Сергей Карпущенко - Коронованный странник

• Название: Коронованный странник
• Автор: Сергей Карпущенко
• Жанр: История

---

Так рассуждал Александр, сидя на кожаном, простеганном сиденье в своей отличной коляске. Рядом покоился чемодан со шкатулкой и пистолетами, и недавний император России бережно придерживал его рукой. Его спокойным, радостным мыслям не мешало и непрерывное бормотание кучера Ильи, который хоть и был поражен до глубины души внезапным превращением императора в армейского капитана, да ещё стремившегося в скором будущем надеть монашескую рясу, но виду не подавал, а ведь прежде был очень горд своим лейб-кучерским званием. Ведомо было Илье, что по табели о рангах звание его приравнивалось к полковничьему чину, и это обстоятельство очень льстило бывшему дворовому человеку, волею судеб ставшему императорским извозчиком, к тому же почитаемым Александром Павловичем за характер и особое проворство в гужевом мастерстве.

А ещё сильнее возгордился Илья Байков, когда всеведущий Анисим пересказал ему историйку, в которой он, извозчик царский, был помянут. А дело заключалось вот в чем: ещё год назад Оленин, президент Академии художеств, желая подольститься к государю, на академическом совете предложил утвердить в качестве почетных членов - графов Гурьева, Аракчеева да Кочубея, к художествам имевшим отношение весьма дальнее. Но вице-президент Академии Лабзин с улыбкой предложил пополнить список ещё и лейб-кучером Ильей Байковым, сказав: "Он, хоть и мужик, но ведь чин полковника имеет". Государю, понятно, об этих словах нескромных донесли, и за наглость Лабзин со всей семьей был законопачен в городишко Сенгилей, Симбирской губернии, откуда выбраться так и не сумел.

Илья же, узнав об случае таком, не подумал, что государь сердился на вице-президента ибо была задета его монаршая честь, но гнев царев принял как повод защитить его, любимого возницу, и гордость Илюшина ещё больше возросла. Иной раз он даже думал, что стать почетным членом Академии художеств ему б совсем не помешало. Впрочем, и в своем кучерском искусстве он видел художество немалое, поэтому недолго огорчался.

Теперь же Илья, погоняя лошадей, погоревав немного о том, что скоро лишится он громкого титула своего, но утешив себя мыслью о крупном вознаграждении за долголетний честный труд и непременно на уж скопленные деньги да на дареные заведет выгодную во всех отношениях винную продажу или настоящий трактир, находился в веселом расположении духа, разговаривая как бы сам с собой:

- Ну что за мужиковской и препустой фамилией наградил меня родитель? Байков! Экое пустое прозвание!

Анисим, все ещё не способный прийти в себя после внезапного превращения государя в офицера, желчно, не поворачивая в сторону кучера головы, спросил:

- Тебе что ж, Разумовским или Нарышкиным именоваться захотелось?

- Не-а! - хлестнул левую присяжную Илья. - Я необычности в фамилии хотел, а не княжеского звучания. А много я знавал людей, кои счастье поимели носить прозвания, коими всечастно гордиться можно было. Общался я с Харитоном Кузнецом, со Спиридоном Мудаком, с Аверкием Старухой, с Евдокимом Затравкой, с Власом Мошонкой, с Ермолаем Борзым, с Дементием Осетринкой, с Ханыгой Севастьяном, с Чесноком Лаврушкой, с Иваном Волком и Аникой Раком. Вот сие - знатные, входящие в память фамилии! Любо-дорого где-нибудь в канцелярии назваться: Спиридон Мудак, мещанин!* ((сноска. немало престранных и преоригинальнейших фамилий и прозвищ автору и впрямь доводилось находить в документах тех времен.))

Анисим только головой повел, не одобряя пустых речей своего соседа по облучку, а Илья продолжал:

- И с именем у меня полный швах получился. Понимаю, что и Спиридон, и Лаврушка, и Харитон, к моей особе прилепленные, такоже части мне ни малой толики не принесли б. А вот ино бы звучало, кабы назвался я где Лукиллианом, Елпидифором, Агофодором, Евтропием на худой конец. Да, невеликой прозорливости был попик, который в святцах мне имя подыскал, хоть и впрямь нехудое имя, пророческое, но негромкое, и звука в нем никакого нет.

Анисим молчал. Он, имевший уж капиталец, под проценты положенный в банке, плохо слушал Илью и все прикидывал: "Да сколько ж государь определит мне пред тем, как за стенами лавры укрыться? Знаю щедрость его, уж не меньше трех тысяч пожалует, пусть даже и ассигнациями. Тогда можно будет и домишко завести, да и ожениться. Нехудо б было, если во дворянстве введет. Тогда и на добрую невесту рассчитывать можно, с капиталистым приданым. Эх, заживу, хоть и не на широкую ногу, но благородно. Можно будет и процентную лавчонку в собственном доме открыть - дело прибыльное".

