В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

• Название: Отец Иакинф
• Автор: В. Н. Кривцов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Введите сюда краткую аннотацию

---

Александр I сидел за столом, на котором, кроме массивного письменного прибора с большой хрустальной чернильницей и десятком свежеочиненных по его руке перьев, ничего не было. Затянувшийся доклад утомил императора, и он поглядывал на часы. Стрелка приближалась к половине девятого, а в девять его величество отправлялся на Дворцовую площадь, где ежедневно присутствовал на разводе.

Оставалось одно, но щекотливое дело, и граф не знал, с чего и начать. Донесение губернатора было уклончивым. К нему, правда, были приложены рапорты городничего, начальника воинской команды, а также показания многих лиц разных званий, но все они противоречили друг другу.

— Ваше величество, принужден доложить о весьма прискорбном событии.

— Что там еще?

— Иркутский губернатор всеподданнейше доносит, что минувшего февраля… в десятом часу пополудни… на Московском шлагбауме в Иркутске… гм… был услышан шум и крики "Караул!" в ограде, расположенной поблизости семинарии…

— И что же?

— На шум прибыл находящийся при сем карауле унтер-офицер при одном ефрейторе и четырех рядовых, — докладывал Кочубей, отдаляя существо дела все новыми подробностями. — Пройдя в ограду, он увидел довольное число семинаристов. Приметно было, что семинаристы, а было их человек двадцать, все пьяные. Размахивая разными орудиями, они окружили ректора архимандрита Иакинфа. Когда же унтер-офицер попытался освободить ректора, семинаристы набросились и на него, а один даже ударил унтер-офицера в грудь топором. Должно быть, только толстая овчинная шуба спасла беднягу. Топор солдаты отняли. По просьбе архимандрита унтер-офицер выделил ефрейтора, дабы препроводить его, архимандрита, к преосвященному. На подмогу прискакал казачий объезд в шесть человек. Но те семинаристы по пьяному удальству своему заперлись в классе, прихватив и четырех казаков.

— Но это же бунт!

— Так точно, ваше величество. Пришлось докладывать на главную гауптвахту. Незамедлительно прибыл отряд солдат под командой офицера. Стали стучаться. Но, когда дверь отперли, в классе оказалось только восемь семинаристов, остальные успели попрятаться, а в углу, на кровати, прикрытая тулупом, стонала женщина.

— Это в закрытом-то духовном заведении!

— Но вот тут-то, ваше величество, и начинаются противуречия и нелепицы. Допрошенные семинаристы, все великовозрастные ученики старших классов, от риторики до богословия, в один голос показывают, будто женщина сия купно с отцом архимандритом из окошка ректорской кельи выпрыгнула, когда они пытались в ту келью проникнуть.

— Что, что? Женщина в покоях архимандрита?

— Так точно, ваше величество. Будто жила с ним за келейника. Архимандрит, однако же, обвинение сие почитает для себя оскорбительным и решительно отвергает.

— А сама женщина?

— Женщина показывает, будто была затащена в ограду семинаристами, когда ненароком проходила мимо. Да и окошко-то высотою до трех сажен.

— М-да! Что же вы полагаете, граф? — На красивом лице Александра проступило выражение любопытства и растерянности.

— Дело, разумеется, надобно тщательно расследовать. Но как бы то ни было, речь идет о бунте противу такой духовной особы, как архимандрит и ректор, о сопротивлении военным властям, и я полагаю, ваше величество, виновных надлежало бы наказать розгами и, изъяв из духовного звания, отдать в солдаты.

— Да, да, расследовать. Непременно расследовать! — Государь поморщился. — Но розгами?.. В солдаты?.. Это уж пусть решают на месте!

— Возникает, однако ж, вопрос, ваше величество: как быть с отцом архимандритом, навлекшим на себя столь близкое подозрение в содержании девки под видом келейника?..

— А как полагают поступить духовные власти?

— Местная консистория, по необыкновенности в тамошней епархии такого дела, приступить к оному остается в нерешимости.

— Что же вы предлагаете, граф? — опять растерянно спросил государь.

— Полагаю, ваше величество, поелику дело сие не совсем обычное и более к духовному суждению подходящее, препоручить сие Синоду. Пусть проведет на законном основании подробное расследование для надлежащего замечания и взыскания.

— Да, да, конечно, Синоду, — обрадовался Александр. — Пишите, граф: Святейшему Правительствующему Синоду — не оставлять соблазна сего… гм… без должного замечания и взыскания…

Кочубей протянул государю резолюцию. Тот взял из золотого стакана перо, начертал: "Александр" — и отбросил его в корзину. Каждое перо употреблялось им только единожды, хотя бы то было лишь для подписи имени.

