Аки Шимазаки - Бремя секретов

• Название: Бремя секретов
• Автор: Аки Шимазаки
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0832-3

Аки Шимазаки родилась в Японии, в настоящее время живет в Монреале и пишет на французском языке. «Бремя секретов» — цикл из пяти романов («Цубаки», «Хамагури», «Цубаме», «Васуренагуса» и «Хотару»), изданных в Канаде с 1999 по 2004 г. Все они выстроены вокруг одной истории, которая каждый раз рассказывается от лица нового персонажа. Действие начинает разворачиваться в Японии 1920-х гг. и затрагивает жизнь четырех поколений. Судьбы персонажей удивительным образом переплетаются, отражаются друг в друге, словно рифмующиеся строки, и от одного романа к другому читателю открываются новые, неожиданные и порой трагические подробности истории главных героев.

В 2005 г. Аки Шимазаки была удостоена литературной премии Губернатора Канады.

---

Я живу вместе с сыном, его женой и тремя внуками — шестнадцати, пятнадцати и семи лет. Семь месяцев назад умер мой муж. Мы прожили вместе в Нагасаки больше сорока лет. Потом переехали сюда, в Камакуру. Мой сын Юкио — химик, он работает в компании по производству продуктов питания в Токио, совсем неподалеку отсюда. Его жена Шизуко работает на полставки в местной библиотеке. Ее родители погибли во время бомбардировки Иокогамы. Братьев и сестер у нее нет.

Дзинь! Звенит велосипедный звонок, я оборачиваюсь.

— Доброе утро, госпожа Такагаши!

Это сын господина Накамуры, друга моего мужа.

— Доброе утро! — кланяюсь ему я.

В ответ он улыбается. Он спешит на вокзал, чтобы сесть на поезд и ехать на работу. Сын господина Накамуры наш сосед. Его отец живет в другом квартале. Почти каждую неделю господин Накамура приходил к нам играть в шоги. С моим мужем он проводил больше времени, чем с собственным сыном. И я не видела его с тех пор, как умер мой муж.

Дзинь! Велосипед уже далеко. Я снова поднимаю глаза к небу. С дерева вспорхнули птицы. Ласточки свили под крышей гнездо. Оно уже совсем высохло. Скоро ласточки полетят на юг. Мой взгляд словно прикован к гнезду. «Цубаме…» Тело вдруг пронзила ноющая боль. «Где теперь Йони Ким? И где Марико Канадзава? Марико Такагаши — кто она такая?»

Сегодня первое сентября. Этот день я никогда не забуду. Пятьдесят девять лет прошло после землетрясения. Тогда я потеряла маму и дядю, это перевернуло всю мою жизнь.

Священник отвел меня в мэрию, чтобы оформить косеки. Он объяснил чиновнику: «Родители этой девочки погибли при землетрясении. Я пытался разыскать ее родственников или знакомых, но, к сожалению, безрезультатно. Хуже всего то, что она теперь ничего не помнит. Иногда даже забывает собственное имя. В церкви мы пока зовем ее Марико Канадзава». Это имя и было записано в косеки вместе с адресом дома, где находилась церковь. Так я законно стала японкой. И если маме удалось сохранить свою корейскую национальность, то я не знала толком, кто я такая. Священник сделал все возможное, чтобы меня не лишили гражданства.

Вместе с другими сиротами я осталась в церкви. Им всем было не больше пятнадцати лет. Потом, устроившись на работу, курьером в фармацевтическую компанию, я решила жить одна. Священник вернул мне деньги, которые мама дала ему на хранение. Денег хватило на то, чтобы снять маленькую квартиру, и я ушла из церкви.

Я познакомилась с фармацевтом, который работал в лаборатории той компании. Через год я стала его любовницей. Когда я забеременела, выяснилось, что он женат на женщине из богатой семьи. Я рожала у себя в квартире, мне помогали акушерка и госпожа Танака, работавшая в церкви. Тогда мне было всего восемнадцать лет. Позже я узнала, что у отца Юкио была дочка по имени Юкико. Мы продолжали встречаться до тех пор, пока священник не познакомил меня с господином Такагаши. Он тоже был фармацевтом и оказался коллегой отца Юкио. Он женился на мне, хотя его родители были против, и усыновил Юкио, а потом решил сменить место работы и устроился в филиал своей фармацевтической компании, который находился в Нагасаки, и мы уехали из Токио.

Накануне нашего отъезда священник передал мне мамин дневник, о котором я совсем забыла. После землетрясения прошло десять лет. Все эти годы я не слышала своего родного языка, не читала и не писала на нем. Я уже не могла прочесть корейских слов и тем более не могла разобрать мамин беглый почерк; к тому же мама часто использовала иероглифы из ханмун. Я так и не решилась показать дневник никому, кто мог бы прочесть его, и не узнала, что там написано. Много раз мне хотелось сжечь его. Но не хватило на это смелости.

Я никому не рассказывала о своем происхождении. Мой сын думает, как когда-то думал муж, что мои родственники — мама и дядя — погибли во время землетрясения 1923 года. Япония проиграла войну, Корея получила независимость, но это не изменило отношения японцев к тем корейцам, которые жили в их стране. Дискриминация продолжается. Если в жилах течет корейская кровь, это грозит неразрешимыми трудностями. Поэтому я никогда не смогу рассказать сыну и его семье, кто я такая и где родилась. Не хочу, чтобы это нарушило спокойное течение нашей жизни.

