В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

• Название: Отец Иакинф
• Автор: В. Н. Кривцов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Введите сюда краткую аннотацию

---

Уже потом, поздно вечером, Иакинф пытался записать то, что увидел. И не мог. Да и в самом деле, где было найти слова, чтобы передать все величие раскинувшейся перед ним картины, как описать эти сотни, тысячи открывшихся вдруг глазу гор, долин, ущелий, рек, горных склонов с рассеянными по ним деревнями и пашнями, с путаницей бесчисленных дорог, с движущимися по ним людьми и животными, которых глаз едва различал и все-таки видел! И все это не перед тобой, а как бы под твоими ногами.

Такого нагромождения гор самых причудливых и невообразимых форм Иакинф даже не мог себе представить. В изумлении он тер глаза: то острые, как шпили готических храмов, пики; то округлые, как верхушки исполинских юрт, холмы; то иззубренные скалы, громоздящиеся одна над другой. Казалось, они просто висели в воздухе, как облака, и не было между ними ни разрывов, ни просветов, и невозможно было представить, как спуститься в этот первозданный хаос.

А какие тут были краски! Все оттенки зеленого, бурого, синего, желтого, лилового, и над всем этим небо такой глубокой и такой прозрачной голубизны, что мало назвать его даже лазурным!

Иакинф схватил Родиона за руку. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь своим волнением, своей радостью.

— Смотри, смотри, Родион! Красота-то какая! — только и мог выговорить он.

— Да-а! Глаз не оторвать. Просто не верится. Будто во сне.

С детства Иакинфа тянула даль, ширь, манило неизвестное. Но и в самых пылких мечтах ничего подобного не приходило ему в голову.

— Да-а, Родион, увидав такое, и помирать можно… Во всяком случае, после такого зрелища не скажешь про себя, будто не знаешь, что такое счастье. Счастье ведь не зависит от того, сколько ты проживешь — тридцать лет, пятьдесят или все девяносто. Человек жаден. Все равно ему покажется мало. Счастье от того зависит, сколько на твою долю выпадет таких вот минут, как эта.

Они привязали лошадей и стали взбираться на высокую четырехгранную башню. Такие башни через каждую сотню сажен стояли вдоль полуосыпавшегося вала, что тянулся по хребтам и скалам справа от дороги. "Да ведь это и есть Великая китайская стена!" — осенило вдруг Иакинфа.

Высотой башня была саженей в десять. С верхней площадки ее открывался вид на все четыре стороны. На севере, откуда они приехали, тянулась бесконечная гладь слегка взволнованной пустыни. На востоке, за пропастью, от которой отделяла дорогу узкая насыпь, лежала долина, испещренная миллионами неровностей, а за долиной в несколько ярусов вздымались гряды гор. По склонам их террасами карабкались поля и нивы, а вершины находились на одном уровне с глазами зрителя.

— Боже мой! — невольно вырвалось у Иакинфа. — Неужто это не сон!

Он перевел взгляд на юг. Внизу расстилались луга и пашни с разбросанными там и сям одинокими домиками. За этим ближайшим планом земля вдруг обрывалась, видимо круто спускаясь в недоступную глазу глубокую долину, а в глубине, далеко за ней, взметнулись будто из самых недр громады голубых гор. Казалось, они достигали неба и сливались с ним — так они были высоки и так прозрачны.

Иакинф то прикладывал к глазам подзорную трубу, то смотрел вдаль невооруженным глазом. Горы представлялись до того изрытыми водой, до того были испещрены бороздами, что отсюда, с высоты, казались каким-то гигантским городом с узенькими кривыми улочками и прилепившимися друг к другу домами.

А через луга, мимо пашен, по горным кряжам и склонам, по пикам скал, куда, кажется, только ворон может занести кости свои, чудовищной белой змеей протянулась Великая стена, не прерываясь ни горами, ни пропастями, ни потоками…

Так вот он, Китай!

Иакинф сиял шапку и подставил лицо ветру. Большие, чуть косо прорезанные глаза его горели. Он жадно смотрел вперед. Налетевший откуда-то снизу ветер откинул волосы с его высокого лба, похудевшее, опаленное гобийским ветром лицо улыбалось.

Этот крутой обвал со стороны Монголии и высокие горные кряжи со стороны Китая составляли естественную границу между двумя веками враждовавшими соседями — рубеж, разрушить который человек не властен. Кажется, сама природа позаботилась о том, чтобы оградить земледельческий Китай от набегов любопытных и воинственных кочевников. А тут еще Великая стена — плод трудолюбия многих поколений бесчисленных китайцев!

III

Пока он, любуясь расстилавшейся у ног картиной, предавался этим размышлениям, подъехал караван миссии.

Первушин подниматься на башню не стал.

Взглянув сонными глазами на море гор у себя под ногами, он зевнул и сказал:

— Да, недурно. Однако ж пора ехать. До станции еще восемь верст.

