Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих художниках

• Название: Маленькие повести о великих художниках
• Автор: Анатолий Чупринский
• Издательство: БПП
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-901746-11-0

Оригинально, непринуждённо и доходчиво автор повествует о великих русских художниках, произведения которых навсегда вошли в историю и сокровищницу мирового искусства.

---

— А-а-а! — вдруг диким голосом заорал Игрец, указывая пальцем на Слюнкину. — Пожар у е-ея! Гори-ит! Воды давайтя! Воды-ы!!!

Это писательница Слюнкина сунула по привычке в рот папиросу, чиркнула спичкой и выпустила изо рта струю дыма. Рожамята только поморщился, а Игрец явно очень испугался.

— Воды-ы! Давайтя воды-ы! Гори-ит!!! — со страхом кричал он.

Виктор Михайлович, Рожамята и примкнувшая к ним Чечотка насилу успокоили бедного мальчика.

— Ничего страшного, это игра такая! Шутка! — втолковывал Васнецов.

— Не оры! Сказано те, шутка! Дым! — поддержала Чечотка, треснув для убедительности Игреца по затылку.

Игрец немного успокоился, но в дальнейшем поглядывал в сторону писательницы Слюнкиной с устойчивым недоверием.

— Боярин! А зачем така шутка? Из рота дым пускать? — вежливо обратилась к Васнецову Чечотка.

— Для глупости! — ответил Виктор Михайлович, не придумав более достойного и вразумительного ответа.

Тут в коридоре появился Митрич в кухаркином фартуке.

— Вы, эта… Давайте на кухню… Чем Бог послал.

Бог послал довольно много. Все припасы, что жена Александра заготовила мужу на целую неделю, Митрич, по доброте душевной, взял, да и выставил на стол.

Лохматые поначалу отнекивались, жадно сглатывая и стыдливо опуская глаза. Потом началось нечто невообразимое.

Теперь уже хозяева, Васнецов, Митрич и Слюнкина, жались на кухне по стенкам, с изумлением наблюдая за варварской трапезой. Какие там ложки-вилки, салфеточки! С хрустом и чавканьем лохматые поглощали все, что попадало в поле их зрения. Вырывали друг у друга из рук, издавая нечленораздельные звуки.

Насытиться лохматые не могли очень долго. Выпучив глаза и прислушиваясь только к своим внутренностям, ничего не видя вокруг, они с неимоверной скоростью поглощали все съедобное на столе. Рыбу поедали вместе с костями, мясные кости обгладывали до зеркального блеска. И все квасом, квасом запивали.

— Однако-о! — покачивал головой Виктор Михайлович.

— Господи-и! — жалостливо вздыхала Мария Слюнкина.

— Саранча! — хмурился сторож Митрич. И виновато разводил руками в стороны, ловя взгляд Васнецова. Но Виктор Михайлович только весело улыбался.

Наконец лохматые насытились. И начали необузданно смеяться. Показывали друг на друга пальцами и просто умирали от смеха.

— Живыя-а… Мы-та… живыя-а… — на все лады повторяли они, вовсе не обращая внимания на хозяев.

— Нас батогами били?

— Еще как! Страшно спомнить!

— Указами царскими стращали?

— Чихать на ихнии Указы! Сами себе указ!

— Собак на нас спущали?

— Спущали-и!!!

— А мы… живыя-а! Вот оне мы! Нас без хрена не слопаш! Наша искусства сколь веков жива?

— Много-о! Не счесть! Завсегда была-а!

— Покуда мы живыя-а! А мы, вот оне — мы!!!

Повскакав с мест, прямо на кухне, вокруг стола, лохматые начали отплясывать какой-то дикий, варварский танец. Васнецов, Митрич и писательница Слюнкина в восхищении только головами покачивали и обменивались выразительными взглядами.

После обильной трапезы и дикого танца, лохматые понемногу успокоились. Начали осваивать новую, незнакомую для себя территорию. Разбрелись кто куда. На некоторое время в Тереме наступила элегическая тишина. Мир и покой.

Но тут со второго этажа донесся дикий крик.

4

— А-а-а-а!!!

По ступенькам винтовой лестницы на пол скатился опять вдрызг испуганный Игрец. Губы его тряслись, глаза расширены от ужаса.

Все лохматые, в дом числе и Виктор Михайлович с Митричем, подбежали к мальчику, начали ощупывать его, успокаивать.

— Та-ама-а… мужики на конях! За мной погналиса! Затоптать мя удумали-и!!!

Лохматые все, как по команде, повернули головы к Васнецову. На их лицах читался немой вопрос: «Кто тама?».

Виктор Михайлович покачал головой и весело рассмеялся. Он естественно мгновенно сообразил. Игрец увидел его знаменитую картину «Богатыри». Наверняка мальчик никогда не видел настоящей живописи. Кроме того, погода. Колыхание теней от веток по полотнам, игра света и тени, вполне могли сыграть с ним злую шутку.

