Сюзанна Кулешова - Соло для рыбы

• Название: Соло для рыбы
• Автор: Сюзанна Кулешова
• Жанр: Альтернативная история

---

– Да ладно. Я не часто здесь бываю. Сплю только. Но, насколько я помню, у нас была цель, и, уверяю вас, размеры и качество моего жилья нисколько не помешают нам её достичь.

Они обрадовались возможности отвлечься каким-то делом, и я начала руководить:

– Будем варить борщ.

– О, мы слышали про борщ. Нам даже называли ресторан, где его готовят неплохо.

– Мы его приготовим сами. Вслушайтесь в это слово: борщ.

Они проговорили его несколько раз со своим датско-английским акцентом. Звук «Щ.» им удавался с трудом, получалось «жч» на конце.

– Нет, это будет не домашний, а столовский жесткий и не наваристый супчик – боржч. Мягче, с лёгким языком, как будто вы бы хотели свистнуть, но вспомнили, что это неприлично.

Сеймон понял, и у него почти получилось. Олаф предпочёл оставить попытки овладевания звуком «Щ».

– Это знакомый вам лук. Нет, я сама нарежу. Тут важна особая тонкость.

Они обступили меня, как старательные ученики, утирая глаза, но, не отводя взгляда от лука, взъяренного от нарезания. Слёзы текли по их щекам, и это было так трогательно, что я сама промыла им лица холодной водой, что довело Олафа до полного экстаза, и мне перестал нравиться взгляд его серых глаз, прячущихся в густых длинных ресницах, как омуты в камышах. Я сунула ему мешок со свёклой:

– Это уже промыто. Нужно тонко почистить от кожуры.

– Это?

– Да. Это по-русски «свёкла». Английский «красный корень», возможно, звучит даже романтично с дополнительной подкраской. Но вслушайтесь: «Свёкла в борще».

И я поведала им теорию джазовой обработки кулинарных изысков. Праздник начался. Даже чувство голода приобрело некую иную форму, когда хочется подождать ещё чуть–чуть, чтобы насладиться затем в полной мере.

Я оказалась неплохой ученицей. Борщ, котлеты, овощное пюре, салатики: словом всё то, что по легендам русская баба регулярно готовит своему мужику, получились не хуже, чем у моего давешнего учителя. Не хватало только его самого. Очень не хватало. «Я всё равно найду тебя, слышишь!»

– Что-то не так? Вы в порядке? – Сеймон встревожено смотрел мне в глаза – Наверное, вы устали. А мы так эксплуатируем…. Но всё невероятно вкусно. Это правда, если у тебя не было русской…

– Заткнись! – Олаф рявкнул, как цепной пёс, у которого попытались отобрать кость.

А у меня получился, наконец, финт бровями

– Может, договорите?

– Нет. Простите его. Он объелся. Он пьян. И, наверное, нам пора. Вообще скоро утро. Вам, возможно, опять на службу?

– Нет. Мне обещан выходной.

– Тогда мы придём и всё доедим. Можно?

Непосредственность последней фразы развеселила нас на столько, что полностью разрядила возникшее напряжение и позволила Сеймону снова говорить:

– И у нас осталось три дня. Нужно поработать со сценарием.

– С чем?

– Я подумал, возможно, у нас получится сделать фильм – притчу: «Взгляд» или… «Глаза Старца». Что-то вроде.

– Фильм?

– Лучше – фильм.

– А что могло быть хуже?

– Хуже? Наверное, ничего.

– Я так и думала.

Через минуту напряжённого молчания до них дошла эта непреднамеренная игра слов, и нам удалось распрощаться весело и непринуждённо и достаточно галантно со стороны Сеймона.

В мытье посуды, если психологически правильно подготовить себя к этому процессу, много медитативного и даже сакрального. Вовсе не грязь, остатки того, что приносило наслаждение, безжалостно выбрасываемые, смываемые навсегда горячей водой, чтобы даже запаха не осталось, подготавливают мысли к освобождению: всё отработанное должно быть уничтожено. Жаль, не всегда получается, а происходит постоянное перемывание одних и тех же деталей. «Мувитворцы. Надо же. А могло бы быть забавно». Я пыталась убедить себя в том, что мне это всё безразлично, пока не поняла, что просто не верю. Не верю этим парням, своим силам, не верю в возможный успех, и вообще во всё происходящее последние три дня. Может быть, дьявол появился, когда творец усомнился в своём творении, а мы уже по образу и подобию продолжаем этот пагубный путь? Да, с самооценкой явно что-то происходило не совсем адекватное. Мужики постарались. Ладно, всё просто: через желудок лежит путь не только к их сердцу. Это, судя по всему, у них вообще центральная стратегическая транспортная развязка. А, говорят, они любят глазами. А вот мы ушами, это точно – чем больше лапши, тем, соответственно, сильнее чувство. И мозг вполне удовлетворён процессом. Больше ничего и не требуется, слава Богу. Мне не очень понравился дальнейший ход моих мыслей. Я вознесла благодарность небесам за непреодолимую тягу ко сну прямо в данную секунду, и наскоро приняв душ, рухнула на диван, не расстилая постели.

