Моше Бела - Мир Жаботинского

• Название: Мир Жаботинского
• Автор: Моше Бела
• Издательство: Восточная литература
• Жанр: Публицистика
• Год: 1992

Десятки лет прошли с тех пор, как Жаботинский высказал мысли, приведенные в этой книге. С тех пор, как он покинул мир, нашу планету потрясли революции и перевороты, войны и восстания, и все это свершилось с такой силой и такой стремительностью, что никакой смертный не мог их предвидеть. В Восточной и Центральной Европе была уничтожена мощная еврейская община; возникло государство Израиль, героически выстоявшее в борьбе за свое существование, победившее во всех войнах против него, освободившее Иерусалим и землю предков. Мир изменился до неузнаваемости. Но каждый, кто возьмет в руки эту книгу, не сможет не увидеть, что почти все злободневные проблемы нашего времени, служащие предметом дискуссий общественности, занимали и Жаботинского, трактовались им в его трудах и доводились до ведома читателя со всей присущей ему чуткостью, пониманием и убежденностью. Многие его мысли настолько актуальны, что кажется, что они написаны в наше время.

---

Отправной точкой этих высказываний послужила личность Зеева Темкина — одного из лидеров сионизма в России и в Эрец Исраэль и одного из основателей ревизионистского движения. Другим лицом, которому Жаботинский присвоил титул истинного аристократа, был адвокат Слиозберг — страстный борец за права евреев в дореволюционной России. Жаботинский показал благородные черты его характера и вновь изложил свое кредо в отношении аристократии и ее «еврейской стороны»:

...Вот еще одна черта — унаследованная непосредственно у царя Давида. Мне рассказывали: если Слиозберг заключил с вами соглашение — можете на него положиться. Он будет трактовать его так, как трактуете вы. Вам нечего опасаться подвоха. И еще: в его конторе человеку становилось как-то по-домашнему легко и удобно. То есть, не то чтобы он мог принять вас в халате — сам он был подтянут и аккуратен, но при этом как бы предлагал вам: «Представь себе, что ты в халате, и давай поболтаем как приятели». Кто-то сказал, что во всех слоях общества можно встретить людей, которым к лицу был бы титул «ненаследных принцев». И всякий, о ком можно услышать такой рассказ, стоит того, чтобы о нем было рассказано, услышано и пересказано детям. И чердак может стать дворцом. В приведенной истории две черты превратили героя в хозяина дворца: верность слову и умение сделать легко и хорошо ближнему, не давая при этом поблажки себе.

Все это специфические еврейские черты? Я не знаю. Никогда не задавался вопросом, национально ли в нас наше стремление к честности, к правде... не знаю. Но вот о чем не следует забывать: если сотни лет унижений оставили на нас свои следы, то очевидно, что сотни и тысячи лет глубочайшего и высочайшего духовного развития тоже должны как-то сказаться. А ведь это развитие было таких масштабов, такой глубины, что и мудрый древний Китай не знал подобного. В те времена, когда предок самой древней из европейских династий не видел за всю жизнь ни одной буквы, наши предки углублялись в такие области знания, что и по сей день доступны далеко не всякому. И это не могло не оставить следа — семьдесят поколений напряженного духовного труда, погружения в тайны добра и зла, совести и воздаяния. «Ненаследные принцы» есть в каждом народе. Говорят, у нас — встречаются реже, чем у других. Но по правде, если б не трагедия нашей истории, то только из них бы и состоял сейчас наш народ.

«X. Слиозберг», 1933; в сб. «Воспоминания современника».

Но образ самого значительного еврейского аристократа Жаботинский не описал. Он его прожил. Изо дня в день, из года в год нес он корону. А нести было тяжело. Но даже завзятые противники Жаботинского не могли не признать величия его души. И его ученики учились у него Хадару (см. ст. «Хадар»). Это не что иное, как еврейское название всех вместе взятых свойств аристократии.

Титана потомок, ему я подобен.
Красу и величие мне ли не знать.
Я горд пред царями, пред бедными скромен,
И я побеждаю — чтобы прощать.

«Клятва», в сб. «Стихи».

Эрец Исраэль

«Плоха она или хороша, удобна или неудобна, дешева или дорога — это моя земля».