— Друзья мои! Ну-ка, пошли со мной! Пошли, пошли!

Виктор Михайлович решил разом покончить с подобными недоразумениями. Решил показать лохматым все свои полотна.

Следует уточнить, по мере завершения строительства, Виктор Михайлович собирал лучшие свои работы. Развешивал их в Тереме по стенам. Большинство, разумеется, находилось на втором этаже, в мастерской. Но и в гостиной, спальнях, даже во втором узком коридоре висели его полотна.

Васнецов намеревался открыть, как бы, итоговую экспозицию. Временно, разумеется. Большинство картин уже не принадлежали художнику. Были проданы. Но организовать персональную выставку и совместить ее с новосельем, идея неплохая. Многие друзья-художники одобрили. И даже помогали, чем могли.

Лохматые с превеликими осторожностями, по двум винтовым лестницам, одна группа вслед на Васнецовым, другая вслед за Митричем по обычной лестнице, ведущей из кухни, поднялись в мастерскую. И все одновременно застыли в изумлении, как изваяния.

Безусловно, лохматые никогда настоящей живописи не видели. И Виктор Михайлович решил не торопить процесс их приобщения. Он отошел чуть в сторону, опустился на стул. Молчал, наблюдал.

Это было нечто.

Рожамяте совершенно неожиданно не поглянулся «Иван-Царевич на Сером волке». Причем категорически. Он презрительно скривил губы и нехотя отозвался:

— Хорошо яму… Заимел волка и давай… Сам черт не брат… Так ба кажный… Я ба тожа, може, если ба…

Позавидовал, одним словом. Но как-то уж очень прямолинейно, без затей. В дальнейшем, если входил в мастерскую, резко отворачивался в сторону. Даже смотреть на «Царевича» не желал. Во, как!

Блажная застыла перед «Тремя Царевнами подземного царства». Слегка поворачивалась, вправо-влево. Сравнивала. И судя по выражению ее лица, сравнение было явно не в их пользу.

Игрец, как самый непосредственный, увидев на противоположной стене «Аленушку», засмеялся счастливыми смехом.

— Пригорюнилася-а… Пригорюнилася-а… — без устали повторял он, дергая всех за рукава и указывая пальцем на полотно.

Потом вдруг неожиданно заплакал. Опустился на корточки, уткнул лохматую голову в колени и долго всхлипывал, утирая ладонями текущие по щекам слезы.

Предвидеть реакцию лохматых было никак невозможно.

Они пребывали в абсолютном убеждении, когда не смотрят на картину, там продолжается жизнь. Но стоит упереть взгляд в полотно, как на нем все застывает. Вроде игры в «замри!».

Чуть позже Игрец чуть не подрался с Блажной. Мальчик увидел картину «Царевна-Несмеяна», сходу понял сюжет и, оценив по достоинству, решил включиться в соревнование.

Как только бедный мальчик не пытался рассмешить Царевну! Какие только рожи не корчил! На руках ходил! Петухом кричал! Собакой лаял! Все бестолку!

Умаявшись, он подошел к Блажной и нагло заявил, будто «Несмеяна» слегка улыбнулась ему. И даже подмигнула левым глазом.

— Брешешь! — огрызнулась Блажная.

— Вот те крест! — вскинулся Игрец.

— Тода сажай ее на медведя сваво и скачи… как Царевич!

Упоминание о любимом медведе сильно обидело Игреца. Он бросился на Блажную с кулаками. Разнял дерущихся, как обычно, самый рассудительный Рожамята. Растащил обоих по углам и пригрозил, что в следующий раз примет решительные меры.

Конфликтующие мгновенно примирились и вернулись к прежним занятиям. Блажная проживалась перед «Царевнами подземного царства». Игрец выводил из оцепенения грустную «Несмеяну». Чечотка пристроилась возле «Аленушки» и беседовала с ней вполголоса с чем-то своем, сокровенном, девичьем.

Сам Рожамята присел на скамью напротив «Витязя на распутье». О чем-то думал, кивал головой, хмурился. Видимо, попал в аналогичную ситуацию, что и сам Витязь.

К концу дня лохматые уже окончательно освоились в Тереме. Комнат, спален, коридоров было огромное количество, потому каждый нашел укромный уголок, любимое место. Если сталкивались в коридоре или в прихожей, радостно приветствовали друг друга дикими криками и тут же разбегались.

Писательница Слюнкина завела Рожамяту в маленькую комнату. Уселась за письменный столик и раскрыла толстую тетрадь.

— У меня к тебе важное дело! — строго сказала она.

Рожамята смотрел в окно, за которым ничего, кроме сплошной зелени сада и видно не было.

— Ты должен рассказать о вас! — сказала Мария и приготовилась записывать. Год назад она окончила модные курсы стенографии и теперь не упускала случая практиковаться.

— Об чем молвить-та? — не оборачиваясь, спросил Рожамята.

— О вас. Обо всех вас. О вашей жизни. Самое главное, самое важное. Понимаешь? — втолковывала писательница.