Дождь. Он за меня прочтёт вечернюю молитву.

Я снова бреду по берегу моря, и струи дождя прошивают мне плечи. Я ложусь на спину, на ещё не совсем остывший песок, и песчинки впиваются в кожу, оставляя рисунок-татуировку в виде кельтского растительного орнамента. Немного больно, и я поднимаюсь. Вода смывает узор, но не касается маленького кусочка где-то между лопаток. Я чувствую его, как будто он навсегда остался на мне родимым пятном. Это место начинает жечь, и я бегу в море, окунаюсь, но боль не стихает. Я ныряю глубже. Плыву под водой и забываю…

Здесь, наверху очень лёгкая вода, она вкусна во рту. Она пенится мелкими нежными пузырьками в жабрах, распрямляя их. Потом она вырывается и струится по телу, по бокам, попадая сквозь кисти плавников, лаская их – это наслаждение. Если увеличить скорость, можно услышать песню океана, даже, когда он спокоен, и, кажется, что молчит. Сюда часто приплывает он и другие. Мы собираемся вместе, сначала просто мчимся друг за другом, что есть сил, потом резко тормозим, расправляя плавники, и слегка сгибая тело, а дальше сам океан подхватывает наш танец и кружит нас. Мы отдаёмся его воле, расслабляемся, и он заворачивает нас в вихрь, в воронку, и тогда тот, кто оказывается в самом низу, с силой устремляется вверх и выпрыгивает из воды над поверхностью моря, чтобы увидеть горизонт. Это очень важно: подняться и увидеть. А потом можно упасть вниз, уступая дорогу другому. Танец может длиться очень долго, особенно, если над океаном идёт дождь. Тогда создаётся особый ритм. И однажды, подхваченная большой волной, к  небу устремляется вся стая. Потом в изнеможении, отбив плавники и животы  о твёрдую воду, мы опускаемся на дно, чтобы замереть на несколько часов в своих воспоминаниях и грёзах. Тогда он всегда остаётся рядом, и поток, очищенный его широкими мощными жабрами, нежно ласкает моё тело.

Многоногий дождь шлёпал мокрыми пятками по земле, камням, корням, трепал ветви деревьев и травы своими влажными ладошками. Сдирал последние листья и смеялся в лицо разбушевавшемуся ручейку. Ветер носился за дождём, подвывая и покусывая его, разбрасывая повсюду промокший лесной мусор, волоча его за собой. Ветер рвался, в жилище, согреться, драл края шкуры, плотно прикрывающей вход, но ему не удавалось приподнять даже обвязанную льном кромку, и он бился всем телом о мокрую тяжёлую кожу, соскальзывал вниз и снова бежал за дождём. А здесь, внутри, было тепло и сухо. Она уже стала привыкать к тому, что жильё должно быть таким. За это время, с тех пор, как она живёт здесь, она ко многому привыкла и стала забывать свою прежнюю жизнь. Ей и хотелось забыть всё, кроме бабки и языка своего народа. Ей казалось, что память о двух вещах делала её сильнее. Бабку помнить было легко благодаря знаниям, подаренным ею. Знаниям, которые помогли ей первое время выжить в её новом мире. А язык, слова, которых она уже не слышала и не произносила сама, постепенно исчезали куда-то. И она стала пытаться вспоминать песни и заклинания, а иногда уходить в лес и там, тихо петь, чтобы никто не слышал. Чужую речь она уже понимала хорошо, только не говорила. Совсем ничего. Вначале она боялась, потом поняла, что быть молчаливой в этом мире безопасней и спокойней, хотя здесь и ценились способности сочинять. Она могла бы делать это. Она даже мысленно пробовала на уроках, у своего шамана, точнее она уже знала, что его называли друидом, и у него было имя – Риголл. Ей очень нравилось это звучное имя, но и его она не произносила вслух. И люди считали её немой. Ей было немного совестно обманывать своего учителя, которого она любила почти так же как когда-то мать и бабку или всё-таки по-другому. Она старалась пока не думать о таких вещах. А просто поклялась, что это единственная ложь, которую она позволит себе по отношению к нему. Клятва, любовь, благодарность и природные способности помогли ей стать одной из самых прилежных учениц. Конечно, в искусстве врачевания она была первой. Даже Олаф оказался далеко позади. По астрономии и математике она быстро догнала своих товарищей благодаря дополнительным занятиям. Риголл был очень терпеливым и хорошим учителем, а её старательности не было границ – она готова была слушать его без перерыва и сразу же выполняла все задания. Так что очень скоро звёзды и числа стали её друзьями. Их мир поразил её, и она окуналась в него, находя всё новые возможности, закономерности, сочетания. Только изучение истории и законов кельтов давались ей с трудом. Она не могла в своей голове отличить реальные факты от легенд, а задавать вопросы не получалось, она ведь молчала. И от неё ничего и не требовали.