— И пусть об определении своем доложат.

— Не замедлят исполнить, ваше величество.

Государь поднялся и быстрым шагом, так что граф едва за ним поспевал, вышел из кабинета. На площади уже выстроились для развода войска.

II

Вениамин, епископ Иркутский и Нерчинский, кормил ворон на берегу Ангары. Со всей округи слетались зловещие эти птицы на архиерейскую заимку. Ее сразу можно было узнать по вороньему граю, по бесчисленным птичьим гнездам на верхушках берез и сосен. Привыкнув к причуде владыки, ручные, точно голуби, вороны садились на плечи архипастыря и ели у него из рук.

Заслышав звон колокольца и скрип гравия под колесами легкой пролетки, Вениамин поднял голову. Прибыл консисторский секретарь и, не желая мешать владыке, нарушать его каждодневного по утрам занятия, остановился в отдалении.

О странном пристрастии архиерея знала вся епархия. Улучив момент, секретарь спросил:

— Дозвольте узнать, ваше преосвященство, отчего этим птицам вы так благоволить изволите?

Владыка ответствовал кратко:

— Плачу тем дань за Илию-пророка.

Что сие означает, секретарю было неведомо, но чтобы не прослыть невеждою, от дальнейших расспросов воздержался. Однако преосвященный и сам не поскупился на пояснения:

— Ворона — родная сестра ворона. А ворон — птица божия. Тебе ведь ведомо, сыне, — когда Илия-пророк укрылся от мести царя Ахава в пустынных горах за Иорданом, глада он не испытывал. Два раза на день приносили ему вороны и хлеб и мясо. — Наконец епископ стряхнул с рук крошки и в сопровождении крикливых своих любимцев, с карканьем кружившихся над головой, проследовал в свои покои.

На владычной подаче Вениамин появлялся редко. Все дела поступали к архиерею через секретаря. Через него сообщал он членам консистории и свое архипастырское по делам определение. Исполненный властолюбивой гордыни, епископ был малодоступен для духовенства — и черного и белого, даже для присутствующих в консистории протоиереев и ректора. По правде сказать, нового ректора, архимандрита Иакинфа, особенно он не жаловал. Не лежала душа к этому дерзкому и непочтительному академисту. Слишком уж мнил о себе, чересчур был самонадеян! И молод почти неприлично. Видит бог, не хотелось брать его к себе в епархию. Намеревался возвести в архимандриты игумена Лаврентия, добивался назначения его и ректором семинарии, и настоятелем Вознесенского монастыря вкупе. Книжник из Лаврентия был, правда, не ахти какой, но зато в послушании, в неизменной преданности к себе игумена Вениамин не сомневался. Так нет ведь, прислали своего, выкопали где-то в Казани! А вот теперь изволь с ним возиться: почти все дела, что докладывал секретарь, были так или иначе связаны с особой беспокойного архимандрита.

Да, видно, у молодого ректора рука в Синоде. Из ученых, академию кончил! А на что его ум да ученость-то надобны? Учености у него, Вениамина, у самого вдосталь — и в Иене, и в Геттингене, слава богу, побывал, и столько лет лейб-проповедником при дворе матушки Екатерины провел! А что до разных идей новомодных, так в них и нужды нет! От идей сих, вьюношам свойственных, одни заботы да недосуги. Да вот прискакал из России новый ректор, и зачалась крутоверть. Нет, чтоб с ним, владыкой, посоветоваться, испросить наставления архипастырского — сам принялся порядки в семинарии наводить, будто и не бурса тут, а академия заподлинная.

Как учение поставлено, пришлось ему, видите ли, не по нраву! С прожектами разными стал являться. Беспокой с ним, да и только. Всем-то он недоволен. Это, говорит, какое-то попугайское училище, а не учебное заведение духовное! Учителя, мол, невежественны, семинаристы зубрят лишь тексты Священного писания да требников, а до всего прочего, до наук внешних им, мол, и дела нет. И познаниями воспитанников недоволен. Ведомости семинарские пестрят пометами: "понятия препохвального", "изрядного" или "нехудого понятия", самые скромные — "не бездельник", а ректора послушать, так ничего-то мальчики не знают, профессоров, видно, сделать из них замыслил! Удумал завесть преподавание французского языка, опытной физики и бог знает чего еще! И что же? Только восстановил противу себя и учителей, и воспитанников. Слышал Вениамин, прозвали те нового ректора лютым.