Проблемы сионистского движения были не столько в достижении его политической цели, которая формулировалась так: национальное, духовное и политическое возрождение еврейского народа на своей территории и облегчение участи евреев, спасение их от уничтожения посредством иммиграции на эту территорию. Эту идею, в принципе, готов был поддержать весь цивилизованный мир. Трудности начинались тогда, когда формулировалась географическая цель — Эрец Исраэль — страна сравнительно густонаселенная, где пересекались интересы всех держав. Почему же сионисты остановили свой выбор именно на этой земле, получение которой требовало неимоверных усилий и огромных жертв? Почему именно Эрец Исраэль, а не, скажем, Биробиджан? Ответ понятен: тысячелетняя тяга евреев к Сиону, к земле, с которой связана вся история народа, все его традиции, молитвы, песни — все. Но резонно спросить: а откуда такая тяга к Сиону у людей, выросших вне еврейской традиции, не привыкших каждый день молиться о нем, таких, как Герцль, например? Известно, что когда Герцль впервые выдвинул идею еврейского государства, он не утверждал, что это должна быть именно Эрец Исраэль. Как и Герцль, Жаботинский не рос в атмосфере еврейской религиозной традиции. В «Автобиографии» он свидетельствует: «Никаких особых сантиментов, романтической любви к Эрец Исраэль у меня не было тогда; собственно, я не уверен, что есть теперь». Почему же именно за эту землю он всю жизнь боролся с такой страстью и самоотверженностью? Ведь он, будучи сионистом, мог бы признать, что главное — найти какую-нибудь территорию для евреев за пределами стран их концентрации — и достаточно. Что же заставило его сразу решительно отвергнуть идею Уганды[*]? Представляется, что его приверженность к Эрец Исраэль возникла из понимания национального единства евреев, которое придавало смысл всей их истории:

До Палестины мы не были народом и не существовали. На почве Палестины возникло, из осколков разных племен, еврейское племя. Почва Палестины взрастила нас, сделала гражданами; создавая религию единого Бога, мы вдыхали ветер Палестины, и борясь за независимость и гегемонию, дышали ее воздухом и питались злаками, рожденными из ее почвы. В Палестине выросли идеологии наших пророков и прозвучала «Песнь песней». Все, что есть в нас еврейского, дано нам Палестиной; все остальное, что в нас имеется, не есть еврейское. Еврейство и Палестина — одно и то же. Там мы родились как нация и там созрели. И когда буря выбросила нас из Палестины, мы не могли расти дальше, как не может расти дальше дерево, вырванное из земли. И вся наша жизнедеятельность свелась к охране той нашей индивидуальности, которую создала Палестина.

«Сионизм и Палестина», 1904.

Жаботинский решительно выступал против «территориалистов», которые считали, что можно построить еврейское государство в любом другом месте, не в Эрец Исраэль:

Я говорил и говорю, что вся история галута субъективно сводится к охране нашей палестинской индивидуальности. Это не предрешает вопроса о том, насколько нам удалось или не удалось сохранить в неприкосновенности нашу палестинскую индивидуальность: это значит только, что охрана ее была центральным нервом, основной красной нитью, главным, так сказать, рельсовым путем нашей истории на всем протяжении галута. С того момента, как возник «еврейский вопрос», он бессознательно и естественно поставлен именно в этой форме: найти способ для сохранения еврейской палестинской индивидуальности. Следовательно, сионизм, если ему предстоит дать окончательное решение «еврейского вопроса», должен дать его непременно в этой же форме: найти лучший способ для сохранения и развития еврейской палестинской индивидуальности, т. е.— переселить нас в Палестину. Без Палестины сионизм не то что «еретичен», а просто неосуществим, так как завершение нашего галута должно двинуться по тому же рельсовому пути, по которому двигался и весь исторический поезд галута: поезд, сошедший со своих рельс, неминуемо терпит крушение. Уганда в моих глазах не тем плоха, что из нее в конечном итоге выйдет не палестино-еврейское, а угандо-еврейское государство: она тем плоха, что из нее в конечном итоге никакого государства не выйдет и не может выйти: ибо длительное массовое национальное напряжение («hachlatá leumith»[*] Ахад-Гаама), необходимое для осуществления еврейского государства, может создаться и поддерживаться только на почве того принципа во всей полноте, который является разгадкою всей нашей исторической национальной самообороны: гарантии сохранения палестинской индивидуальности. Такая гарантия может быть связана только с Палестиной.

«О территориализме», 1905.

Так Жаботинский убеждал евреев, которые сомневались в обязательности «принципа возвращения в Сион». С не евреями, а в более позднее время и с евреями тоже, он говорил более «практическим» языком. Когда в Центральной и Восточной Европе проснулся вулкан антисемитизма, многие государства поняли, что необходимо подыскать для евреев какую-нибудь территорию, главным образом для тех евреев, которые были изгнаны или которым удалось вырваться из стран германской «сферы влияния» и которых принимали везде без особого энтузиазма. Так как Британия решительно отказалась направить поток беженцев в Эрец Исраэль, политики стали вертеть глобус, подыскивая клочок суши для «лишних евреев». С этой целью была созвана Эвианская конференция 1938 года. Жаботинский считал все это пустым делом. Искомую землю он называл «фата-морганой». Он был уверен, что в конце концов все будут вынуждены согласиться, что Эрец Исраэль — единственно возможное решение наболевшего вопроса. Он предлагал единственно верный, по его мнению, путь: