Ольга Кузнецова - Просто солги

• Название: Просто солги
• Автор: Ольга Кузнецова
• Жанр: Фэнтези

Моя жизнь — это один сплошной замкнутый круг, из которого невозможно выбраться. Это события, повторяющиеся снова и снова. Это то, чего не избежать. Возможно, даже то, что будет завтра. Такое чувство, что меня заперли в беличьем колесе, и ничего больше не остается, как безропотно крутить незнакомую окружность. Но я не хочу этого. Не хочу, чтобы все повторялось. Чтобы один день был похож на предыдущий. Чтобы он начинался в не-моей кровати не-моей комнаты, а заканчивался в незнакомых объятьях. И все же мои желания никого не волнуют. И все повторяется. Снова и снова.

---

Из глаз начинают катиться слезы, но я уже не до конца понимаю, плачу ли я или это плачет Нью-Йорк, оплакивает свою грязную, никчемную жизнь.

Мне хочется послать весь этот мир к черту и просто забиться в своей — уже по-настоящему своей — комнате, никогда больше оттуда не вылезая. Хочется обнять Жи и вот так, глядя на бешеный вальс Нью-Йорка за окном прожить всю оставшуюся жизнь. Мне больше не хочется приключений и, возможно, мне уже даже больше не хочется увидеть Кима, вновь услышать его мерное глубокое дыхание и посмотреть, настолько ли его глаза на самом деле так похожи на мои.

Мне хочется спросить: "Нью-Йорк, что же ты со мной, черт побери, сделал?!"

Хочется больше никогда-никогда не оборачиваться и не смотреть полное какого-то дикого человеческого разочарования лицо Джо.

— Ты можешь больше не заниматься этим, Кесси. Мы справимся и без тебя.

Хочется никогда этого не слышать… Просто хочется умереть.

15. "Мне сказали, в музыке есть что-то, что надо услышать, что надо почувствовать"

Когда мне было шесть, меня отдали в балетную школу.

Сказали: "Кесси, в музыке есть что-то, что надо услышать, что надо почувствовать".

И я слышала, и я чувствовала, и я училась жить на танцевальном паркете. Думала, что в жизни не может ничего быть прекраснее, нежели твоя собственная музыка в твоей голове и пара крепких ног, способных выделывать грациозные па.

Это непередаваемое чувство, когда резко меняется темп, то увеличиваясь, то уменьшаясь. Этот ритм руководит твоей жизнью, твоим телом, он управляет твоим разумом. В этот момент ты думаешь, что ты — неотъемлемая часть музыки, а она — маленький кусочек твоей души. Ты умираешь и воскресаешь под Штрауса, Бетховена и Баха.

Но музыка кончается, а ты все равно еще представляешь себя принцессой зазеркалья и думаешь, что твоя жизнь — это что-то такое же простое и легкое, как и одна из симфоний. Забываешь, что, чтобы танцевать, одних ног не достаточно.

…

Я еще никогда прежде не видела Нью-Йорк в начале мая. Не видела одухотворенных влюбленных в весну юных девушек, своих городских ровесниц, наряжающихся во все цвета радуги и подставляющих просыпающемуся солнцу свои бледные после долгой зимы личики. Я не видела, как на бульварах начинают продавать первые цветы и что все покупают себе хотя бы по маленькой розочке, только бы вдохнуть нарастающий запах весны.

— Эта весна особенная — купите цветок, мадам, для себя и для своей очаровательной дочки!

И я не могу не оставить этому милому человеку в черно-белой шляпе — совсем как у фокусника! — двухдолларовую купюру. Поймав на себе взгляд цветочного торговца, Жи смущенно смеется и опускает глаза, делая вид, что рассматривает носки собственных туфель.

— Ты ему явно понравилась, — заговорщически шепчу я, потянув девочку в сторону оживленного перекрестка.

Жи в ответ только с мнимой обидой пихает меня в бок, продолжая при этом задорно смеяться, и я тут же отвечаю ей тем же, не замечая наливающихся злобой раздраженных нашим хорошим настроением лиц прохожих.

В такой солнечный день в центральном парке, как и следовало ожидать, и яблоку негде упасть. Но мне почему-то упорно кажется, что здесь никого нет. В какой-то момент в разномастной толпе я замечаю испещренное отвратительными шрамами лицо. И мне кажется, что на меня снова направлено пистолетное дуло.

Мне хочется крикнуть: "Люди! Вы, что, не видите?! Почему вы не видите?.. Почему не чувствуете?.. Почему… почему…"

Человек смотрит на меня внимательно, с какой-то кривой усмешкой. Смотрит. Изучает. Потому что видеть — его единственная привилегия.

Одними губами он спрашивает меня. Я могу различить каждое слово.

"Кесси, ты веришь в Бога?"

И исчезает.

…

Я в сотый раз (наверное, даже больше, чем в сотый) пересчитываю оставшиеся деньги. Слишком мало, чтобы купить два билета в цирк, но я же обещала Жи, поэтому во что бы то ни стало должна выполнить обещание.

