Михель Гавен - Месть Танатоса

• Название: Месть Танатоса
• Автор: Михель Гавен
• Издательство: Вече
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-2631-5

Шестидесятые годы двадцатого века. Немецкий журналист Курт Штайнер собирает сведения о женщине-хирурге, служившей в войсках СС. Пытаясь шантажировать этой информацией одного из руководителей неонацистской организации, Штайнер погибает. Расследуя гибель Курта, его жена узнает, что та самая женщина-хирург была последней габсбургской принцессой, которая волею судьбы оказалась в нацистской Германии и попала в концлагерь. Однако благодаря мимолетному знакомству с Отто Скорцени она проходит путь от заключенной до самых верхов эсэсовской иерархии.

«Месть Танатоса» — первый роман немецкого журналиста и военного историка Михеля Гавена, принесший ему известность в Германии.

---

— Как прошли переговоры с Бернадоттом? — и тот вкратце рассказал ей о результатах и о реакции Мюллера и Кальтенбруннера на их решения.

— Сейчас никак нельзя терять время, — проговорил он с озабоченностью. — Пока Мюллер не очухался и не понял всего значения планируемой акции, надо срочно вывозить пленных. Я обещал использовать для выполнения задания своих людей. Но все так заняты. Вот я ломаю голову, кому поручить руководство. Придется выдержать бой с администрацией лагерей, ведь от Кальтенбруннера они получили совсем другие распоряжения…

— И на ком ты остановился? — поинтересовалась Маренн.

— Пока ни на ком. Придется отрывать офицеров от важных дел, в которых тоже порой промедление равняется гибели.

— Не надо никого отрывать, — спокойно возразила Маренн, — могу поехать я. Дай мне солдат.

— Ты? — Шелленберг удивился. — Но это рискованно: тебя могут узнать.

— Кто? — пожала плечами Маренн. — Руководство Красного Креста на этих машинах не приедет. Пошлют рядовых сотрудников. А тем все равно. Уверена, большинство из них не только никогда не видели меня, но и ничего обо мне не слышали. К тому же в темноте не разберешь. Я могу говорить по-английски, по-французски и по-итальянски, если потребуется. В клинике меня заменит де Кринис — по общим вопросам, хорошие хирурги у меня теперь тоже есть. Ничего, справятся. Да и не так долго я буду отсутствовать. Что же касается гестапо, — она приподняла брови, раздумывая. — Надо поговорить с начальником Управления по делам военнопленных обергруппенфюрером Бергером и заручиться его поддержкой, — предложила тут же. — Он мне всегда казался человеком разумным и многие сумасбродные приказы оставлял без внимания, чем спас жизнь сотням людей. В конце концов все решают чиновники среднего звена.

Шелленберг с сомнением посмотрел на нее.

— Эта операция потребует много сил и нервов, Маренн. Тебе нельзя жертвовать своим здоровьем.

— А тебе? — упрекнула она его. — Я давно уже сказала тебе: так долго продолжаться не может.

— Я — другое дело, — нахмурившись, прервал ее Шелленберг, — я — генерал, в ранге командира дивизии, ты знаешь. Мой долг — оставаться на своем посту до самого конца, каким бы он ни был, и позаботиться о судьбе подчиненных мне людей. Кроме того, я — немец и моя святая обязанность, используя все свои связи и возможности, сделать так, чтобы Германия с честью вышла из создавшегося положения. В конце концов я — мужчина…

— А я — тихо возразила она, — я — женщина и мать. Мой единственный сын погиб в этой армии, некогда могущественной, а теперь разгромленной. Эта страна была единственной на свете, которая произнесла его имя в списке своих сынов. Для меня, для всех он теперь навсегда останется немцем, хотя в нем почти не было немецкой крови. Так неужели сейчас, когда все рушится, я, его мать, не могу помочь тем, кто когда-то делил с ним паек и шел в сражение под градом снарядов?! А если бы он был жив, и плен и бесчестие грозили ему, как сотням его бывших сослуживцев?

— Но ты и так много делаешь, — ответил Шелленберг, — достаточно того, скольким солдатам и офицерам ты спасла жизнь в госпиталях. А твои поездки на фронт… За всю-то войну.

— Не достаточно, Вальтер, — твердо заявила она, — я говорю сейчас не о судьбах конкретных людей, пусть даже множества таких людей, а о судьбе Германии вообще. Это сейчас более важно. Я поеду по лагерям, — настойчиво повторила она, поставив чашку на стол. — Дай мне солдат и пусть подготовят все бумаги.

* * *

Едва Скорцени вернулся из Шведта в Берлин, его уже ожидало новое задание. Седьмого марта американцы захватили железнодорожный мост через Рейн у Ремагена. Войска Монтгомери и Патона форсировали реку. Это известие вызвало смятение в ставке Гитлера. Ярости фюрера не было предела: мост был захвачен противником, несмотря на его приказ о взрыве, — фюрер видел в таком обороте дела явное предательство. Захват моста дал Гитлеру предлог избавиться от командующего Западным фронтом фельдмаршала Рундштедта, который раздражал его своей постоянной готовностью к отступлению.

Вызвав к себе в бункер Скорцени, фюрер приказал ему уничтожить мост. Группа подводных диверсантов, посланных штандартенфюрером, сумела .подобраться к мосту с пакетами взрывчатки, но была обнаружена американцами и обезврежена.

Из-за этой неудачи настроение у Скорцени было отвратительное. Но оно еще больше испортилось, когда, приехав в Шарите, он обнаружил, что Маренн… уже несколько дней нет в клинике. Куда она уехала, никто не знал.

