Мартин Бут - Американец, или очень скрытный джентльмен

• Название: Американец, или очень скрытный джентльмен
• Автор: Мартин Бут
• Издательство: Издательская группа «Азбука-классика»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9985-1173-8

Мартин Бут (1944–2004) — английский писатель и сценарист, номинант Букеровской премии (шорт-лист), автор тринадцати романов, переведенных на многие языки. По роману «А Very Private Gentleman» («Очень скрытный джентльмен») в 2010 году снят художественный фильм «Американец» с Джорджем Клуни в главной роли.

«Я — синьор Фарфалла. Господин Мотылек. Здесь считают, что так я зарабатываю на жизнь — рисуя бабочек и мотыльков. Это очень удобное прикрытие. Точно отобразить одно из этих созданий — нелегкая задача, она требует внимания к деталям. Только благодаря неустанному пристрастию к деталям я до сих пор и жив.

Моя работа — создавать подарочную упаковку для смерти. Я торговец смертью, я судия, который может вызывать смерть к существованию с той же легкостью, с какой цирковой фокусник достает голубя из платка. Я не творец смерти. Я лишь организатор ее доставки. Я — портье смерти, ее коридорный. Я проводник на пути во мрак. Человек, держащий руку на выключателе.

Именно поэтому я — сторонник преднамеренных убийств. Нет смерти лучше. Смерть должна быть благородной, опрятной, безоговорочной, точной, уникальной. Ее красота — в ее завершенности. Это последний мазок кисти на полотне жизни, последнее цветовое пятно, довершающее картину, придающее ей совершенство.

Смерть должна быть аккуратной, точной, как хирургический разрез. Жизнь — тупой инструмент. Смерть — это скальпель, острый, как вспышка».

---

Если я уеду, очень прошу, не ищите меня. Не выслеживайте. Вы зря потратите драгоценное время. Со мной все будет хорошо — и надеюсь, мне не потребуется божественное вмешательство.

Вы называли меня вымышленным именем. Но теперь… я, вообще-то, никогда особо не интересовался энтомологией, так что вспоминайте меня под другим именем.

Ваш друг

Эдмунд.

Запечатываю письмо в дешевый, под стать бумаге, конверт, приклеиваю липкой лентой к фанерному заднику картины. Заворачиваю все это в плотный картон и оберточную бумагу, перевязываю бечевкой. Синьора Праска отнесет все это падре, когда он вернется.

Время было сразу после полудня, солнце стояло высоко и не заглядывало в комнату. Клара лежала на спине, вытянувшись на простынях. Наша одежда громоздилась бесформенной кучей на одном из стульев. Винные бокалы на прикроватном столике были влажны от конденсата, окно — широко распахнуто. Клару это не смущало — в любовных делах она всегда проявляла смелость. А меня — да. Возможно, выходец из тени уже вычислил эту комнату и пробрался в здание напротив: впрочем, разглядеть через окно кровать невозможно.

Я потянулся за бокалом, отхлебнул вина. После любовных ласк оно показалось суше.

— Побудем здесь до вечера, Эдмунд?

Я на миг замешкался с ответом: меня смутило имя, которое я только тут и вспомнил.

— Да, у меня нет других дел.

— А вечером?

— Вечером мне нужно поработать.

— Художники обычно рисуют при свете. Им нужно солнце. Рисовать при электрическом освещении вредно.

— По идее, это верно. Но с миниатюрами все не так. Я по большей части работаю при помощи увеличительного стекла.

— У-ве-ли-чи-тель-но-го стекла, — повторила она, пробуя слово на вкус. — Что это такое?

— Ну, это…

Никак не объяснить. Такие вот обыденные предметы хуже всего поддаются описанию. Кроме того, я помимо воли подумал, как прекрасно было бы почаще говорить с Кларой о таких вот пустяках в постели, в жаркий итальянский полдень.

— Смотришь сквозь него на предметы, они кажутся больше. Смотришь сквозь линзу.

— А! — Она рассмеялась. — Lente — d'ingrandimento. Потом мы умолкли, она прикрыла глаза. Я смотрел, как она лежит в отраженном солнечном свете, придающем особую мягкость каждому изгибу ее тела. Ее волосы разметались по подушке, на влажном лбу остывал пот.

— Останешься здесь? — вдруг спросила она, широко раскрыв глаза.

— Я же сказал — да.

— Насовсем.

— Хотелось бы, — ответил я; ответил полную правду.

— Но ты…

— Пока не знаю. Иногда мне придется уезжать. Продавать работы. Искать заказы.

— Но ты будешь возвращаться? Всегда?

— Да, я всегда буду возвращаться. Что еще я мог ей сказать?

— Вот и хорошо, — произнесла она и снова закрыла глаза. — Я не хочу, чтобы ты потерялся. Никогда.

Ее рука скользнула ниже, легла мне на бедро. В этом жесте не было сексуальности, скорее забота близкого, любящего человека. Она была слишком влюблена, слишком неопытна, слишком наивно-хитроумна, чтобы открыто давить на меня, и тем не менее она знала, как знал и я: таким образом она пытается заставить меня остаться в горах, в городке, в ее жизни. И все же ее очаровательное коварство не принесло плодов. Она заблуждается, я уже потерялся. Или, может быть, всегда был потерянным, и это уже не изменить.

Сегодня я — охотник. Ягненок сбежал с бойни и нацепил волчью шкуру. Чтобы охота прошла успешно, я предпринял несколько шагов с целью его запутать, может, даже заманить в западню.

Во-первых, я сдал машину в мастерскую Альфонсо, якобы для профилактического осмотра. Альфонсо займется ею утром, как только придет на работу, но я наплел ему, что уезжаю, и он согласился забрать машину на ночь. Это верный способ выманить выходца из тени на ее поиски.

