Вячеслав Курицын - 7 проз

• Название: 7 проз
• Автор: Вячеслав Курицын
• Жанр: Русская классическая проза

---

Один питерский театральный деятель поделился с нами другой идеей, посвященной проблеме "художник и зрение". Он предложил в ознаменование 850-летия Москвы выколоть глаза строителям Храма Христа Спасителя: по русской традиции, чтобы не построили второго такого или, не дай бог, лучше.

Это вновь пересекается с твоим образом стены-с-пустым-зрением. Зодчих лишают глаз, чтобы они не воспроизвели шедевр. Есть версия (на мой вкус слишком метафизическая), что шедевр и возможно создать только один. И тогда все твои зрительные потенции, все твои умения в области организации красок и форм уходят на драгоценную постройку, зрение твое исчерпано, и выкалывание глаз - лишь ритуальное утверждение того, что в действительности уже произошло.

А вот версия, будто глаза выкалывают, чтобы лишить зодчих средства производства, представляется уже слишком позитивистской.

В этом должна быть какая-то магия. Художник должен оставить в работе над Храмом все зрение. Это зрение, целиком вложенное в постройку, сочится из стены. Постройка прекрасна тогда, когда вложенное в него зрение избыточно, когда оно может течь из щелей.

Отнимая у зодчих способность к взгляду, мы концентрируем их зрение в самом Храме, больше его нигде нет и нет больше никаких о нем свидетельств: вот таким образом Храм начинает смотреть на нас. Именно зрением слепых. Лирическая Ты, застывшая у витрины-стены оптика-окулиста, служишь для них зеркалом: твой взгляд впитывает их мучения.

Может быть, смотря на предмет, мы вкладываем в него свое зрение, как деньги вкладывают в золото (как бы модель красивой вещи), - и как деньги и, допустим, недвижимость остаются потомкам, так и взгляды, вложенные во дворец, остаются потомкам. То есть не потомкам даже, хотя и это важно. Но важнее абстрактное желание присутствия вне себя.

Почему мое зрение предпочитает помойки дворцам, а неказистые предметы казистым? Не исключено, что таким образом оно оценивает свой статус и свои возможности, которые, наверное, не особенно высоки. Или оно стремится к неповторимым конфигурациям: в конце концов, на дворцы туристы смотрят организованно, а на асфальтовых трещинах взгляд фиксируют единицы и, во всяком случае, в индивидуальном порядке.

Или еще один вариант: среди красот и дворцов зрение вязнет, что внутри твоей стены или экрана (когда ты переадресуешь свою картинку чужим очкам, надвинутым на прическу, это тоже есть завязнувшее, запутавшееся зрение), ему приходится с огромным трудом пробиваться через пилястры и лепнину, а в каких-нибудь разломанных механизмах у него больше простора: даже если сам объект не менее запутан, в нем путается меньше чужих взоров.

Правда, если следовать такой логике, то и впрямь надо ослепнуть, что у нас с тобой и произошло в предыдущей строфе.

Из мира слепого не пропадают предметы - их можно ощупать или понюхать. Те предметы, до которых можно было бы дотянуться только взглядом, придется представлять: я вроде знаю, что луна на небе ночами висит.

Но из этого мира пропадают отражения: дворец есть, но в канале он не отражается. Отражение - исключительно побочное действие зрения, оно существует только в связи с тем, что ты смотришь. Когда исчезает зрительный механизм удвоений, это, наверное, должно влиять и на структуры сознания.

В слепом мире нет удвоения, то есть - тиража. Шестьсот окон дворца дожей или анфилада питерского университета - работа еще-зрячего художника. В кино любят показывать печатные машины, из которых летят десятки, сотни, тысячи экземпляров газеты или журнала. Если я слеп, предметы для меня однократны и локальны. Ряд букв не убегает в бесконечную даль, под пальцем всегда одна буква Брайля.

