Энтони Бёрджес - Железо, ржавое железо

• Название: Железо, ржавое железо
• Автор: Энтони Бёрджес
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-281-0

«Железо, ржавое железо» – захватывающая семейная сага из жизни нескольких поколений странного валлийско-русского «клана» на фоне европейской истории безумного XX века. Судьба забрасывает героев и па тонущий «Титаник», и в революционный Петроград, в кровавую круговерть Второй мировой и в послевоенный Ленинград. Автор порой обращается и к далекому прошлому – к «старым, добрым временам» короля Артура, чей легендарный меч непостижимым образом вывозит из Советской России в Уэльс один из главных героев книги.

---

Когда рассвело, он перечитал письмо от Уиткомба, которого успели повысить. Испанский период завершился. Теперь задачей разведки стало формирование фотоархива, доказывающего зверства нацистов в концлагерях. От документов СС, захваченных союзниками, многих мутило, и один гибралтарский капеллан даже выступил с публичным протестом. О правилах игры уже не вспоминали: хороший немец – мертвый немец. Сейчас бы Редж получил благодарность за поступок, свидетелем коего невольно оказался Уиткомб. В Ла-Линеа тогда арестовали какого-то мужчину, зарезавшего своего тестя, тот добровольно взял на себя убийство немца, и дело благополучно замяли. Сочли, что оба убийства спровоцированы и явились следствием пьяного разгула, так что обвиняемый отделался небольшим тюремным сроком. Вот такие новости.

Редж побрился, облачился в мундир, отутюженный бывшим портным по фамилии Постоев, и пошел в офицерскую столовую, хотя кроме него в лагере было только три офицера, из них один капрал и один интендант. Последний при появлении Реджа укоризненно произнес «ай-ай-ай», намекая на то, что знает, чем занимается сержант в своем изолированном жилище. Конечно, лейтенант здесь старший по званию, ему видней, но сожительство с одной из трех русских женщин чревато неприятностями. Начнутся необоснованные жалобы со стороны лагерников, мол, завелись любимчики у начальства, и станут требовать больше мяса, а может дойти и до личных оскорблений. К тому же русские совершенно непредсказуемы: того и гляди, кто-нибудь предательски пырнет ножом в спину. Пути мести неисповедимы, туманно намекнул интендант, подразумевая подвиг Реджа в Ла-Линеа. «Хоть русских и называют нашими славными союзниками, но, помяните мое слово, никому из этих негодяев доверять нельзя».

За завтраком, состоящим из каши, пирожков с жирным мясом и чая, заведующий дисциплинарным отделом лагеря младший сержант Скаммелл доложил, что накануне пятеро бородатых русских залезли в дом престарелой вдовы миссис Левинсон и похитили пять фунтов и десять шиллингов, а также бронзовые настенные часы. Конечно, это дело полиции, но полиция в последнее время смотрит сквозь пальцы на мелкие преступления, совершаемые перемещенными лицами, которых нельзя отнести ни к военным, ни к гражданскому населению. Кто они, в конце концов, эта беспокойная людская масса, которая замаялась ждать, когда ее наконец погрузят на корабли и отправят в Россию-матушку? Перевоспитанию они не поддаются. Почти четыреста из тысячи с чем-то на прошлой неделе удрали из лагеря под Нориджем и теперь промышляют грабежами и разбоем по всему Норфолку и Саффолку. Чья эта обязанность, позвольте узнать, изловить мерзавцев и призвать их к порядку?

– Сдается мне, русские нас опередили, – сказал интендант. – Понаехали какие-то паршивцы в плащах, рыщут в округе и хотят завести у нас свои порядки. Вчера наткнулся на троих таких в «Короне». Спросили водки, а когда им сказали, что водки нет, стали буянить, а доброе английское пиво выхаркивали прямо на пол. Не по нутру мне все это.

– Боятся, – повторил Редж слова сестры, – что русские насмотрелись на британский капитализм и он им пришелся по вкусу. То, что для нас нужда военной поры, для них – изобилие. Советский рай конкуренции не выдержал.

Сержант Кросс, худой и вялый парень, грустно покачал головой и произнес:

– А вот нам дома про Россию другое рассказывали. Мой отец ездил в Москву с профсоюзной делегацией и говорил потом, что там все чудесно. Через край ничего не переливается, кроме пропаганды, зато все делится поровну. А это и есть великий идеал, за который мы все горой. Отец мой так всегда и говорил, пока его грузовик не переехал.

– Не стоит себя дурачить, – сказал Редж. – В этой войне нет правых. Защищаем плохих от худших, как сказал бы поэт.

Его подчиненные смущенно уставились в пустые тарелки: не нравилось им слушать о поэтах, тем более от командира.

– За работу, – сказал Редж, вставая из-за стола, на что младший сержант проворчал себе под нос:

– Какая же это, к чертям, работа?

Утро выдалось хмурое, и большинство лагерников сидели по баракам, не удосужившись даже вымыть миски после утренней каши. Лодыри и есть лодыри. Редж, одетый в офицерский плащ, поднял воротник, чтоб прикрыть шею, и заглянул в несколько бараков. Двое русских особенно выделялись своими почти театральными лохмотьями, несколько мужчин стонали с похмелья, другие дулись в карты. Он пересек грязный двор и прошел на бывший склад боеприпасов, где разместили двух женщин и пятерых детей. От восьмисот мужчин их отделял забор из колючей проволоки и вооруженный патруль. На посту в это утро был рядовой Доуз, угрюмый молодой человек, в шлеме домашней вязки и украденных у кого-то мотоциклетных крагах.