Ветер стих, космеи не шелохнутся. Я внимательно разглядываю цветы: алый плавно переходит в бледно-розовый, который затем становится почти белым. В тот день, когда навсегда ушла мама, тоже цвели космеи. Я закрываю глаза и словно поверх цветов вижу маму.

— Бабушка, подожди!

На пороге появляется Цубаки. За плечами у нее гремит рандосеру. Пора идти в школу.

— Наконец-то ты готова! Пойдем, — говорю я и беру ее за руку.

* * *

Летние каникулы закончились. В школе, где учится Цубаки, начинается второй триместр. Недавно Цубаки подружилась с девочкой, семья которой переехала в наш квартал во время каникул. Девочку зовут Юмико, и они с Цубаки договорились ходить в школу вместе. Но вчера у Юмико неожиданно заболел живот, и ее отвезли в больницу. Оказалось, аппендицит. Расстроенная Цубаки попросила меня провожать ее в школу, пока ее подруга в больнице. До школы пятнадцать минут пешком. Я согласилась.

Цубаки, самая младшая из моих внуков, родилась в тот год, когда мы с мужем переехали сюда. Она привязалась к деду сильнее, чем ее брат и сестра.

По пути в школу Цубаки напевает песенку, мотив которой мне никак не удается уловить. Я слушаю вполуха. Все равно я не понимаю современных песен. Потом Цубаки взахлеб рассказывает о своем классе и об учительнице.

— У меня в классе есть ученики со странными фамилиями. У одной девочки фамилия Ниидзума, а у другой — Вагацума. О жене господина Ниидзумы говорят: «Вот ниидзума господина Ниидзумы». А когда господин Вагацума знакомит кого-нибудь со своей женой, он говорит: «Это вагацума».

Я смеюсь:

— Забавно.

— Бабушка, а ты знаешь, почему папа назвал меня Цубаки?

— Нет. Но твоему папе, наверное, нравятся цветы цубаки.

— Он сказал, что назвал меня так в память о квартале Урагами в Нагасаки, где он жил, прежде чем начал работать в Токио. Недалеко от дома был бамбуковый лес, там росли камелии, и папа часто ходил в лес читать или гулять.

— Вот как? А я и не знала.

— Бабушка, а тебя кто назвал Марико? Мама говорит, что в то время это было редкое и необычное имя.

— Да, — отвечаю я, — твоя мама права. Я не знаю ни одной женщины моего возраста с именем Марико. Так назвала меня мама.

— Но почему она выбрала именно Марико?

Я молчу и спустя мгновенье отвечаю:

— Мама часто бывала в католической церкви. Ты ведь знаешь, кто такие Мария и Кирисуто?

— Знаю. Красивое имя — Марико. А какая у тебя была фамилия, до того как ты вышла замуж за дедушку?

Я так и застыла на месте. Меня охватило странное чувство. Моя прежняя фамилия? О какой из них идет речь? Пытаюсь собраться с мыслями. Цубаки смотрит на меня:

— Что случилось, бабушка?

Наконец, придя в себя, я отвечаю:

— До свадьбы меня звали Марико Канадзава.

Десять лет я носила это имя. Теперь я вдруг понимаю, что не произносила его долгие годы.

— Канадзава? — удивленно повторяет Цубаки. — Точно так же зовут мою подругу Юмико!

— Юмико Канадзава?

— Да. Ну и совпадение! Непременно расскажу ей.

Я иду молча. Цубаки снова начинает что-то напевать. Мы подходим к школе. Взглянув на небо, Цубаки говорит:

— Чудная погода! Бабушка, а что ты будешь сегодня делать?

Поразмыслив с минуту, я отвечаю:

— Может быть, схожу на могилу к дедушке. Цветы, которые я приносила на днях, наверное, уже завяли.

— Значит, ты пойдешь к дедушке? А ты можешь купить ему незабудки?

— Незабудки? Что это за цветы?

Я ни разу не слышала такого названия.

— Так по-русски называются васуренагуса. Дедушка однажды сказал, что очень их любит.

— Ты знаешь о моем сыне и о муже то, чего не знаю я сама. Так и быть, куплю, если они еще остались в цветочном магазине. Ты ведь помнишь, что васуренагуса уже давно отцвели.

Мимо проходят одноклассники Цубаки. Звенит звонок к началу урока.

— До свиданья, бабушка! Не забудь слово «незабудка».

И Цубаки убегает вместе со своими подружками.

* * *

Я склоняюсь над могильной плитой, на которой выгравирована надпись «Семья Такагаши». Гладкая каменная плита блестит в лучах солнца. В две бамбуковые вазы я ставлю букеты колокольчиков. Когда я увидела в цветочном магазине колокольчики, то не смогла удержаться. Ведь васуренагуса, о которых говорила Цубаки, там все равно не было. А русское название этих цветов я уже забыла.

На протяжении долгих лет у моего мужа болело сердце: он подорвал здоровье, когда работал в Сибири. В 1943 году его перевели в лабораторию при госпитале в Маньчжурии для проведения исследований военных лекарственных препаратов. К тому времени в Нагасаки уже приехал отец Юкио, который должен был заменить его в лаборатории. Незадолго до конца войны мужа отправили в Сибирь, и в Японию он вернулся только через два года после поражения Германии. Атомная бомба взорвалась в его отсутствие. К счастью, мы не погибли, хотя жили в долине Урагами — как раз в том квартале, на который сбросили бомбу. В то утро я пошла в деревню, чтобы купить риса, а Юкио вместе с коллегой мужа отправился в университетскую больницу, расположенную в центре города. В момент взрыва они находились в каменном здании, и это защитило их от радиации. Отец Юкио погиб в своем доме.