Петр Капица - В море погасли огни

• Название: В море погасли огни
• Автор: Петр Капица
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Чтобы не голодать в Ленинграде, Захар вернулся раньше срока. Здесь его хоть супом покормят.

Досрочно вернулся с Васильевского острова и старшина портновской мастерской. Получив увольнительную на трое суток, он с трудом добрался до Ленинграда, а дома нашел жену и дочку мертвыми. Они лежали в одной постели, закутанные в пальто и одеяла. Волосы и ресницы у обеих заиндевели. Ни хлеба, ни карточек он не нашел. Видно, жена их потеряла и обе умерли от голода.

Много сейчас таких трагедий в нашем городе, поэтому суды беспощадны к расхитителям продуктов. Нашего Белозерова, интенданта Ломова и толстомордого кладовщика, которые припрятали в барже незаприходованные продукты и понемногу растаскивали их, трибунал приговорил к расстрелу, а сообщников отправили в штрафной батальон.

4 февраля. Вчера начпо Ильин, как бы сожалея, сказал:

- На совещании писателей вам не удастся побывать. Нет попутного транспорта, а пешком я вас не отпущу. Еще, чего доброго, свалитесь.

Я понимал, что Ильина не столько заботило мое здоровье, сколько выпуск листовок, посвященных ремонту кораблей. Скоро ведь доклад на Военном совете. А мне очень хотелось побывать на совещании, и я тайно по телефону Дома флота позвонил Всеволоду Вишневскому в Ленинград. Тот пообещал "нажать" на наш политотдел и свое обещание выполнил. Часа через два пришла телефонограмма из Пубалта, в которой Ильину предписывалось обеспечить мой приезд на совещание. Начпо вызвал меня к себе.

- Подготовьте к печати газету и отправляйтесь в Ленинград, - тоном, не терпящим возражений, приказал он.

- А как с транспортом? - спросил я.

- У нас машин нет. Идите к контрольно-пропускному пункту - может, устроитесь на попутную.

- А если ее не будет?

- Отправляйтесь как хотите, хоть пешком, - уже раздраженно ответил Ильин. - Но завтра должны быть в Ленинграде. Ясно?

От начпо я отправился в Дом флота и неожиданно попал под артиллерийский обстрел. Один из снарядов разорвался впереди, метрах в пятнадцати от меня. От тупого удара по голове я невольно свалился на колени и ослеп.

Дотронувшись до левого глаза, я почувствовал липкую влагу. "Кровь! Неужели выбило глаз?" От одной только мысли бросило в озноб.

Прижав носовой платок к глазу, я бегом кинулся к Дому флота. Там мне оказали первую помощь.

Фельдшер, промывавший рану на лбу, сказал:

- Вам повезло. Рассечена только надбровная дуга, и то не сильно. Видно, льдом, а не осколком самого снаряда. Смотрите, такие же льдинки и в шапку вонзились.

У меня сразу отлегло на душе.

Наложив швы, фельдшер аккуратно забинтовал лоб и сказал:

- Через недельку или две заживет.

Но в голове у меня шумело и в глазу ощущалась резь.

Белая повязка и мое побледневшее лицо вызвали сочувствие у Авербуха. Он пообещал устроить меня на машину, которая утром отправляется в Ленинград за актерами Музкомедии.

8 февраля. Утро выдалось морозное. Надо было одеваться потеплей, а повязка мешала надеть и без того тесную кожаную шапку. Хорошо, что у военкома базы от времен, когда он служил в авиации, сохранился меховой шлем. Шлем растягивался как резиновый, я его легко натянул на забинтованную голову.

Забравшись в кузов полуторки, я взял один из тулупов, предназначенных для актеров, надел его поверх шинели и уселся на скамейку.

Выглянуло какое - то негреющее, стеклянное солнце. Машина покатила мимо северных казарм на торосистый и заснеженный залив. По пути то и дело мы объезжали застрявшие грузовики. Одни из них были посечены осколками снарядов, другие стояли накрененные, с провалившимися под лед то одним, то двумя колесами. Морозы, видимо, мешали вызволить их из ледяного плена.

Несмотря на то что дорога проходила по льду, она была тряской, колеса часто буксовали в снежной пыли кочующих сугробов, порождаемых поземками.

На контрольно-пропускном пункте в Горской на полуторку посадили несколько армейских командиров в валенках и в "парадных", еще не испачканных в окопах, белых полушубках.

Через час мы были у Каменного острова. Навстречу, как и в январе, тянулись вереницы санок с покойниками. Смертность в Ленинграде не уменьшилась, хотя паек увеличился.

В Пубалте я вдруг встретил Льва Успенского. Он был во флотской шинели с серебристыми нашивками интенданта.

