Евгений Торчинов - Даосизм. Опыт историко-религиоведческого описания

• Название: Даосизм. Опыт историко-религиоведческого описания
• Автор: Евгений Торчинов
• Жанр: Религиоведение

Книга кандидата исторических наук Е. А. Торчинова посвящена первому в отечественной науке монографическому описанию даосизма – одного из ведущих направлений религиозно-философской мысли традиционного Китая. Автор рассматривает такие проблемы, как единство даосской традиции, связь между религиозным и философским уровнями даосизма, анализирует основные положения даосской космогонии и космологии, подробно останавливается на важнейшем из даосских искусств «обретения бессмертия» – алхимии.

Основная часть книги представляет собой очерк истории даосской религии от ее формирования в древнем Китае до настоящего времени. Автор описывает и анализирует малоизвестные факты истории даосизма и выдвигает свою концепцию закономерностей развития даосизма.

Издание рассчитано на специалистов-востоковедов, историков религии, культурологов и всех интересующихся духовной культурой Востока.

---

И дело здесь не в стремлении скрыть «эзотерическое знание» от профанов, а сущностная семиотичность, высокая символичность алхимической терминологии, изоморфной символичности самого алхимического деяния, в котором металлы и минералы оказываются лишь знаками некоей стоящей за ними реальности – сил универсума, которыми и стремится овладеть, направив их действие в нужном ему направлении, алхимик.

В заключение рассмотрения вопросов алхимической теории обратимся к вопросу о делении алхимии на «теоретическую» и «практическую», предложенному Н. Сивином.

Н. Сивин предположил, что алхимические сочинения (все они включены в «Даосскую сокровищницу канонов» – Даоцзан; их около ста) могут быть расположены в порядке убывания в них теоретического момента от «Цань тун ци» Вэй Бояна до «Баопу-цзы» Гэ Хуна, содержащего конкретные рецепты создания эликсиров бессмертия.

Алхимик-теоретик стремится к созданию действующей модели космоса, через созерцание которой он приобщается к Дао. Алхимик-практик стремится лишь к утилитарной цели, созданию эликсира. Напротив, для алхимика-теоретика опыт значим прежде всего духовно. Поэтому для него неприемлема вера в механическое действие эликсира, который становится эффективен только в контексте медитативного созерцания созданной модели универсума, само конструирование которой уже предполагает определенное «возвышенное» состояние духа и посему сопровождается совершением литургических обрядов и постом. Для алхимика-практика же характерна вера в автоматическое действие эликсира на любого человека, в том числе и не совершавшего обрядов. Эта установка, по мнению Н. Сивина, делает алхимию частью медицины. Н. Сивин отмечает вклад алхимиков-практиков в фармакологию; отмечает он и их классификацию веществ: на лечащие, тонизирующие и приносящие бессмертие.

Вместе с тем теоретическая алхимия много сделала для классификации процессов и создания категориального аппарата алхимии (см. Уэлч X., 1969–1970, с. 114–116). Ее ведущая тенденция – отождествление реагентов с инь и ян и отказ от принятия эликсиров внутрь. В конечном счете, даже само совершение алхимического акта могло просто заменяться его мысленным проигрыванием, представлением его. Отсюда прямой путь к практике «нэй дань». Подобная установка включала в себя и эстетические импликации: примером могут служить опыты по созданию «золота» через окисление свинца. Цель их – наслаждение красивым зрелищем окисла, плавающего под воздействием сил поверхностного натяжения в расплаве свинца. Это «было золотом не для продажи и трат, а только для созерцания и удивления» (Сивин Н., 1976, с. 524; см. также А. М. Карапетьянц, Е. А. Торчинов, 1987, с. 166).

При том что Н. Сивин убедительно продемонстрировал сложный характер китайской алхимии и указал на разнородные тенденции в ней, его аргументация в настоящее время не представляется достаточно убедительной.

Вначале выдвинем контраргументы, а затем предложим иную интерпретирующую гипотезу.

Во-первых, реально, как правило, оба типа алхимии, о которых говорит Н. Сивин, тесно переплетались. Так, алхимики-практики не только совершали литургические ритуалы, но зачастую практиковали и методы типа «нэй дань» (ср. 4-ю «практическую» главу «Баопу-цзы» и 18-ю, где речь идет о близких к будущей «внутренней алхимии» приемах «хранения Одного», шоу и).

Во-вторых, алхимик-практик в своей деятельности руководствовался все той же методологией, разработанной теоретиками, хотя в соответствующих текстах в силу самого их характера как практических руководств она не эксплицируется.