Во-вторых, я просидел некоторое время в одном из баров на Корсо Федерико II, стараясь быть позаметнее, читая газету. Я дважды ощутил его присутствие, но он не стал болтаться на виду.

В-третьих, я прошелся по городу, глазея на магазинные витрины. Он время от времени шел следом, не выпуская меня надолго из виду. Я попытался создать у него впечатление, что он меня сильно нервирует — слишком часто оглядывался, но никогда не смотрел непосредственно на него.

Кроме того, я обнаружил синий «пежо». Его ловко припарковали за рядом мусорных контейнеров на тихой окраинной улочке. Две покрышки на машине были новые. Я уверен — он не знает, что я обнаружил его автомобиль.

Можно было бы запросто подложить туда бомбу — например подсоединив провод к лампочке индикатора заднего хода. Но мне важнее увидеть его в лицо, подойти к нему вплотную, понять, кто он такой. Так что сегодня я отправляюсь на охоту.

Он сейчас обедает в ресторане на узенькой улочке, ответвляющейся от Виа Ровиано. Он сидит там уже почти час и, полагаю, скоро выйдет. В одиночестве человек всегда ест быстрее, чем в компании собеседника, однако в этом ресторане, как мне известно, обслуживают не спеша.

Теперь я, а не он, скрываюсь в тени, стою у входа в проулок, такой узкий, что по нему не проедешь и на велосипеде. Ночь не слишком холодная, но на мне темно-коричневый костюм. Я вполне мог бы сойти за бизнесмена, вышедшего подцепить проститутку, вот только на ногах у меня спортивные ботинки на шнуровке, а не кожаные туфли. Ботинки новенькие: я купил их только сегодня, пока болтался по магазинам. Ботинки темно-синие с белыми вставками, которые я замазал темным кремом.

Никто меня не заметил. Люди довольно часто стоят в тени. В городе есть наркоманы, и торговцы героином обретаются в таких вот проулках.

Вот он вышел из ресторана, оглядывает улицу в оба конца. Убедившись, что все в порядке, шагает в сторону Виа Ровиано. Я иду следом.

Преследование — занятие для настоящих мужчин. Для этого нужны терпение, опыт, такт, умение физически и умственно собраться, готовность пойти на риск. Я люблю это занятие. Пожалуй, мне стоило стать одним из тех, кто заказывает оружие, а не мастером по его изготовлению.

Он двигается в направлении улицы, где раньше стоял «ситроен». Он так уверен в себе, что даже не смотрит по сторонам, не напрягает органы чувств, чтобы обнаружить мое присутствие. Он думает — я там, где ему хочется, чтобы я был, что я дрожу, как кролик, убежавший слишком далеко от своей норы.

Поворачивает за угол и резко останавливается. Увидел, что на том месте, где раньше находилась моя машина, теперь стоит «фиат-уно». Оглядывается — не чтобы проверить, нет ли поблизости меня, а чтобы убедиться, что машину не переставили.

Задумывается ненадолго. Стремительно шагает прочь — я за ним по пятам.

Мы обходим все улицы, где я когда-либо оставлял «ситроен». Безрезультатно. Он заходит в бар и заказывает кофе — я вижу, как он его пьет у стойки не присаживаясь. Расплачивается и выходит, поворачивает налево и целеустремленно шагает по тротуару. Я иду следом.

Черт бы его побрал! Он направляется к мастерской Альфонсо. Видимо, догадался. Ну да, останавливается у мастерской, оглядывает улицу в обе стороны. «Ситроена» не видит. Встает на четвереньки, чтобы заглянуть в щели возле петель старой металлической ставни, которой закрыта дверь в мастерскую. Внутри горит свет — чтобы отпугнуть грабителей. На миг его лицо расчерчивают полосы. Встает. Я вижу его самодовольную улыбку.

На улице пусто. Уже почти одиннадцать, горожане постепенно отходят ко сну. Из окна повыше слышен звук работающего телевизора — показывают ночной фильм. Видимо, романтический — приглушенно-надрывный голос скрипок передает страдание. Откуда-то из конца улицы обрывками долетает джазовая мелодия.

Выходец из тени стоит под уличным фонарем, подвешенным к древней скобе в стене одного из зданий. То ли обдумывает свой следующий шаг, то ли пытается сообразить, каков будет мой.

Скоро узнает. Время пришло.

Я достаю из кармана вальтер и, держа его за спиной, взвожу курок. Раздается щелчок. Он не слышит. Я бы услышал на его месте. Не такой уж он высококлассный профессионал.

Я выхожу из тени и быстро шагаю ему навстречу. Правая рука свисает вдоль тела, будто бы оттянутая тяжестью пистолета. На деле это не так. Я его едва ощущаю. Это продолжение моего тела, мой шестой, смертоносный палец. Левой рукой я слегка помахиваю.

Он меня не слышит. Подошвы ботинок ступают бесшумно. Мне нужно пройти метров пятьдесят. Он смотрит на дверь мастерской так, будто в состоянии открыть ее взглядом.

Я поднимаю правую руку. Пистолет наставлен на него. Тридцать метров. Выбираю пальцем слабину спуска. Двадцать метров.

На улицу за моей спиной выворачивает машина с включенным дальним светом. Я резко опускаю правую руку и пихаю вальтер в карман. Выходец из тени смотрит в мою сторону, взглядом почти безразличным. Различает мой силуэт в свете галогеновых ламп. На долю секунды мне становятся видны его глаза — широко раскрытые, ошарашенные. Потом он исчезает. Не знаю куда. Напротив мастерской Альфонсо нет ни проулков, ни темных подворотен, да и припаркованных машин поблизости нет. Фары той машины осветили всю улицу, будто декорацию на съемочной площадке. Он исчез.