В прихожей темно, но я все равно нервно оглядываюсь, прежде чем засунуть деньги обратно за зеркало. Мания преследования — да, это определенно про меня. Наверное, это побочный эффект чересчур развитой интуиции, а может, это просто — интуиция.

Звонят в дверь, вздрагиваю, оборачиваюсь, жду.

Но дверь не открывается сама — не может открыться. А я просто боюсь. Какой нормальный человек будет звонить тебе в дверь в три часа утра?

Я льну к тяжелой, с тысячью и одним замком, двери и просто слушаю, пытаюсь что-либо услышать.

— Кесси, я знаю, что ты там, — шипит раздраженный голос по ту сторону двери. По ту сторону жизни. Это шипение тихое, больше похожее на шепот, но я все равно различаю. Каждый звук, каждое слово.

Замок щелкает, и я вижу его перекошенное лицо и часто вздымающуюся грудь. Возможно, он бежал. За ним был хвост, вот он и бежал.

Я пропускаю его мимо себя и снова запираю дверь: не хочу, чтобы следом прокралась еще чья-нибудь тень. Потому что тени — они материальны.

— Джо? — неуверенно спрашиваю я, не зная, что я могу в таком случае еще сказать.

У него на лице все та же ухмылка — злая, опасная, как бы говорящая: "Не подходи, Кесси, стой там, где стоишь". Но я плюю на свое шестое чувство и просто делаю шаг вперед.

— А ты ожидала увидеть пасхального кролика? — пытается пошутить он. Не получается. Потому что улыбка застывает на его губах, как желе к рождеству.

Я изучаю его, как будто вижу в первый раз. Его широкое лицо, двух-трехдневная щетина и опасно прищуренные глаза. Как у затаившегося в кустах хищника. В этот раз я более смелая: смотрю, изучаю. А он просто стоит и ждет.

— Ты изменился, — неопределенно шепчу я, делая еще один шаг. В прихожей темно — здесь до сих пор не повесили лампочку — поэтому я пытаюсь разглядеть его в темноте. Пытаюсь понять, что в нем не так.

— Всего неделю не виделись, — пожимает плечами он, но как-то: резко, нервно, как будто не знает, что ему еще сделать.

Люди пожимают друг другу руки, а мы с Джо пожимаем плечами. Вполне равноценная замена.

Я поднимаю руку к его лицу, осторожно, медленно, аккуратно, точно спрашивая разрешения. Но моя рука замирает где-то в дюйме от его кожи. Не понимаю, что меня держит: его опасная ухмылка или что-то другое, постороннее. В этот момент я начинаю различать в темноте ноты знакомого мотива. Той мелодии, что мы с Кимом придумали. Сначала она тихая, едва задевающая мое чувствительное сознание. Затем она становится все громче, и я слышу ее все четче.

Закрываю глаза и понимаю: это Джо поет. Напевает.

Я чувствую, как его руки, тяжелые, теплые, ощутимые ложатся мне на плечи, и он притягивает меня к себе. Сквозь его сбившееся дыхание я слышу, как бьется его сердце, временами пропуская удары. Три через два.

И мне хочется, чтобы этот момент продолжался бесконечно, хочется в кои-то веки научиться останавливать время.

Я не говорю ни слова — просто стою, прижавшись к его теплому телу, и слушаю, как Джо тихо напевает знакомый мотив. Мотив, под который я часто танцую в своих мыслях.

Он все еще там, где-то рядом, но я забываю об этом. Забываю даже о том, что я уже не та Кесси, что когда-то считала себя сильной. В этот момент я просто слабая. Просто Кесси, которая больше не желает лгать.

— Ты что-то хотел? — с трудом выдавливаю я, пытаясь вернуться к реальности. Но не получается — все из-за проклятой мелодии в голове.

Он хмыкает. Громко, звучно, опасно. Как будто вновь предупреждает: "Лучше тебе не знать, Кесси, лучше тебе не знать". Но я и спрашиваю, не ожидая ответа, не имея желания слышать этот ответ.

— Да, я хотел, — шепчет он. С намеком, двусмысленно. И я даже рада тому, что узнаю в нем прежнего Джо. Джо, который всегда круче Кесси. Джо, который всегда сверху.

Он хватает меня за подбородок, и я открываю глаза. Он что-то ищет в моих глазах, но, наверное, находит только плотную застлавшую их пелену.

Музыка обрывается в тот момент, когда его губы касаются моих.

…

— Кесси, автобус приехал, — доносится откуда-то издалека, но я не могу разобрать слов, отличить их одно от другого.

Я стою около дороги, на самой обочине и вглядываюсь в тротуар на противоположной стороне. Я смотрю упорно, бессмысленно. Я смотрю и не вижу. Но почему-то среди всего скопившегося тумана я могу различить холодное пистолетное дуло из черного оскверненного метала. Я стою и не пытаюсь шевелиться, не пытаюсь сопротивляться. Пытаюсь определить, как далеко от меня до человека с покрытого язвами лицом. Пытаюсь отыскать его глаза, но под смятой шляпой не видно. Как будто он прячет их, как будто боится…