А Александр, слушая болтовню Ильи, немало веселившую его, все глядел направо и налево, и каждое дерево, каждый кустик или стожок радовали его, и казалось ему самому, что счастливей человека, чем он, и не нашлось бы сейчас в России.

Ехали в сторону Гомеля уже третий день. Редкие деревеньки и села, крохотные городишки встречались дорогой. Две ночи прокоротали на постоялых дворах, где для господина офицера отводились лучшие комнаты, и Алекандр радовался тому, что в этих неопрятных, на его взглядах, комнатах, со старыми, ободранными и изрисованными неприличными рисунками обоями, с тараканами и клопами, ему было куда вольготней, свободней, чем в изысканных апартаментах дворца на Каменном острове, в Зимнем или в Царском селе. Особая легкость ощущалась Александром потому, что не нужно было принимать министров с докладами, ездить на разводы и смотры войск, встречаться и прогуливаться с нелюбимой женой, которой он все-таки должен был оказывать знаки внимания и даже почтительности, разговаривать с фрейлинами, пустыми по большей части и льстивыми, видеть суету камердинеров, лакеев, истопников - всей придворной своры, называемой Александром в глубине души просто сволочью. Теперь все было проще: он - капитан, он - платит за постой, и ему спешат принести наспех зажаренную курицу, плохого вина, накрыть постель сырыми, сырыми простынями из грубого холста. Но все эти обстоятельства лишь радовали Александра, и он радовался за самого себя, ощущавшего в себе веселость и легкость.

Лишь одно обстоятельство пугало его вначале - бывший монарх боялся быть узнанным. Тогда о его присутствии на постоялом дворе непременно бы доложили местным властям, те подали бы весточку в Бобруйск или в Петербург, и тогда - прощай свобода. Но опасение это расстаяло быстро - капитанский мундир заставлял видеть в нем лишь офицера. К тому же, Александр стал подозревать, что все эти встречавшиеся дорогой люди видели его лишь на портретах, часто очень плохих, приукрашивающих его внешность, и робость, являвшаяся вначале на его лице при входе на постоялый двор, вскоре сменилась уверенным выражением, что, заметил он, лишь вызвало к нему ещё большее уважение и даже подобострастие.

Спустя три дня пути, когда время близилось к полудню, Илья, приподнимаясь на облучке, вглядываясь вдаль, заметил:

- Ваше высокородие, кажись, верховые какие-то скачут, навстречу нам! Ишь, пыляку подняли! Полностью прикрылись бы да кузов не прикажете ль поднять?

Но не вид пыльного облака заставил вздрогнуть сердце Александра. Хоть верховые и двигались ему навстречу, но он тут же предположил: "А не за мной ли? Не из Бобруйска ли посланы?" Сам приподнялся, стараясь понять, кто бы это мог быть - и впрясь, в облаке пыли, на рысях, покуда ещё в полуверсте от коляски, скакали кавалеристы. Не будучи зоркоглазым, Александр, тревожась, долго не мог понять, кто это: уж не флигель ли адъютанты? Но по мере того, как отряд приближался, стало видно, что скачут уланы - пики с флюгерками то подстакивали, то опускались при беге лошадей, и Александр ту же успокоился:

"Нет, не из Бобруйска. На смотр улан меня там не звали".

Он даже не отдал приказ Анисиму поднять кожаный кузов, зная, что отряд пронесется мимо быстро, а ему так хотелось посмотреть на лихих улан, форму которых он даже предпочитал государской.

Все ближе, ближе... Вот уж Александр разглядел полковника, скакавшего впереди. С ним рядом - полковник и майор. Топот нескольких сотен копыт становился все громче, и скоро коляску от отряда, - всего-то эскадрон, не больше, - отделяло саженей десять. Тут полковник, совсем уж пожилой и невидный, маленький, почти не заметный из-за головы высокой рыжей лошади, внезапно поднял руку, и уланы, притормаживая, стали натягивать поводья.

"Что такое? - подумал со страхом в сердце Александр. - Неужели по мою честь?"

Полковник, поглаживая по шее своего коня, шагом подъехал к коляске Александра. Вслед за ним - полковник и майор, остальные же уланы, штабс-ротмистры, ротмистры, поручики, корнеты, рядовые, сбились в кучу, поглядывали на человека, сидящего в коляске, о чем-то переговаривались, переглядывались. Было видно, что их развлекает и это ничтожное дорожное происшествие.

- Господин офицер, - обратился к Александру довольно строго полковник, шапка-уланка на голове которого была надвинута так низко, что отдавливала уши книзу, делая его лицо совсем крошечным, - вы находитесь в местности, отведенной под квартирование третьего Украинского уланского полка, а посему соблаговолите удостоверить свою личность каким-либо официальным документом.