- Откуда? - недоумевая спросил я, так как знал, в каких частях и на каких кораблях находятся ленинградские писатели - маринисты, а о нем ничего не слышал.

- Из Лебяжьего, газета "Боевой залп"! - стискивая в своей большой руке мою, ответил он. - Житель Малой земли.

"Малой землей" у нас назывался Ораниенбаумский "пятачок". Судьба занесла Льва Васильевича в места, о которых он писал с Караевым в романе "Пулковский меридиан".

- Будет второй роман? - поинтересовался я.

- Непременно, осталось только выжить.

Со Львом Успенским мне довелось работать в журнале "Костер". Он у нас заведовал очерками и отделом занимательных наук. Несмотря на гвардейский рост, Лев Васильевич строчил удивительно убористо - крохотными буковками на больших листах. Всегда был горазд на выдумку. Писал свободно, объемисто, с веселым озорством, с удивительной хваткой и знанием жизни. Такой сотрудник очень подходил пионерскому журналу. Самуил Маршак высоко ценил его и загружал непомерно. Но Успенский всегда успешно справлялся с заданиями.

Война мало изменила Льва Васильевича, разве только прибавила седины в буйной шевелюре.

Он, оказывается, в многотиражке был мастером на все руки: писал рассказы, стихи, фельетоны, исторические очерки, давал советы бойцам, был правщиком и... художником. Когда не хватало клише - на линолеуме вырезал карикатуры, и газета их печатала.

"Эх, мне бы такого сотрудника!" - завидуя редактору "Боевого залпа", подумал я.

Лев Васильевич познакомил меня с москвичом - поэтом Александром Яшиным, тоже прибывшим с Ораниенбаумского "пятачка".

Мы втроем сдали аттестаты и получили направление в гаванские казармы, где сейчас жили выздоравливающие после ранений моряки. Но мы в Гавань не пошли, путешествие по ледяным дорогам дало себя знать. Решили подождать в Доме флота, когда соберутся другие. Благо здесь можно пообедать и поужинать.

На совещании кроме флотских писателей Всеволода Вишневского, Александра Зонина, Николая Чуковского, Григория Мирошниченко, Всеволода Азарова, Александра Крона, Николая Брауна, Ильи Амурского, Ефима Добина, Анатолия Тарасенкова пришли еще Вера Инбер, Вера Кетлинская и Борис Лихарев.

Узнаем новость: Вера Кетлинская и Александр Зонин поженились. Свадьба в осажденном городе - редкий случай. Мы удивлены, но с флотской невозмутимостью поздравляем новобрачных.

Александр Зонин, хотя и сед, выглядит в новенькой флотской форме вполне женихом, а Вера заметно сдала, она сильно похудела, вокруг рта тонкие морщинки, волосы не уложены в прическу, а ноги распухли. Но по случаю совещания Кетлинская все же надела тонкие чулки и туфли на высоких каблуках. Ходить в них ей, наверное, трудно. После весьма скудного обеда она уселась погреться у железной печурки и, блаженно жмурясь, сказала:

- Люблю понежиться, когда веет теплом, есть электрический свет и досыта поела.

Поймут ли нас новые поколения? Не скажут ли, что мы были одержимыми, выжившими из ума обитателями ледяного, замерзающего города? Откуда у блокадников брались силы? Что поддерживало веру в победу?

Да, да. В лютую и голодную зиму мы собрались на деловое совещание и обсуждали, какие повести, поэмы и рассказы необходимы в первую очередь, что сохранять в записях и что в памяти. Совещание открывал не писатель фантаст, а начальник Пубалта дивизионный комиссар Лебедев, и докладывал начальник штаба Балтийского флота вице-адмирал Ралль. Мы узнали, какие корабли и как воевали и что им предстоит делать весной.

Женщин - писательниц почему - то тронула неуязвимость дедушки русского флота ледокола "Ермак", который подрывался на мине, получил тридцать две пробоины от снарядов и продолжает работать: сокрушать льды и водить за собой ночные караваны судов..

Вспомнили механиков и кочегаров, обитающих в чреве кораблей. Они гибнут, не видя боя, не имея возможности ответить снарядом на снаряд. А без них невозможна победа. Надо больше уделять им внимания.

Возник спор: до какого поколения немцы должны нести ответственность за муки советских людей и как надо судить военных преступников.

Вечером, после ужина, все собрались послушать новые стихи. Вера Инбер маленькая, женственная, со светлыми кудряшками, в жакете с высоко поднятыми плечиками - познакомила с главами незаконченной поэмы. Негромким печальным голосом она читала о том, как пытают ленинградцев стужей, огнем и голодом. Мне понравилась главка о корочке пеклеванного хлеба, которого мы давно не видели. По мере чтения во рту накапливалась голодная слюна и я как бы ощущал тминный вкус поджаристой, хрустящей корочки.