Моше Бела - Мир Жаботинского

• Название: Мир Жаботинского
• Автор: Моше Бела
• Издательство: Восточная литература
• Жанр: Публицистика
• Год: 1992

Десятки лет прошли с тех пор, как Жаботинский высказал мысли, приведенные в этой книге. С тех пор, как он покинул мир, нашу планету потрясли революции и перевороты, войны и восстания, и все это свершилось с такой силой и такой стремительностью, что никакой смертный не мог их предвидеть. В Восточной и Центральной Европе была уничтожена мощная еврейская община; возникло государство Израиль, героически выстоявшее в борьбе за свое существование, победившее во всех войнах против него, освободившее Иерусалим и землю предков. Мир изменился до неузнаваемости. Но каждый, кто возьмет в руки эту книгу, не сможет не увидеть, что почти все злободневные проблемы нашего времени, служащие предметом дискуссий общественности, занимали и Жаботинского, трактовались им в его трудах и доводились до ведома читателя со всей присущей ему чуткостью, пониманием и убежденностью. Многие его мысли настолько актуальны, что кажется, что они написаны в наше время.

---

В те дни, на пороге двадцатого века, Италия была приятным государством. Если бы мне понадобилось одним словом определить единую основу для всех течений политической мысли, соперничавших за популярность среди общественности, я бы выбрал устаревший термин, вызывавший тогда насмешку, а сейчас — презрение и отвращение молодежи Италии и всего мира: либерализм. Это широкое понятие, несколько туманное из-за своей многогранности: стремление к установлению порядка и справедливости без насилия, универсальная мечта человечества, сплетенная из милосердия, терпимости и веры в доброе начало человека. Тогда в общей атмосфере еще не ощущался столь явно, но уже появился первый признак культа «дисциплины», вылившийся впоследствии в фашизм.

Оригинал написан на иврите; в сб. «Автобиография».

Жаботинский не пытался отрицать, что с усилением социалистических тенденций (влиянию которых он также был подвержен в период учебы в Италии) идея либерализма частично утратила свою популярность и ее «буржуазные» аспекты служили объектом критики и насмешек. Но при всей симпатии к революционной стихии, охватившей Россию в начале двадцатого века, Жаботинский не поддался модному тогда толкованию понятий либерализма и буржуазии как исключительно отрицательных:

Не надо только спекулировать словом буржуа, пользуясь его двояким значением, особенно по-русски. По-русски слово «буржуа» сейчас приводит на ум другое — «буржуй», и люди легкомысленные или недобросовестные часто пользуются этим созвучием для «херема» над инакомыслящими. Надо всегда помнить, что «буржуй» (у Горького «мещанин») есть понятие бытовое, а «буржуа» политическое, и одно с другим ничем извнутри не связано. Буржуа может не быть буржуем, и буржуй может не принадлежать ни даже краем уха к буржуазии. Загляните в дом к иному немецкому рабочему, избирателю Бебеля, и филистерски размеренный строй его семейного быта подчас заставит вас подумать: о, какой это в конце концов буржуй! А между тем, он не только не буржуа, но даже совсем напротив. В то же время Линкольн, Парнелль, Гладстон, Маццини, Кавалотти — все это несомненные буржуа, носители классически-буржуазных идеологий, но их имена вечно будут окружены уважением потомков. Герцлю принадлежит одно из первых мест в этом блестящем ряду великих людей третьего сословия. Из того, что мы с вами предвидим наступление момента, когда это сословие уступит господство другому, более многочисленному общественному слою, далеко еще не следует, что мы вправе забыть о передовой роли, которую сыграла буржуазия в мировой истории, и которую с таким беспристрастием подчеркивал сам основатель пролетарского мировоззрения. И было бы очень наивно думать, что эта роль уже сыграна до конца, и что классическому «либерализму» нечего уже больше делать на земле. Я полагаю, напротив, что нет еще на свете страны, где лучшие заветы классического либерализма были бы осуществлены во всем полном объеме; и даже смею верить, что не только в 1923-м году, но и в 1950-м добрых три четверти тогдашнего культурного мира будут все еще только вздыхать и мечтать о полном осуществлении настоящего буржуазного либерализма.

«Доктор Герцль», 1905; в сб. «Первые сионистские труды».

Эта увлеченность либерализмом сопровождала Жаботинского на протяжении всей его жизни. В его сознании жила надежда на то, что, невзирая на все общественные бури, которые обрушились на человечество в период между двумя мировыми войнами, наступит час либерализма — в эпоху успокоения и отрезвления:

«Старик» обанкротился со всех точек зрения: запахом гнили отдает от всеобщего права голоса, парламентов, от его возвышенных принципов, его Десяти Заповедей; разбиты сами Скрижали Завета, и даже те, кто озарен светом порядочности, даже они, покачивая головой, перешептываются: мир праху его. Старики перешептываются, а молодежь говорит громко: он испустил дух.