В-третьих, вера в автоматическое действие эликсиров свойственна не алхимии как таковой, а скорее популярной агиографической литературе. В самих алхимических текстах ничего подобного нет (за исключением идеологически, через конфуцианскую этику, детерминированного тезиса о распространении заслуг алхимика – создателя эликсира на его предков; впрочем, сам этот тезис свидетельствует и о высокой сакральности создания вполне «утилитарного» эликсира). Например, «Баопу-цзы», избранный Н. Сивином в качестве примера классического «практического» текста, совершенно определенно утверждает, что без совершения очистительных обрядов, поста, жертвоприношений и уединения создать эликсир нельзя (примеры разбираются нами в статье: Торчинов Е. А., 1988, с. 204–206).

В-четвертых, крайне спорен тезис Н. Сивина о благотворном влиянии на возрастание «научности» (в современном смысле) алхимии, трудов ее «теоретического» крыла. Напротив, априорный нумерологизм данных текстов (а именно нумерология – сердцевина алхимической теории и методологии) скорее препятствовал данному процессу, тогда как эмпирические данные, накапливаемые «практиками», могли бы ему способствовать, если бы не интерпретация этих данных в русле тех же нумерологических конструкций, «спускаемых» «теоретиками».

В-пятых, в своей концепции Н. Сивин исходит из создания некоей модели китайской алхимии, практически игнорируя диахронный аспект, тогда как при рассмотрении алхимии в ее историческом развитии нельзя не заметить, что «теоретичность» алхимии нарастала постепенно и что более поздние тексты «теоретичное» ранних (исключение – «Цань тун ци», но ero датировка II в. вызывает сомнения, и более вероятной представляется Х в. – см. Фукуи Кодзюн, 1974, с. 19–32). Это, с одной стороны, отражает процесс самосознания алхимией собственной методологии, ее экспликацию, а с другой – совпадает с возрастанием роли и значения «внутренней» алхимии (нэй дань). Интериоризация (= теоретизации, поскольку Н. Сивин выделяет, по существу, два критерия теоретичности: 1. нумерологическую методологичность и 2. созерцательность) оказывается в этот период ведущей тенденцией развития алхимии.

Можно ли иначе, чем Н. Сивин, интерпретировать приводимые им факты? Думается, что да. И самый простой ответ на вопрос о причине различий между текстами «операциональными» и «методологическими» уже содержится в постановке самого вопроса. «Операциональные» тексты практичны именно постольку, поскольку они не методологичны, т. е. методологический уровень в них не эксплицирован, хотя и подразумевается в качестве того «органа», который и делает алхимический акт именно алхимическим, а не технохимическим или ремесленно-прикладным. Лабораторное руководство не создает второй «практической» физики, так же как теоретическая физика не является антагонистом экспериментальной. Другое дело, что в алхимии сам процесс осознания собственных теоретических оснований занимает длительный период и, завершаясь, производит сильнейший эффект ее интериоризации, приводящей к торжеству парафизиологической «нэй дань».

Попутно отметим, что «нэй дань» следует рассматривать именно как алхимию благодаря наличию общей концептуальной базы, методологии и категориального аппарата с лабораторной «вай дань». Более того, даже содержательное наполнение конкретных операций вполне тождественно, отличается лишь материал их приложения: металлы и минералы в одном случае, энергии и центры тела – в другом. Да и то их роднит их пневменная (ци) природа, что имеет для алхимии первостепенное значение.

Итак, можно констатировать единство всей алхимической традиции Китая, хотя это единство имеет полиморфный характер; данный полиморфизм включает в себя не только «вай дань» и «нэй дань», но и различные уровни самих данных традиций: уровень методологический (рефлексия на теоретические основания) и уровень операциональный (внерефлексивное использование той же методологии или, в позднейшей традиции, отсутствие теоретических высказываний по причине характера текста).

Внимание, обращенное выше на диахронный аспект алхимии, требует, однако, рассмотрения исторической перспективы этого феномена науки и культуры традиционного Китая.

Как уже отмечалось выше, практика, оформившаяся в средние века во «внутреннюю алхимию», древнее лабораторных операций «вай дань», хотя оформление их в единую систему и произошло уже под непосредственным влиянием теоретически обоснованной «внешней алхимии». Действительно, тексты сообщают о дыхательных, и гимнастических упражнениях даосов, не говоря уже о медитативной технике, гораздо раньше, чем об алхимических опытах. Упоминания о соответствующей практике есть в «Дао-дэ цзине» и «Чжуан-цзы», тогда как о «внешней» алхимии можно с уверенностью говорить лишь со II–I вв. до н. э. (сведения о деятельности алхимика Ли Шаоцзюня при дворе ханьского императора У-ди). Есть, правда, упоминания об алхимиках при Цинь Ши-хуане в «Трактате о соли и железе» (Янь те лунь), относящемся к эпохе Хань (говорится, что в циньскую столицу. Сяньян прибывало множество магов фан ши, которые предлагали эликсиры из золота и жемчуга, которые должны дать такое же долголетие, как «у Неба и Земли»), однако не исключено, что «Янь те лунь» экстраполирует на Цинь реалии ханьского времени. Но в целом корни «внешней» алхимии восходят также к периоду Чжань-го, точнее, к IV–III вв. до н. э.