Коллектив авторов - Воспоминания о Корнее Чуковском

• Название: Воспоминания о Корнее Чуковском
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1977

Воспоминания, представленные в сборнике, воссоздают в своей совокупности живой и правдивый портрет К. И. Чуковского. Написаны они в разном ключе — рядом с развернутыми психологическими этюдами, основанными на многолетних наблюдениях (К. Лозовская, М. Чуковская, Н. Ильина), небольшие сюжетные новеллы (Л. Пантелеев, Ольга Берггольц, А. Раскин, Е. Полонская), рядом со стихотворными посвящениями С. Маршака и Евг. Евтушенко и поэтическим образом, созданным в очерке А. Вознесенского, строгие описания деловых встреч и совместной работы в области литературоведения, лингвистики, переводов, а также на радио.

Детский писатель, литературовед и критик, журналист, переводчик и исследователь языка — все эти стороны многообразной деятельности К. И. Чуковского представлены в воспоминаниях современников. В мемуарах отражены отношения писателя с людьми — прославленными и никому не известными, близкими ему и чуждыми, взрослыми и детьми — и, главное, отношение его к литературному труду.

Среди мемуаристов читатель встретит имена известных писателей, художников, актеров.

Составители: К. И. Лозовская, З. С. Паперный, Е. Ц. Чуковская

---

Когда рукопись наконец отвозили в редакцию, он нетерпеливо ждал сначала набора, потом корректур, первую и вторую, потом чистые листы, потом сигнал, потом авторские экземпляры книги. Он засыпал меня вопросами:

— Что же с «Советским писателем»? (Где шла его книга «Из воспоминаний»).

— Делает ли художник рисунки к моему «Бибигону», который должен выйти в «Советской России»?

— Нет ли корректур Киплинга?

— Есть ли чистые листы «От двух до пяти»?

— Когда выйдут мои сказки в Детгизе?

Если Корней Иванович был в больнице или в санатории, мне звонили медицинские сестры или добровольные помощники и вновь и вновь расспрашивали меня о его делах, хотя я только час назад сама говорила с ним. А то мне вслед отправлялась записка с наставлениями (конверт он обычно надписывал так: «КИЛ от КИЧ»):

«Не забыли ли Вы напомнить им, что они должны объяснить: канцелярит с ударением на последнем слоге — болезнь (вспомним: дифтерит, колит, аппендицит)».

Малейшая задержка чудилась ему катастрофой, потому что каждый год, каждый день своей жизни он считал последним подарком судьбы.

Как только Корней Иванович получал вышедшую книгу, на корешке одного из экземпляров он ставил букву «М» или писал слово «МОИ» и тут же, перелистывая книгу, начинал вносить в текст поправки и дополнения, вписывая их на поля книги или подклеивая вставки к страницам.

О некоторых статьях в «Современниках» говорил:

— Вялая, бескровная статейка (например о «Собинове»).

О «Репине»:

— Сейчас я написал бы эту книгу по-другому…

А получив «Живой как жизнь», сказал:

— Книжка, пожалуй, невредная.

Но что за горьким был день, когда я поставила на письменный стол Корнея Ивановича пакет с несколькими экземплярами книги «О Чехове». Он принялся развязывать шпагат, а я направилась в свою комнату. Уже у двери за моей спиной раздался безнадежно-отчаянный голос:

— Терпеть не могу этот бразовский портрет! — И в то же мгновение мимо меня пролетела и упала книга.

Я наклонилась и рассмотрела портрет. Это была фотография Чехова, чем-то схожая с портретом работы Браза. Сгоряча Корней Иванович не вгляделся в фотографию и отшвырнул от себя книгу.

Спас меня сохранившийся титульный лист машинописного экземпляра, на котором Корней Иванович четко вывел:

«Корней Чуковский.

Чехов и его мастерство»

и поперек листа, карандашом:

«2 портрета

Один вначале — тот, что в VIII томе против 13 страницы (достать оригинал в Чеховском музее) другой работы Браза в самом конце».

Но этот лист я не сразу показала ему. Когда я опамятовалась и вновь вошла в кабинет, он повернул ко мне лицо, все залитое слезами…

Корней Иванович мечтал составить том своих критических статей, тех, которые наиболее ценил, и назвать эту книгу «Вечерняя радуга». Ему очень полюбились эти два слова, и он не раз перечислял статьи, которые включит в эту заветную свою книгу.

Но такой книги ему не пришлось издать. А заглавие он подарил поэту из села Ильинское — Семену Воскресенскому: «Вечерней радугой» назвал свою работу о стихах престарелого поэта. Статьи же, потерявшие свое заглавие, он стал вкладывать в папку, на которой написал: «VII том». Корней Иванович надеялся, что, выпустив VI том собрания своих сочинений, он вдогонку сдаст в издательство и «VII том».

Книга «Рассказы о Некрасове», статьи о Джеке Лондоне, о Короленко, «Ахматова и Маяковский» должны были стать основой этого тома.

Однажды у себя на столе я увидела толстую тетрадь в. твердом коричневом переплете. Она лежала открытой, и на первой странице было написано: «Кларина книга». Написано было так:

Кларина Книга

И под этим заглавием следовали вопросы:

«Как зовут Лаврецкого? Его адрес?

Адрес Кассиля?

Гаркави.

Книга Дубинской „Некрасов“.

Клей.

Где детгизовский вариант „Бибигона“?»

К вечеру я рядом с вопросами написала ответы. Я узнала имя-отчество Лаврецкого и его адрес. И адрес Кассиля тоже. Подготовила сверку текстов диссертации А. Гаркави и книги Дубинской о Некрасове, необходимых для работы над статьей «Свое и чужое», где Корней Иванович защищал некрасоведа Гаркави от наскоков Дубинской[18].

