Б. Седов - Знахарь. Путевка в «Кресты»

• Название: Знахарь. Путевка в «Кресты»
• Автор: Б. Седов
• Издательство: Издательский Дом «Нева»
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-7654-1700-0

Он был «скорой помощью» для пациентов, талантливым врачом-реаниматором. Судьба и измена близких сделали его заключенным. На зоне он перестал быть Константином Разиным и стал знахарем по прозвищу Костоправ. Но даже там он никогда не изменял клятве Гиппократа и кодексу чести. Поэтому он обязательно должен выжить и отомстить.

---

— Прямо здесь? — поинтересовался я, проглотив кусок бутерброда.

— В этой камере не достанут. Так ведь есть и другие, а перевести тебя — это раз плюнуть. Про пресс-хаты, слышал, наверное?

— Что-то…

— Так вот из этих пресс-хат выносят таких, навроде тебя, либо жмурами, либо инвалидами опущенными. Понимаешь? И не люди они уже после этого. Не проживают и года.

— Ты считаешь, меня могут туда? — пронзительно посмотрел я в глаза Бахве.

— Бухгалтер считает. А я тебе говорю, и ты меня слушай, потому как я жизни этой до икоты похавал. Почти тридцать годочков на круг… Так вот, слушай сюда. Костоправ. Дам тебе завтра я лезвия половинку. Пойдешь на допрос, зажми его между пальцами. Вот так. — Бахва продемонстрировал на сигарете, как я должен держать половину бритвенного лезвия, чтобы его не обнаружили при шмоне. — А с допроса если вдруг поведут не сюда, приготовься. Как зайдешь в пресс-хату…

— Как я пойму, что это пресс-хата?

— Не перебива-а-ай, не имей привычки такой! Короче, сразу поймешь, что ты именно там. Не видел я еще зека, что сразу не докумекал, куда его привели. Воздух там какой-то другой. Смертью воняет. И вот ты заходишь туда, стоишь на пороге, дверь за тобой закрывается. А эти идут к тебе уже, брат. Дальше не медли. Промедлишь — погибнешь. Бери бритву и поперек живота. Да сильно. Не так, чтоб царапина, а так, чтоб все кишки наружу. Да не мне же тебя учить, как брюхо вскрывать… И вот, короче, кишки наружу. Не тронут тогда, сами в дверь постучат. И поедешь в больничку, а там за неделю тебя откачают.

— И снова в пресс-хату? — спросил я.

— Не-э-эт… — Бахва щелкнул дорогой зажигалкой, прикурил и выпустил вверх мощную струю дыма. — Не бывает такого, чтоб туда второй раз. Тут даже легавые на тебя начнут смотреть по другому. Все понял?

— Нет.

— Спрашивай.

— Что мне завтра говорить следаку и адвокату?

Бахва задумался. Я терпеливо ждал. Наконец, он махнул рукой и вздохнул:

— Ладно. Раз уж начал… Так им и говори, как собирался. Все — так. Да последи, как себя держать будут, когда от тебя это услышат. О-о-очень много сможешь увидеть, если захочешь. А если вдруг бабу твою приведут, так не стесняйся, еби ее по самые гланды, чтобы трешала. Чтобы кололась, пизда. А как начнет ее на слезняк пробивать — мол, Костенька, да как ты мог такое подумать? — не поведись, не дай слабины. Только. — Бахва снова махнул рукой, — не приведут тебе бабу. Не верю я в это. Хотя… всяко бывает. Всего не учтешь.

Действительно, всего не учтешь. А поэтому учитывать надо худшее. И я твердо решил, что пойду завтра на допрос с бритвой, как мне и советовал Бахва. И если потребуется, сделаю себе харакири. Вот только достанет ли у меня на это духу? Ведь я даже боюсь сам себе делать уколы. А тут такое?! Нет, я должен вскрыть себе брюхо, если припрет обстановка. Обязан! Иначе хана. Иначе я перестану быть человеком. Умру — если и не телесно, то душой обязательно. А я очень хочу дожить до того счастливого мига, когда смогу посмотреть в глаза Ангелине. Один на один. Без свидетелей. И задать ей кое-какие вопросы.

Чисто автоматически, думая совсем о другом я осмотрел, как сумел, Бахву. Обнаружил, что у него действительно увеличена печень, и, не мудрствуя, назначил ему курс безобидных, но действенных карсила и эссенциале.

— Если позволят легавые держать здесь системы, — сказал я ему, — я бы тебя немного покапал.

— Какие системы? — не понял смотрящий.

— Ну, капельницы.

— А-а-а… Решу. Мне все позволят.

Не успел я закончить с одним пациентом, как ко мне тут же подкатился другой.

— Слушай, Коста, — пожаловался Картина, — чего-то у меня со спиной нелады. Как вдруг шибанет, и звездец. Не продохнуть.

— На воле лечился?

— А! — махнул рукой Леха. — Все не собраться. Да и не часто прихватывало. А здесь каждый месяц колбасит.

— Подолгу?

— Дня по три — по четыре. Чего скажешь-то? Може, радикулит?

— В такой-то жаре? — усмехнулся я. — Скорее, почки. Или невралгия. Короче, как начнет в следующий раз колбасить, там и посмотрим.

— Ага, — кивнул Леха. — И вот еще что. Давай, научу тебя в карты.

— Хочешь меня обыграть? — ухмыльнулся я. — Так с меня ж нечего брать. Я даже дачек не получаю.

