Дмитрий Каралис - Дела семейные

• Название: Дела семейные
• Автор: Дмитрий Каралис
• Жанр: Современная проза

«Дела семейные» повествует о всевозможных историях из жизни братьев-близнецов, один из которых — крупный ученый, второй — доцент вуза. Это своего рода маленькая семейная сага с добрым уютным миром, в который хочется окунуться и жить в нем вместе с героями.

---

Отец сел, а дядя Жора остался стоять во главе пэ-образного стола и вновь постучал ножом по бокалу — на этот раз отрывисто и часто, как в корабельный колокол.

Краем глаза я видел, как Алексей осторожно, чтобы не звенеть посудой, накладывает Катьке в тарелку овощной салат и селедку под шубой. Вот он тронул рукой бутылку «Алазанской долины», и Катька кивнула.

За столом стало тихо, лишь чечеточник дядя Гена, оказавшийся среди физиков, что-то ворчал на ухо своей приехавшей поутру супруге.

— Итак! — провозгласил дядя Жора с самым серьезным лицом. — Пользуясь правом перворожденного, прошу выпить первый бокал за нас с братом! За наше общее столетие! Без всяких добавлений и комментариев! За нас!

Гости на редкость послушно чокнулись, не пытаясь довесить к лаконичному тосту свои мудрые добавления, и я заметил, что в бокале Алексея играет пузырьками минеральная вода.

— Три минуты на закуску! — голосом диктатора объявил дядя Жора, поставив пустой бокал и взглянув на часы. — Затем…

Дядя Саша рассмеялся и хотел что-то сказать, но дядька остановил его властным движением руки:

— Гуревич, подожди!.. Первым выступит мой зам — хохол Саенко, потом я дам слово главному татарину Рахимову, а потом уже ты скажешь теплые слова от лица всех сибирских евреев. Представителей других национальностей и профессиональных кланов прошу заранее подавать заявки моему племяннику и флаг-секретарю Кириллу. Вот он сидит справа и втихаря пьет водочку.

Это была милая неправда — все видели, что я, как и Катька, лишь пригубил бокал с «Алазанской долиной». На мне были угли для шашлыков и работа с фонтаном.

Я сделал вид, что оглядываюсь, и засек на лице космонавта добродушную улыбку — смелость дядижориной реплики о порядке выступления явно пришлась ему по вкусу. Он ел салат «оливье» с помощью ножа и вилки и ровно держал спину. Вот она, школа советской космонавтики!

Я видел, как мать с отцом перешептываются и внимательно поглядывают в нашу сторону. Тетя Зина посылала Катьке улыбки: «Все хорошо, доченька! Только не горбись!»

— Слева от вас моя двоюродная сестра Катя, — я чуть наклонился к космонавту. — Учится в медицинском…

— Это хорошо, — кивнул космонавт и повернулся в сторону Катьки. — Медики нам нужны, как никогда.

— Кому это «вам»? — дожевав, спросила Катька.

— Стране, обществу. Медицинская наука делает сейчас огромные успехи… Меня, кстати, зовут Алексей, — запоздало представился космонавт.

— А мы слышали, — весело сказала Катька. — И сразу запомнили.

Три минуты отведенные на закуску истекли, и с бокалом в руке поднялся грузный заместитель дяди Жоры — Саенко.

Дядя Жора заливисто свистнул в два пальца, требуя тишины и внимания, и позвякивание приборов уступило место шороху фонтанной струи. Стало почти тихо.

— Шо могуть казать хохлы этим двум гарним хлопцам? — дурачась, начал Саенко и вытянул из-под стола красивую коробку, перевязанную ленточкой. — Да тильки то, як они их дюже любят! — Его круглое лицо с кустистыми бровями расплылось в улыбке. — И шоб усе знали, як хохлы их любять, они дарят им футбольный мяч ленинградского «Зенита» с автографами игроков основного состава! «Зенит», знамо дело, не кыивское «Дынамо», и потому в коробочке я сховал…Сами побачите!

Коробка поплыла к отцу с дядей Жорой, и космонавт поправил узел галстука:

— Я болею за «Спартак»… — он налил себе в рюмку минералки и выпил вместе со всеми. — Но «Зенит» тоже ничего, старается…

Отец с улыбкой вылез из-за стола и отнес коробку на ковер рядом с палаткой.

Дядя Вася Рахимов, старинный друг отца, тоже попытался коверкать слова — на татарский манер: «…твоя моя уважает…», но рассмеялся, махнул рукой и продолжил тост по-русски. Он вручил отцу и дяде Жоре две коробочки с часами, чтобы братья всегда жили в дружбе и в едином времени.

Гуревич сказал, что сибирские евреи в его лице всегда помнили и будут помнить гостеприимный дом Банниковых, ценили и будут ценить помощь и доброту, исходящую от Ленинграда, и никогда не забудут таежных невзгод, перенесенных вместе. Подарки — дядя Саша загадочно похлопал себя по внутреннему карману пиджака, — он вручит братьям позже.

— Так он кто — геолог или ученый? — тихо спросил Алексей.