Так ли это? Умер ли он? — Еще увидим... через пять лет... увидим, похоронен ли «старик»-либерализм и его ошибки в отношении свободы, равенства и народного волеизъявления...

И если я утверждаю, что через пять лет не будет и в помине нынешних модных увлечений, захвативших души стариков и молодежи, то это не потому, что мне не нравится превозносимая ныне общественная система. Я могу гарантировать, что она исчезнет, так как — безрассудна, а предлагаемые «стариком»-либерализмом основы общественного и государственного устройства — лучше и практичнее.

По правде говоря, «рецепты» мои взяты из кулинарии, а не из аптеки, и предназначены они для нормальных времен, а не на период болезни. Случается иногда, что человек заболевает, и тогда он нуждается в горьких целебных зельях и, возможно, даже в операции. Но больничный режим нельзя превращать в постоянный образ жизни. Больничный режим включает в себя уколы, перевязки и изнурительные диеты, в то время как образ жизни здорового человека предполагает свободу в выборе пищи и места пребывания. Факт, что три четверти мира находятся сейчас на больничном режиме — обоснованно или нет; возможно, это необходимо для некоторых, а для других — нет; и терапия, и хирургия, применяемая к ним руководителями лечебниц, возможно — правильная, возможно — ошибочная; я не компетентен в этой сфере. Но одно я понимаю: восторженные наблюдатели (молодые, старые, компетентные, невежественные), толпящиеся под окнами лечебниц, аплодирующие и скандирующие: «Да здравствуют хлороформ, уколы, касторка и смирительные рубашки!» — это не что иное, как масса зевак. Я знаю, что через пять лет все народы освободятся из «лечебниц». Иногда после вредного режима на долгое время устанавливается прочный политический режим. Но мода, восторг от политического хлороформа и общественно-социальных смирительных рубашек? Старик-либерализм еще попляшет на их похоронах, и его «погребальщики» будут плясать вместе с ним.

«Старик-либерализм», «Хайнт», 14.10.1932.

Насколько велика была вера Жаботинского в либерализм, даже, а возможно, именно в период разгула фашистских настроений в Европе накануне Второй мировой войны, мы можем судить по его письму, классифицированному как «частное», господину Бартлету — лидеру британской либеральной партии:

Возможно, что в ближайшее время я и мои друзья обратимся к Вам по делам, касающимся Страны Израиля. Но данное письмо — личное, и цель его — иная.

Заинтересованы ли Вы в возрождении либерализма, старой веры, бывшей в моде в девятнадцатом веке? Я ощущаю, что его час приближается: я убежден, что приблизительно через пять лет восторженные массы молодежи поддержат либерализм и его тезисы будут произноситься во всем мире с тем же восторгом, с каким пять лет назад — лозунги коммунизма, а сегодня — фашизма. Однако его влияние будет гораздо более глубоким, так как либеральность коренится в самой природе человеческой, в отличие от казарменных теорий.

Если Вы заинтересованы сами или знаете о чьих-то попытках действовать в направлении возрождения и реализации либерализма, я бы хотел оказать свою помощь.

Я понимаю, что некоторые евреи, отвергающие мою концепцию сионизма, подозревают меня в профашистском настрое. Я — полная противоположность этому; инстинктивно я ненавижу любую разновидность полицейского режима «полицай-штат». Я подвергаю сомнению значение дисциплины, силы, наказания и т. д.— вплоть до планового (направляемого сверху) хозяйства.

Нет надобности уточнять, что, говоря о либерализме, я имею в виду не определенную британскую партию, а философское течение, бывшее достоянием людей многих партий в различных странах, течение, придавшее девятнадцатому веку его величие. Буду рад услышать Ваше мнение по этому поводу.

Письмо на англ. яз., 9.12.1938.

Борьба

«Надо бороться. Возможно, и не победишь. Но сдаваться — нельзя».

Одним из новшеств, привнесенных Жаботинским на еврейскую улицу, была идея борьбы — бескомпромиссной борьбы до победы. Политическая борьба многолика. «Политическое давление», «политическое маневрирование» — об этом здесь уже говорилось. В этой статье мы приводим высказывания Жаботинского о политическом капитулянтстве, об «умеренности» и о бесперспективности такой политики.

Жаботинский, будучи непревзойденным мастером слова, не верил в силу слов, не подкрепленных делом. В приводимом ниже фельетоне он высмеивал систему взглядов, которую называл «системой Керенского»:

Керенский был адвокатом. Прекрасная и полезная профессия, пока она находит применение меж четырех стен зала суда. Там вдоволь простора для специфической психологии, свойственной каждому адвокату: для безграничной веры в силу слов, во власть довода, в царство формальной логики. Адвокат стремится доказать, и, если он привел неопровержимые доводы в пользу своей правоты, значит — победил. Но когда эта психология выносится из зала суда и привносится в политику, в особенности в критические времена,— тогда хоронят государство. Потому что политическая машина управляется не по законам формальной логики. Доводы не действуют на толпу...