— Да не-е-е… Ты не понял. Ты меня лечишь, я тебе уроки даю. Все с нуля и под ключ. Как карты клеить, как колоду точить, как кропить, как обыгрывать В зоне не пропадешь. Да и на воле тоже. Как?

— Ништяк, — согласился я. — Вот завтра, если вернусь живой, так и начнем.

Картина расхохотался:

— Ну, ты в натуре! «Живой»… — он наклонился мне к уху и прошептал: — Ты старого слушай побольше. Он наплетет. Куда тебя денут? Конечно, вернешься. — И, пощелкав колодой, отправился к кому-то на нары играть в рамс.

Возможно, он сглазил. А возможно, просто ошибся. Ведь судьбу невозможно переиграть, какой бы крапленой у тебя ни была колода.

Короче, назавтра я не вернулся.

Глава 7. Пресс-хата

Как и учил меня Бахва, бритву я сжал между пальцами, и по закону подлости, рука конечно сразу вспотела. Весь путь до комнаты допросов я боялся, что половинка лезвия выскользнет под ноги конвойному.

Как мы вчера и договаривались, меня дожидался только один Живицкий, без следака.

— Вопрос с Ангелиной решен? — сразу же перешел я к делу и получил ответ, который больше всего и ожидал.

— Придется все это отложить примерно на месяц. Ваша супруга в больнице.

— Что-то серьезное? — насторожился я.

— Нет, нет. Что вы? — расплылся в широкой улыбке Живицкий. — Нервный срыв. Вы поймите, сколько же ей, бедняжке, пришлось пережить за последнее время. И вот результат. Ее поместили в больницу на Пряжке. Я узнавал — курс лечения сорок пять суток. После этого я, конечно, вам устрою свидание.

Я про себя рассмеялся: эти ублюдки считают, что успеют дожать меня за сорок пять суток. Или, в крайнем случае, продлят Ангелине курс лечения. В психушке можно его продлевать сколь угодно. Удачную же они выбрали больницу. И удачный диагноз — он так хорошо вписывается в сценарий.

— Вы хотели о чем-то мне рассказать, Константин? Или просто посоветоваться, определить, так сказать, линию поведения? — вкрадчивым тоном спросил меня адвокат.

— Да, я хотел рассказать. Вы помните, я вчера говорил о том, что меня подставляют?

— Конечно, я помню.

— Вы верите в это?

— Я обязан верить всему, что вы мне говорите, ибо я исхожу из того, что это исключительно правда. И ни капли фантазии. Потому что это в ваших же интересах. Лишь на таком паритетном доверии мы сумеем получить для себя наибольшие выгоды. И выиграть это несчастное дело.

Я усмехнулся. Какой же он словоблуд! Впрочем, это его профессия.

— Сейчас я вам скажу только правду, — заверил я адвокатишку. — И, поверьте, всегда буду говорить правду и только правду. И вам, и Мухе, ибо лгать мне нет смысла. Я невиновен, и это я сейчас вам докажу. Слушайте схему, по которой меня подставила Ангелина.

Я рассказывал и внимательно наблюдал за адвокатом, стараясь определить в его поведении хоть какое-нибудь отклонение от нормы, но он лишь кивал, как китайский болванчик. И слушал меня именно так, как родители выслушивают фантазии своего завравшегося ребенка.

— Мне кажется, Константин Александрович, что вы выдаете желаемое за действительное. На чем основано ваше, — я бы сказал, очень тяжелое! — обвинение самого близкого вам человека? Чай показался вам горьковатым, наутро вы чувствовали себя неважно… И только?

— Нет, не только! — возмутился я. — Добавьте к этому еще и исчезнувшее куда-то лекарство.

— Хорошо. Предположите такой вариант. Ваша супруга после такого удара, как ваш арест, была выбита из колеи настолько, что, естественно, не могла заснуть. Впрочем, как и любая другая нормальная женщина, в одночасье потерявшая любимого мужа, единственную опору в жизни. Промучившись до утра, Ангелина вдруг вспоминает, что в домашней аптечке есть лечебное средство, которое имеет снотворное действие. Конечно же, ваша супруга использует это лекарство. Для себя. — На последних двух словах Живицкий сделал ударение. — Теперь обратимся к горькому чаю. Вам, как медику, конечно известно, что усталость притупляет вкусовое восприятие…

— У людей с болезнями печени или эндокринной системы, — перебил я. — Или с болезнями мозга. Но не у меня. Я отлично знаю особенности своего организма. К тому же я помню, как меня вырубило сразу после этого чая. А уж действие морфинов я изучал. Правда, до этого случая, лишь в теории.

— Ох, Константин Александрович, — тяжко вздохнул Живицкий. — Я не могу с вами спорить, потому что точно знаю, что не смогу вас убедить. И знаете, по какой причине?

— По какой же?

— Вы признаете только свою правоту, и, остановившись на какой-нибудь версии, уже не можете с нее слезть. И в упор не замечаете альтернатив, которые валяются буквально у вас под ногами. — Живицкий бросил взгляд на часы. — У нас, к сожалению, нету времени, чтобы продолжить дискуссию. Сейчас должен подойти Владимир Владимирович. Но после допроса, оставшись наедине с собой, постарайтесь критически оценить свою версию о предательстве Ангелины. Попробуйте сами опровергнуть все аргументы, которые сейчас предъявляли мне. И я очень надеюсь, что у вас все получится. — И Живицкий с надеждой заглянул мне в глаза. Так по-отечески! Через сильные линзы очков его глаза казались большими-большими. Добрыми-добрыми.