— Был геологом, а сейчас ученый, — я извинился и пошел проверить насос в колодце.

Отец подманил меня взглядом: «Наверное, пора угли готовить. Как тебе Алексей?»

— Нормально, — сказал я. — Хороший дядечка. Только молчун.

— А что ты хочешь? — пожал плечами отец. — Такая работа…

Гости пьянели медленно, расчетливо, оставляя силы для нескончаемой вереницы тостов и вечерних посиделок — я знал эту манеру компании отца и дяди Жоры, многие половинили стопки или чуть пригубливали водку, предпочитая веселый разговор и шутки мрачноватому отупению.

Я разжег мангал в дальнем конце участка, и потянуло сладковатым ольховым дымом. Насос я выключил — зудящая шпага фонтана мгновенно убралась в пушечный ствол ракеты.

Подарков на ковре возле палатки прибавлялось. Сверточки с бантиками, коробочки и коробки, красивые пакеты, очевидно с рубашками — все это манило воображение, их хотелось скорее открыть, развернуть, глянуть, чем одарили юбиляров.

Мой подарок еще лежал в доме на шкафу, и я ждал, когда дядя Жора предоставит слово детям. А он предоставит, не забудет. Я только побаивался, что мой подарок не оценят, сочтут делом обыденным, семейным и потому немного волновался. Даже мама не знала, что я хочу подарить отцу и дяде Жоре…

Несколько крепких дядек, сидевших за военно-морским крылом стола, подарили дяде Жоре картину — подводная лодка в свинцовых водах северной бухты, а отцу — контур парусника из соломки на синем бархате под стеклом.

Расписной винный бочонок с краником был подарен на двоих — чтобы за добрым напитком и дальше спорить, какая физика важнее — прикладная или фундаментальная.

Подарили два рога в серебряной оправе — тоже для напитков. Два сувенирных кортика, почти, как настоящие, два морских компаса с гравировкой на желтых табличках… Два огромных сомбреро, которые братья тут же надели и, раздвинувшись, чтобы не цепляться полями, пропели: «В бананово-лимонном Сингапуре….»

«Так, — сказал дядя Жора, оглядываясь на дымящий у забора мангал. — Приготовиться детям юбиляров! Где эти чертенята?»

Я принес завернутые в бумагу коробочки. Катька сунула руку под стол и нащупала свой мешок. Она дарила именные рубашки с короткими рукавами, на карманах которых шелковой ниткой вышила инициалы отца и дяди Жоры — чтобы не путали соседи и просто для красоты.

Катька пожелала юбилярам так же дружно и весело справить свое совместное двухсотлетие и продемонстрировала вышивку на карманах. Ей поаплодировали и пожелали продолжить традицию банниковской семьи — родить внуков-двойняшек. Катька закраснелась.

— Вы, оказывается, мастерица, — похвалил космонавт, доливая Катьке вина.

Дядя Жора поднял меня. Я встал, робея, с бокалом.

— Папа, — сказал я, — дядя Жора! Глядя на вас, я всегда завидовал, что у меня нет брата-близнеца. — Я поставил бокал и взял со стола коробочки, оклеенные черным дерматином. — Я хочу подарить вам фотографии вашего детства!

Я осторожно извлек первую фотографию в рамке и показал издали.

Коробочки клеил я, маленькую потрескавшуюся фотографию ретушировали и увеличивали в ателье на Невском. Сначала мне сказали, что сделать с увеличением не смогут — снимок угасающий, потом сказали, что слишком много возни, они могут не успеть к сроку, но я упросил.

Молодые дедушка с бабушкой держали на коленях двух пацанов в матроссках. Дедушка был в военно-морском кителе со звездами на обшлагах, бабушка в темном платье с прозрачным шарфиком на шее.

— Пусть они будут в наших домах…

Я в полной тишине отнес коробочки отцу и дяде Жоре. Отец глянул на фотографию и молча обнял меня. Сомбреро упало с его головы, но он не стал его поднимать.

— Где ты это раскопал? — сдавленным голосом спросил отец.

— В альбоме…

— Спасибо, сына…

Дядя Жора встал и со скорбным лицом показал фото гостям.

— Тридцать шестой год, — перевернув рамку, сказал он. — Нам по четыре года… Н-да… — Он снял сомбреро и опустил голову. — Давайте еще за родителей!

Потом мы ели шашлыки, дядя Гена в сомбреро и лаковых туфлях бил на крыльце чечетку, гости усаживались на ковры, разговаривали, смеялись, кучками разбредались по участку, хохотали, вспоминали прошлое, пили, закусывали, и мне показалось, что Катька и космонавт Алексей неровно дышат друг к другу.

Сначала я засек их сидящими в беседке, где они кормили Чарли шашлыком, потом видел, как Катька опирается на его руку, чтобы вытрясти камушек из туфельки, потом они вместе приседали и нюхали цветы, потом он ей что-то оживленно рассказывал и показывал рукой на темнеющее небо, Катька смеялась, потом куда-то исчезли и появились с задумчивыми лицами.