– Сами видите, сэр, холод собачий, – пожаловался он лейтенанту и доложил, что рано утром отогнал штыком одного русского, пытавшегося проникнуть к женщинам.

Вера и Евгения, Редж не запомнил их отчества и фамилии, топили печку обломками стула. Дети, которым велели звать его «дядя», подбежали, требуя шоколад. Он дал им пачку мятной жевательной резинки, подарок американцев. Вера и Евгения, рыхлые некрасивые женщины, были одеты в армейские юбки и ворованные джемперы. Двое из троих детей были родные, прижитые от поляков, как и они работавших на «Тодт». О происхождении неродного никто понятия не имел. Женщины хотели остаться в Англии и в который уже раз просили Реджа сказать, когда же им дадут на это разрешение. «Скоро», – безнадежным голосом ответил он. После этого короткого визита он пересек плац, на котором больше не устраивали военных проверок, и направился в сторону единственной трубы, дымившей над административным зданием. Около сорока грязных небритых обитателей лагеря ждали у дверей снаружи. Сержант Скаммелл и капрал Крэнкшоу тщетно пытались выстроить их в очередь, но те будто о дисциплине слыхом не слыхивали. Домой, к коммунистам, бы их поскорей, живо бы вспомнили, как себя вести.

Подполковник Секкер никак не мог вникнуть в суть жалобы одноглазого, дурно пахнущего пропойцы по фамилии Хмельков, который клялся, что служил майором танковых войск, и требовал привилегий, соответствующих его званию. Капитан Марри, адъютант подполковника, по-русски понимал еще меньше своего начальника. Увидев входившего Реджа, он с облегчением вздохнул, но не преминул заметить:

– Опять опаздываете, сержант.

– Проводил осмотр бараков, сэр. Меня задержал вопросами женский контингент.

– Да-да, конечно, женский контингент, – иронично повторил подполковник Секкер. – Мы всё понимаем, правда, Марри? – У подполковника были совершенно невинные голубые глаза, хотя в его послужном списке значился выговор за нецелевое использование казенных средств.

– Выясните-ка, чего хочет этот, э-э, товарищ, – велел подполковник, почерпнувший свои скромные познания в русском на двухнедельных ускоренных языковых курсах.

Редж внимательно выслушал Хмелькова, потом долго говорил с ним по-русски и наконец доложил по-английски:

– Он ничем не может подтвердить свое офицерское звание, поэтому я предлагаю дать ему задание, прежде чем давать привилегии. Пусть организует из этой толпы у дверей команду уборщиков.

– Отлично, лейтенант. Так ему и скажите.

– Уже сказал, сэр.

Самозваный майор Хмельков вышел, ругаясь и потрясая кулаками.

– Проваливай к чертовой матери, – по-английски бросил ему вслед Редж и обратился к подполковнику: – Я хотел бы знать, сэр, что вы имели в виду, иронизируя по поводу женского контингента?

– Не забывайтесь, сержант. Вы не столь уж незаменимы, хотя сами, вероятно, придерживаетесь другого мнения. Вас проинструктировали о допустимых границах общения с перемещенными лицами? Боюсь, вы нарушаете эти границы. Но сейчас мы это обсуждать не будем, верно, Марри?

Адъютант Марри, страдавший нервным тиком после контузии, стоял позади стула своего начальника. Раньше он служил в шотландской гвардии. Он взглянул на Реджа и, моргнув, поддакнул:

– Так точно, сэр. – После чего снова дернул глазом и, глядя в грязное окно, выходившее на плац, добавил: – Рановато они сегодня заявились.

Надев фуражку и зажав под мышкой стек, он пошел к выходу. Редж – за ним. Во дворе три русских офицера и человек в штатском вылезали из джипа. Облик штатского привлек к себе внимание Реджа. В нем сквозило что-то знакомое, даже родное такие же глаза, как у матери, и изуродованный большой палец. Беатрикс предупреждала об этой возможной встрече. Юрий Петрович Шульгин, определил Редж, заметив изуродованный большой палец, и решил не афишировать родство. В присутствии трех угрюмых офицеров это выглядело бы неуместно. Один из лагерников, отбившийся от команды уборщиков, которая в это самое время тузила самозваного майора, уставившись на приехавших, ахнул:

– Матерь Божья, никак, царь вернулся!

Виной тому оказались новые погоны, которые Сталин ввел совсем недавно. Гостей провели к подполковнику Секкеру. Он встал, приветствуя их по-русски, и протянул руку для пожатия, но этот жест остался без ответа. Полковника Боголеева, майора Лимонова и лейтенанта Шаргородского, членов советской военной миссии в Лондоне, сопровождал переводчик – сотрудник советского посольства Шульгин. Полковник Боголеев потребовал выстроить весь лагерь на плацу. Ясно, что на это нужно время, но ему необходим поименный список, и он должен осмотреть жилые бараки, кухню, отхожие места и информационный уголок.