Жаль было уходить отсюда так скоро, и Иакинф, казалось, забыл о недавней стычке с приставом.

— А может, заночуем тут, Семен Перфильич? Постоялый двор рядом, — предложил он.

Ему хотелось взглянуть еще раз на эту волшебную картину утром и написать ее на память акварелью. Бог знает, доведется ли еще попасть сюда, пережить вновь те минуты восторга, какие только что пережил он здесь?

— Нет, нет, — решительно заявил Первушин. — До станции восемь верст, и мы доберемся засветло.

Безапелляционный тон пристава возмутил Иакиифа.

Нельзя пожертвовать несколькими часами! Будто они не жертвовали в той же Кяхте не часами, а неделями потому, что обеды да ужины были там хороши, что не хотелось выходить в пору из прохладных комнат, где так приятно было слоняться из угла в угол, ничего не делая и отгоняя мысль о тяжелом путешествии!

— Ну что ж, можете ехать, господин пристав, я вас задерживать не стану. А мы с Родионом заночуем тут, на постоялом дворе, и завтра вас догоним.

Китайский пристав встревожился. Нет, он никак не может оставить русского да-ламу ночевать одного на постоялом дворе!

Наконец, после длительных переговоров, было решено, что с Иакинфом останутся не один, а два казака и один из помощников китайского пристава. Хорошо хоть младший, — этот производил впечатление человека просвещенного и порядочного.

Деревня была рядом, — первая китайская деревня, какую Иакинф увидел, и он жадно вглядывался во все, что попадалось ему на глаза.

Дома карабкались вверх по косогору, иные были высечены в крутой скале или прилепились к ней подобно гнездам птиц.

Больше всего поразила Иакинфа смелость китайских земледельцев: и склоны и вершины гор были обращены в прекрасные нивы. Нельзя было не удивляться, каким образом удалось им возделать эти каменистые, неприступные скалы. Но, видно, постоянный и непреклонный труд — непременное условие существования китайских поселян — восторжествовал над всеми препонами, как бы вопреки самой природе, отказавшей им в важнейшем — в земле.

Иакииф отметил про себя, что хозяйственное устройство жилищ китайских достойно подражания: на оградах, слепленных из глины, посажен терновник, на улицах и по дороге растут ветвистые ивы. Когда они проезжали мимо сидевших на корточках крестьян, все поднялись и закивали головами, а те, что курили, приветствовали путников обеими руками, подняв их над головой вместе с трубкой. Почти на всех жителях Иакинф видел подбитые ватой, хоть и основательно заношенные, но старательно залатанные куртки из синей дабы. Ловко сшитые, они не стесняли движений. Легкие башмаки на толстой войлочной подошве, должно быть, не обременяли ног. Валяные шапки, или, лучше сказать, колпаки с поднятыми вверх полями прикрывали подбритые головы.

Поодаль мужчины колдовали над какими-то кучами, малолетние дети с забавными хохолками на бритых головах помогали родителям. Иакинф спросил у бошка, что это за кучи. Оказывается, это готовятся к весне удобрительные смеси: навоз, зола, ил, отбросы, падаль.

Косы поселянам явно мешали. Кое-кто, чтобы они не болтались, засовывал их за пояс или скручивал на макушке спиралью и прикрывал колпаком.

— Господин бошко, отчего они косы себе не обрежут? — спросил Иакинф. — Ведь они им только мешают.

— Нельзя!

— Отчего же нельзя? Вы же косы не носите?

— Наша маньчжур еси, а ихани — китайца.

— Ну и что же?

— А то. Ихани коса носи надо. Ихани покореная народа еси.

— Как? Разве прежде китайцы кос не носили?

— Нету, нету! Коса в Китай маньчжур носи давай.

— Зачем? Ведь вы сами ее не носите.

— Така знака. Понимай? Знака! Как эта ваша говори? Верна-по-дан… сы-тэ-ва зы-на-ка!

— А-а! Ввели в знак верноподданства?

— Во-во, так, так. Наша пеэрва хуанли… Как эта ваша говори? Ин-пе-ла-то-ла! Повелела поданнай голова брити. Толика тут — как эта? — макушика коса нада.

— И что же, китайцы сразу завели косы?

— Нету, нету!

Из рассказа бошка выходило — далеко не сразу. Приведение императорского указа в исполнение было поручено поначалу цирюльникам. С бритвой в одной руке и с мечом в другой, они обходили свои участки, предлагая каждому китайцу на выбор — поступиться головой или прической. Ну разумеется, большинство шло на операцию, хоть и позорную, но менее рискованную. Однако не везде дело обстояло так гладко. Не обошлось и без возмущений, даже бунтов. Тем более что цирюльники в те времена, как и теперь, принадлежали к сословию подлому, должность императорских чиновников им не приличила, и это оскорбляло китайцев, особливо из ученых.