подножию огромного деревянного распятия. На гроб накинута парчовая плащаница с разложенными на ней крестами, тоже подаренными князю в разное время. Иные из них чуть ли не времен крещения Руси. В комнате ни одной свечи или лампады. Только перед самым распятием вместо паникадила пылает кровавым светом обнаженное человеческое сердце. Тусклый этот пламень едва освещает небольшую комнату. Углы ее прячутся во мгле. Горящее сердце среди кромешной тьмы поражает воображение.

Князь опускается на лежащую перед распятием подушечку, тоже с пламенеющим сердцем Иисусовым. Это подарок Марии Антоновны Нарышкиной, старой привязанности государевой. Католическое это изображение искусно вышито ее собственными руками. Подушечка очень удобна, и князь к ней привык, но всякий раз отвлекает она мысли стареющего князя от молитвы. Вот и сегодня пришли на ум бесконечные размолвки государя с Марией Антоновной, а ведь вечным примирителем приходится быть ему, князю. Своенравная полячка! Впрочем, на полячку-то она и вовсе не похожа: черные волосы, черные огненные глаза и вся — пламень. Князь, хоть сам давно уж старался не грешить, невольно улыбнулся пришедшим на память словам: "Минерва в час похоти". Запамятовал, кто же ее так окрестил. Александр Николаевич торопливо перекрестился. А сама она — по-прежнему грешит, грешит и кается. Но хоть гульлива, да очаровательна. Недаром государь ее избрал. Ничего не скажешь — самая красивая женщина при его дворе. Ведь уже за сорок, а все еще пленительна. Одна беда — предпочитает пиетически настроенному государю молоденьких флигель-адъютантов… Но что ж поделаешь — молодость, правда, не первая и даже из вторая. Но, может, именно угрозы близящейся старости делают эту прелестницу еще любвеобильней.

Окончив молитву, князь прошел в столовую, где ждал его скромный завтрак.

С последним, девятым, ударом часов Александр Николаевич поднялся. Прошел через большую приемную залу, украшенную портретами, кажется, всех достопамятных людей XVIII столетия, через библиотеку, состоявшую преимущественно из книг на французском, испанском и итальянском языках. Здесь уже дожидался его обер-прокурор Святейшего Синода князь Мещерский. Он являлся с докладом два раза в неделю.

— А, милейший Петр Сергеевич, — ласково встретил его Голицын, вводя в свой обширный кабинет с окнами на Михайловский замок. — Садитесь, садитесь, ваше сиятельство. Не угодно ли чашечку чая? — осведомился князь и позвонил в колокольчик.

Он был необычайно приветлив и радушен со всеми своими подчиненными, какие бы посты те ни занимали. И подчиненные его любили. Докладывать ему и заниматься с ним какими бы то ни было делами было для князя Мещерского одно удовольствие — и не только из-за острого ума князя, все схватывавшего на лету, но и вследствие этого постоянно ровного и приветливого обхождения. От него никогда не услышишь неприятного слова, не увидишь у него на лице кислой мины. Во всяком случае, князь Петр Сергеевич за все пять лет службы с Голицыным ни разу не видел его в дурном расположении духа. И потом, за ним как за каменной стеной — нет у тебя иного начальства, не надобно приноравливаться к переменчивому настроению государя, да и святые отцы в Синоде относятся к тебе с должным почтением.

В свой черед и князь Александр Николаевич был доволен синодальным обер-прокурором. Его, конечно, не сравнишь с директором департамента духовных дел даровитейшим Александром Ивановичем Тургеневым. Тот-то обладает умом истинно глубоким, и Карамзин, пожалуй, был прав, сказав как-то, что только толщина, которая заставляет его часто спать, вместо того чтобы действовать, да непреоборимая рассеянность мешают ему стать одним из первых людей в России. Князь же Мещерский по самой натуре своей не притязает ни на что другое, как на место исправного и добросовестного исполнителя. Но уж тут на него можно положиться. Дела у него всегда в превосходном порядке.

Камердинер бесшумно поставил перед Мещерским и Голицыным по чашечке душистого чая.

На Васильевский остров, в здание Двенадцати коллегии, где помещался Синод, Голицын ездил только на особо важные заседания, хотя по-прежнему там стояло его постоянное кресло — что-то вроде византийского трона из позолоченного дерева, по правую руку от которого восседали митрополиты, а в стороне — прочие члены Синода. Текущие же дела и министерства, и Синода князь рассматривал здесь, в этом доме на Фонтанке. Сюда, в строго определенные часы, являлись по утрам и директоры департаментов министерства, и обер-прокурор Святейшего Синода. Синодальные дела докладывал и представлял государю не обер-прокурор, как это было заведено, когда князь сам занимал сей пост, а министр духовных дел и народного просвещения.

— Ну-с, с чем вы, Петр Сергеевич, сегодня пожаловали? — спросил Голицын, садясь за стол, покрытый зеленым сукном и украшенный часами с мраморным бюстом императора.

— Самое неприятное, ваше сиятельство, и я бы даже сказал, весьма прискорбное — это дело о бывших пекинских миссионерах, возвратившихся в Россию. — Петр Сергеевич даже вздохнул. — Дело сие первого февраля предварительно рассматривалось в Синоде и решено препоручить синодальному члену митрополиту Серафиму произвести надлежащее исследование, но я счел своим долгом препроводить его и вам. — И Мещерский протянул князю переплетенную в сафьян папку с аккуратно подобранными бумагами.

— Да-а, ничего не скажешь, — Александр Николаевич покачал в руке весьма внушительную папку.

— Изволите ли видеть, ваше сиятельство, дабы напомнить историю сего дела, я положил тут сперва старый донос бывшего сибирского генерал-губернатора Пестеля на имя вашего сиятельства, в бытность вашу обер-прокурором Святейшего Синода. Засим следует препровожденный Пестелем список с извета учеников Пекинской миссии на своего начальника. Присовокупил я для памяти и копию вашего ответа господину Пестелю. Исследование сих обстоятельств, как вы изволите помнить, было поручено на месте преемнику отца Иакинфа архимандриту Петру. Вот здесь далее следует пространное его письмо, представленное на ваше имя, и еще более пространные "Примечания, сделанные в Пекине".

— Как же отец Петр нашел там Пекинскую миссию? — спросил Голицын.

— Должен вам сказать, ваше сиятельство, что письмо отца Петра исполнено какой-то непонятной обиды и открытой неприязни к архимандриту Иакинфу. Это вы и сами заметите. Отец Петр пишет, что архимандрит Иакинф в одной своей особе замыкает качества Цицеронова Антония и Сенекиных Гостия и Латрона. Для своего предместника, да, в сущности, и для всей его свиты, у отца Петра не находится ни единого доброго слова. Правда, из всей прежней миссии он выделяет немного в лучшую сторону одного иеромонаха Аркадия. Вот, извольте взглянуть, что он пишет: "…по не именью иных твердых между ними умов, можно несколько основываться на показаниях очень изрядного, хотя и во многие дела ими доведенного, иеромонаха Аркадия, в коем приметна простота сердца и оттенки справедливости".