Детгизовский вариант «Бибигона» нашелся, и с левой стороны своих вопросов удовлетворенный Корней Иванович поставил крестики.

Тетрадь эта велась нерегулярно. То записи в ней шли день за днем, то она надолго исчезала и возникала на моем столе в те дни, когда Корней Иванович гневался на меня и старался припомнить как можно больше упущенных мною дел. Тогда появлялись такие записи:

«Клара (с гуся вода)

„Айболит“ в Крымиздате.

„Рассказы о Шерлоке Холмсе“ вышли в нескольких издательствах под моей редакцией и с моим предисловием.

Сказки вышли в Симферополе и др. местах.

Лирика. Где?

Энциклопедия!!!

Страницы воспоминаний (все перепутаны).

Почему в Детгизе не выходят сказки?»

По временам негодование Корнея Ивановича выплескивалось через край. Тогда с каждой строкой увеличивалось количество вопросительных знаков:

«Где газета? (один вопросительный знак)

Где 3-й том Чехова??» (два вопросительных знака).

Но этого показалось Корнею Ивановичу мало, и он приписал: «и 4-й».

«Где книги??? (три вопросительных знака).

Где членский билет Союза писателей???? (четыре вопросительных знака).

Где корректура Уитмена?????» (пять вопросительных знаков).

Перечень дел и вопросов начинался иногда без обращения, иногда Корней Иванович писал число, месяц, а порою на первой строке аккуратными буквами выводилось слово «Клариссима».

Наряду с деловыми поручениями, — например: «Просмотреть Тифлисские газеты за 1875 г. — Нет ли там о том, что Сл[епцов] читал „Сцены в мировом суде“ публично», — были и такие просьбы:

«Позвонить Юрию Федоровичу Стрехнину, Д 2–22–49, что я сейчас очень нездоров и не могу прочесть рукопись Зивельчинской (сказать нужно очень вежливо, указав, что я ужасно хотел бы прочитать оное творение)».

Или.

«Позвонить Ляле Ульяновой, Б 1–07–76. Поздравления и любовь. Подарю Бибигона».

У Корнея Ивановича было несколько друзей и знакомых, которым он ежемесячно считал своим долгом помогать деньгами. В «Клариной книге» много напоминаний о том, кого снабдить деньгами.

В одно из изданий прозаической сказки «Доктор Айболит» вкралась ошибка. Обезьянка Чичи, которая осталась на обезьяньем острове, вдруг очутилась на корабле вместе с доктором Айболитом и другими зверями. Ни Корней Иванович, ни редакторы, ни я, ни папы-мамы-бабушки не заметили этого. Только девочка Наташа Рыжова прислала письмо, где уличала Корнея Ивановича в этой ошибке.

Корней Иванович написал в тетради:

«Наташа Рыжова исправила Д-ра Айболита,

(на 56 стр. нужно вычеркнуть Чичи)».

И через несколько листов:

«5 марта.

Послать „Бибигона“ Наташе Рыжовой» —

и ее адрес, по которому я и отправила книгу.

Однажды летом Корней Иванович предложил мне пожить у него в доме несколько дней. И заполнил одну страницу такими указаниями:

«— Поселиться в телевизионной комнате.

— Побольше гулять.

— Прибить мой портрет в указанном месте».

Потом этот портрет Корней Иванович подарил мне.

Если перевернуть «Кларину книгу» и перелистать ее с конца, можно прочесть такие записи:

«11 авг[уста] в 12 час.

Комитет: Галя, Назым Хикмет,

Мария Ив. Джерманетто»

и др.

Это список людей, которые участвовали в организации одного из первых переделкинских костров.

Через страницу — репертуар.

И пригласительный билет:

«Костер 16 августа. Воскресенье. 3 часа дня.

Прощай, лето.

Детская библиотека. Ул. Серафимовича.

Выступления писателей. — Концерт.

Детская самодеятельность.

Входная плата — 5 шишек».

О кострах на участке Корнея Ивановича писали очень много. Готовился он к ним задолго, привлекая в помощь всех, кто хотел ее оказать. Но с каждым годом все труднее было ему выдерживать «предкостровое» напряжение. Он заболевал от ожидания, от мелочных неувязок, от невозможности прекратить дождь, который всякий раз начинал заливать сложенный пирамидой хворост, и эстраду, и скамейки, и собравшихся зрителей. Однажды, сильно простуженный, решил не присутствовать на костре. Он устроился на балконе с бумагами и книгами, надеясь продолжить свою работу. Но не мог сосредоточиться, вставал, пересекал свой кабинет, выходил на террасу, обращенную окнами в сад, и смотрел, как идут на костровую площадку маленькие дети с родителями или пионеры с флагами и горнами; беспрестанно интересовался, кто из писателей и артистов приехал и почему кто-то из них запаздывает. Наконец, совершенно измаявшись, он задумал бежать из дома: сел в машину, посадил за руль своего внука Женю, рядом с Женей меня, и мы на большой скорости помчались по шоссе в Барвиху. Корней Иванович сидел молча, потом вдруг закричал: «Назад!» — и стал открывать на всем ходу дверцу «ЗИМа». Женя, испугавшись, что дверца под напором встречного ветра вырвется из рук Корнея Ивановича и он, не удержавшись, упадет на дорогу, тоже закричал: «Дед, остановись!» — и, развернувшись, повел машину в Переделкино. Праздник был в полном разгаре. Когда Корней Иванович подошел к эстраде, перед детьми манипулировал фокусник. Дети встретили Корнея Ивановича приветственным визгом, а фокусник посадил его на стул с краю эстрады и, показывая очередной фокус, ловко снял с его руки часы и вынул их из нагрудного кармана его пиджака.