Анатолий Дроздов - Листок на воде

• Название: Листок на воде
• Автор: Анатолий Дроздов
• Жанр: Альтернативная история

Он воевал за новую Россию, но его предали. Враги повезли его на казнь, но он испортил им шоу. С той поры, как неприкаянный, он бродит по чужим телам, не понимая смысла своих воплощений. Римский легионер, греческий гоплит, немецкий рейтар… Он не задерживается в телах, он привык к смерти. Очередное воплощение — русский офицер на Первой Мировой. Это короткая остановка или новая жизнь? Солдатику Петрову предстоит это узнать.

---

Прошу Степана подождать. В штабе получаю разрешение, заскакиваю к себе. Комната к счастью пуста: суббота, вторая половина дня, офицеры разбрелись кто куда. Достаю завернутые в носовой платок ордена, сую в карман. В другой помещается кортик и погоны с авиационными эмблемами. Пехотные офицеры не носят кортики, в Петрограде мигом придерутся! Мы едем в Петроград.

В машине меняю погоны на шинели и мундире, цепляю к поясу кортик. Степан помогает приколоть награды. Пальцы его дрожат от почтения — перед наградами, конечно. Ордена смотрятся эффектно, плюс кортик с темляком… Папаша станет учить жизни, в серебре наград отбиваться легче. Зимняя дорога расчищена от снега, в столицу прибываем скоро. Шофер беспрестанно сигналит, прогоняя с дороги извозчиков. Автомобиль покатывает к особняку на набережной. В залитой электрическим светом прихожей Степан снимает с меня шинель и убегает докладывать. Оглядываюсь: зеркала, полированный малахит на стенах, мраморные ступени лестницы… М-да!

По лестнице спускается ангел. На нем белое, пышное платьице, белые чулки и такие же белые туфельки. У ангела золотые волосы и голубые глаза, в волосах белая лента. Ангелу на вид не больше пяти. Он останавливается на середине лестницы.

— Ты кто? — спрашивает строго.

— Павел Ксаверьевич Красовский, мадмуазель!

— Я не мадмуазель, я Лиза! — поправляет ангел.

Склоняю голову в знак вины.

— Почему фамилия, как у меня? — не унимается ангел.

— Наверное, мы родственники, — делаю предположение.

Лиза задумывается.

— Маман говорила: у меня есть братец! Это ты?

— Я, сударыня Лиза!

— Почему ты большой?

— Хорошо кушал!

— Это плохо! — вздыхает Лиза.

— Почему?

— Большие не играют с маленькими. Я хотела с братцем поиграть.

— Можете на меня рассчитывать, сударыня!

Лиза радостно улыбается. По лестнице сбегает мадам в строгом платье.

— Елизабет! — шипит мадам. — Почему вы здесь? — она поворачивается ко мне: — Извините, господин офицер! Повадилась гостей встречать, прослышала, что брат приедет.

— Я и есть брат.

На лице мадам отупение. Она, верно, думала, что братец у Лизы такой же маленький. Немую сцену прерывает появление Степана.

— Павел Ксаверьевич! Батюшка ждут!

Взбегаю по лестнице. По пути заговорщицки подмигиваю Лизе. В ответ она показывает язык и заливается смехом. Кажется, с ней мы поладим. Степан ведет меня через анфиладу комнат и останавливается перед высокой дубовой дверью.

— Кабинет Ксаверия Людвиговича! — произносит шепотом.

Прибыли. Уф! Как с берега в холодную воду…

Мужчина в темной пиджачной тройке при моем появлении встает из-за письменного стола.

— Здравия желаю, Ксаверий Людвигович!

Бабушка в детстве учила меня: «Не знаешь, что сказать, поздоровайся!»

— Ишь, ты, здравия пожелал! — хозяин кабинета подходит ближе. На вид ему за пятьдесят, обильная седина в волосах, борода тоже с сединой. Мы похожи. Только лицо у него далеко не худое, а солидное брюшко распирает жилет. Он продолжает: — Здравия желает, а сам носа не кажет. Пришлось гонца выправить. Так?

Противник мне попался серьезный, пора переходить в наступление. Затопчет.

— Ксаверий Людвигович, нам пора объясниться!

— Попробуй! — хмыкает он.

— Я знаю: у нас была размолвка. Я даже догадываюсь о причине. Но я не помню, что я говорил вам, и что вы говорили мне. Я перенес тяжелую контузию, память потеряна. Честно сказать, я этому рад. Мне не хотелось бы вспоминать давнишние ссоры. Если я вас тогда обидел, простите! Если вы обидели меня, я вас прощаю.

— Прямо прощеное воскресенье! — хмыкает он и вдруг обнимает меня. От него пахнет коньяком и дорогими сигарами. — Здравствуй, сынок! — он тискает меня своими лапищами и отступает и внимательно разглядывает: — Вся грудь в орденах! Года не прошло! Красовские — они везде первые!

Семейный мир восстановлен. Обедаем, правильнее сказать, ужинаем, но ужин здесь ближе к полуночи. За столом папаша с супругой, Лиза с мадам и я. Блюда подает Степан, натянувший по этому случаю белые перчатки. Все просто, без лишних церемоний. Красовский-старший — предприниматель, а не граф. Белая скатерть, дорогая посуда, столовые приборы с серебряными ручками, но блюда простые. Никаких консоме с корнишонами. Щи с рыбными расстегаями, белужий балык, блинчики по-суздальски (слой черной, слой красной икры), стерлядь… Мяса нет — рождественский пост. На столе вино, водка. Всю жизнь так бы постился! Дамам Степан наливает вино, Ксаверий Людвигович предпочитает водку, в этом мы солидарны. Украдкой разглядываю мачеху. На вид ей двадцать пять — двадцать шесть. Красивое, нервное лицо, слегка испуганное. Оно и понятно: свалился на голову пасынок! Вдруг возьмется за старое? Что отчебучил настоящий Павел Ксаверьевич? Грозил новоявленную мамашу зарезать, с последующим стрелянием в собственный висок, обещал судиться за наследство или просто хлопнул дверью? Лучше бы последнее. Мне совершенно не хочется ссор.

Лиза закончила есть и выжидательно смотрит на меня. Подмигиваю. Она решительно спрыгивает на пол.

— Елизабет! — подскакивает мадам, но Лиза карабкается на мои колени. Красовский делает мадам знак сесть. Лицо мачехи вытягивается — переживает. Усаживаю ангелочка лицом к себе.

— Это что? — она трогает крестик.

— Награда.

— За что?

— За подвиг.

— Ты немца убил?

— Так точно.

— Они плохие?

— Очень.

— У нас в доме немец живет, Герберт Карлович, его никто не убивает, — сообщает Лиза. — Почему?

Папаша прыскает.

— Лиза! — окликает мачеха. — Оставь в покое Павла Ксаверьевича!

— Братец обещал со мной поиграть! — возражает Лиза.

Папаша встает и подходит. Гладит дочь по головке, та прижимается к нему. Не приходится сомневаться: папина любимица!

— Лизонька! — говорит папаша. — Братец поиграет с тобой, но дай ему покушать!

— Зачем? — удивляется Лиза. — Он и без того большой!

Теперь прыскаю я. Смеются все, в том числе Лиза. Сестричку уводят из столовой, перед этим она берет с меня обещание увидеться. Папаша ведет сына в кабинет, льет коньяк в бокалы, придвигает коробку сигар. До чего же приятный вечер!

Папаша смотрит выжидательно, раскуриваю сигару и начинаю рассказ. По-военному кратко, точно и по существу.

— Как прочел в газетах впервые, не поверил, что это ты, — говорит папаша. — Шалопай, только вино и девицы на уме — и на тебе! Застрелил немца, сделал вылазку, захватил пленного…

Молчу.

— Я верил, что порода Красовских в тебе проявится! — продолжает он. — Наверное, контузия помогла. Пусть Бог простит меня, но покойница сделала все, что тебя испортить. Держала подле себя, избаловала. Еле настоял, чтоб тебе в Англию ехать. Но и там письмами тебя забрасывала… Был на могиле? — внезапно спрашивает он.

— Я не помню, где она.

— Завтра Степан отвезет. Тяжко мне было с твоей матерью, Павел! Ну, полюбил я другую женщину, бывает. Это преступление? Все сделала, чтоб жизнь мне отравить: скандалила, Наденьку оскорбляла, сказала, что развод до смерти не даст. В католики хотел записаться, чтоб без развода, да Надя веру менять не захотела. Она-то в чем виновна? Ради меня семью бросила — отец ее проклял, жила со мной без всякой надежды, Лизоньку в девичестве родила — все из-за любви. Золотое сердце!

На свете есть мужчины, которые верят: юные красавицы в состоянии полюбить их, старых, толстых и седых, вовсе не из-за денег. Такие мужчины есть, и один из них сидит передо мной.

— Как сейчас отношения с тестем?

— Наладились! — подтверждает папаша. — На венчании был и на свадьбе. Сыном меня назвал, хотя годами моложе.

— У него, случайно, долгов не было?

— Были! А ты откуда знаешь? — он смотрит с подозрением.

— Предположил.

— А ты не полагай! Были долги и сплыли! — он встает. — Едем!

— Куда?

— Я зван к Щетининым.

— Я в повседневном мундире.

— Это даже лучше — фронтовик! Не то, что их — с паркетов! Зайдем к Лизе попрощаться — и в путь!

Мачеха остается дома — приступ мигрени. Знаем мы эти приступы, но так лучше. У роскошного подъезда на Невском выходим из автомобиля. Подъезд залит светом, как и прихожая. Лакеи снимают с нас пальто, отдаю папаху и смотрю на себя в зеркало. Портной был прав: ранее свободный мундир теперь в пору. Папаша тянет меня по лестнице — мы в огромном зале. Хрустальные люстры, блестящий паркет, кучки разряженных мужчин и дам. Много офицеров — от поручика и выше. Аксельбанты, золото погон, ордена в петлицах и на лентах. Декольте, прически, бриллианты… Папаша ведет меня от группки к группке, здоровается, представляет. Едва успеваю бодать головой и щелкать каблуками. Взгляды: удивленные, насмешливые, завидующие. Последние — у молодых офицеров. Георгиевское оружие на паркете не выслужишь.