Де Кринис разводил руками, ссылаясь на «вечную скрытность фрау», но был убежден, что в данном случае она поехала не на фронт. «Впрочем, — вспомнил, подумав, профессор, — какую-то машину с медикаментами грузили, но не так, как обычно…»

От Ирмы, возбужденной долгожданным возвращением Алика, Скорцени добился только скороговорки: Маренн обещала скоро вернуться, при отъезде была очень озабоченная и задумчивая и вот… оставила Айстофеля. Он давно туг сидит.

— Понятно…

Увидев хозяина, пес прыгнул передними лапами ему на грудь, выражая радость и облизал щеку.

— Ну, молодец, молодец, здравствуй, — Скорцени обнял пса за шею. — А куда делась наша мама? Почему ты ее плохо охранял?

Пес жалобно заскулил в ответ.

— Соскучился., соскучился…

— Ну, вы меня насмешили, — посмотрев на них, захохотал Алик, — ты совсем как Борман: пишет письмо жене в Баварию и начинает: «Дорогая моя мамочка». Впрочем, я не знаю, может быть, жена Бормана действительно смахивает на «мамочку» — я ее не видел ни разу, все только любовницы мелькали… Но Маренн… Кому из вас она «мамочка»? Айстофелю? Кудлатый, у нее, однако, сынок.

* * *

В кромешной тьме, под проливным дождем машины Красного Креста, крытые брезентом, в сопровождении грузовика с эсэсовской пехотой подъехали к последнему лагерю смерти, откуда необходимо было забрать заключенных согласно договоренности между Гиммлером и посланником союзников графом Бернадотом.

Сначала этот лагерь, маленький, захолустный, не числился в списках. Однако Маренн настояла на том, чтобы его включили. Это был тот самый лагерь, в котором когда-то, в далеком 36-м, она впервые познакомилась с нацистскими понятиями о справедливости и возмездии.

Здесь она провела два долгих года — страшных, голодных, навсегда подорвавших ее здоровье. Отсюда ранним, солнечным осенним утром 38-го ее забрал в Берлин барон Ральф фон Фелькерзам. Тогда она еще не знала, что ее ждет. И вот, все уже — да, теперь можно сказать точно, что почти все уже, — осталось позади…

Маренн вышла из машины и, не обращая внимания на дождь, огляделась вокруг. Ничего не изменилось. Никаких новшеств, разве что труба крематория, который построили тут во время войны, а в остальном — прогнившие, покосившиеся бараки, так хорошо знакомый ей лагерный плац, помещение для охраны, смотровые вышки с застывшими на них пулеметчиками…

Интересно, кто теперь комендант лагеря? Она забыла спросить его фамилию в Берлине. Габель наверняка уже на пенсии. Маренн подошла к часовому и предъявила ему документ.

— Мне необходимо срочно увидеть коменданта, — жестко потребовала она. — У меня приказ рейхсфюрера Гиммлера.

Ее проводили в хорошо знакомое ей здание администрации. Дежурный офицер предупредительно показывал дорогу, но Маренн вовсе не нуждалась в этом — дорогу к кабинету коменданта лагеря она знала наизусть. Сопровождающий распахнул перед ней знакомую обшарпанную дверь.

— От рейхсфюрера СС Гиммлера, — громко доложил он коменданту. Тот сидел, склонив над бумагами лысоватую голову, и на первый взгляд показался Маренн совершенно незнакомым.

«Какой-то новый», — быстро подумала она. Сопровождающий вышел. Кашлянув, комендант поднял голову.

— Одну минуту, простите… — произнес он.

Маренн обомлела: Ваген! Он постарел, потускнел, как-то весь обмяк, лицо обрюзгло от бесконечных попоек… Даже полысел, но все-таки это был именно он. В звании штурмбаннфюрера СС — дослужился…

Казалось, увидев ее, комендант также удивился. Он даже не договорил фразы, которую начал. Потом поднявшись, спросил в замешательстве:

— Ким Сэтерлэнд?

Она кивнула.

— Узнали меня? Помните?

— Конечно, — ответил он и тут же предложил: — Садитесь.

Скинув дождевик, Маренн подошла к столу и села в кресло напротив коменданта. Она заметила, что Ваген с любопытством оглядывает ее мундир.

— Я знал, что Вы сделали карьеру в Берлине, — с ноткой восхищения в голосе заметил он, — теперь у Вас звание выше, чем у меня. Признаюсь, эти семь лет я жил с тайным страхом в душе, — Маренн вопросительно приподняла брови, — да, да, — подтвердил он, предлагая ей сигарету. — Я Вас боялся. Боялся Вашего возвышения. Боялся, что, возвысившись, Вы захотите отомстить мне: всего пара слов Мюллера, и я — на Восточном фронте или того хуже… Ан нет… — он покачал головой, — Вы оказались благородной. Я помню нашу встречу в Берлине, в ресторане «Дом летчиков». Я отмечал там вот этот вот погон, — он хлопнул себя по правому плечу. — Ваш друг, этот знаменитый оберштурмбаннфюрер с рассеченным шрамом лицом, который забрал Вас отсюда, он тогда насмешливо спросил — изрядно подвыпил, наверное: «Скажи, что мне теперь сделать с ним? Я сделаю все, что ты захочешь!» А Вы сказали просто: «Ничего». Хотите честно? — он наклонился к Маренн, — я думал, что мне крышка…