Основной венецианский сувенир, как известно, тоже связан с удвоением. Это карнавальная маска. Шутка зрячего - производство слепого лица. Чтобы оно указывало на единичность зрячего: предполагается, что под маской или масками скрывается некая достоверность. В общем, это слишком оптимистическое предположение.

Вчера, сидя на кухне на табурете, я долго ощупывал свое лицо. Рисовал на лице ладонью другое лицо. Маленькое. Контуры его проходили по уголкам рта и уголкам глаз. В лицо не попадала большая часть лба, половина щек, нижняя часть подбородка, но все равно это было лицо. Это было лицо без полей, на которых делаются записи о прожитой жизни в виде морщин.

Оно отслаивалось и летало по кухне, но, увы, я не смог перетечь туда зрением: глаза его были тусклы, и себя-на-табуретке я из него летающего не увидал.

Самому же отслоенному личику было бы неплохо быть фарфоровым.

На стенке висит бутылка, оформленная под глобус. Под старинный глобус: территории восточнее Московии обозначены как Тартария.

Глобус висит на одном гвозде с лупой. Лупа ближе к стене, чем глобус. Лупа сама по себе не способна увеличивать Тартарию: для этого нужно, чтобы в нее уперлось какое-нибудь зрение.

Если из стены в этом месте выпростается какое-нибудь пустое зрение (с рамками оправ или без них), оно может рассчитывать на посредничество со стороны лупы, но, наверное, только в виде тусклого шороха частиц: так модем долго шарит внутри проводов, чтобы выдать результат "нет контакта".

Короткое замыкание при взломе в магазине оптики.

Полиция, конечно, подметет и этот мусор.

Так сказано в твоем последнем двустишии. Тут почти нет зрения. Точнее, его осталось мало: после колоссального напряжения, вспышки, активной работы оно перегорело, это такое после-зрение на пространстве праздника: серый цвет нехотя струится сквозь тучи, площадь усеяна жестяными банками и сигаретными пачками. Люди вроде бы движутся, собирают манатки, переговариваются, но на фоне того, что они вытворяли, на фоне праздника это и движением-то назвать нельзя.

Короткое замыкание - скорее фигура речи, чем фигура зрения. Такая универсальная неполадка, известная из воспоминаний об учебниках физики. И способность полиции подмести: скорее апелляция к социальному знанию, нежели сцена с полисменами. Мусор просто как-то сам приберется, исчезнет.

Трещины на асфальте, формы пятен на заборе, изгибы дороги, трубы добыча зрения повседневности. Интересно именно повседневное зрение: то, что формирует матрицы. Ведь даже если ты каждое утро видишь из окна собор и ангела на шпиле, ты смотришь на них уже не как на красоту неземную, а как на формы, линии и силуэты, как на определенным образом организованные массы пространства и материала.

Дон Хуан учил Карлоса смотреть уголками глаз, квантами взглядов. Но таково и зрение повседневности: ты редко пялишься на предмет впрямую, ты бросаешь на него скорее порцию взглядов по касательной, как бы разгребая поверхность короткими движениями щетки.

Видимо, есть специальная трудность в том, чтобы осознать эту повседневную практику как практику магическую, специальную.

Пока я сочинял несколько предыдущих абзацев, за окном хлынул неимоверный дождь с громом и молнией. Это меня смутило. Дело в том, что я собирался выйти из дому, остановиться с блокнотом и карандашом на каком-нибудь углу и описать, что я там увижу. Именно таким образом я хотел завершить свой перевод твоего стихотворения.

Это вновь возвращает меня в детские воспоминания. Я помню такое ощущение, мечту: вот я взрослый, вот работаю писателем, на службу мне идти не надо. Так я могу весь день посвятить поездке на 35-м автобусе. Могу выходить на каждой остановке, записывать, что вижу, и получится книга. Это даже не ощущение было, а такая странная мечта. Кое-что меня в ней параллельно с мечтанием смущало: во-первых, я и сам не очень представлял, что бы я в этой книге писал (на углу Советской и Магистральной положили новый асфальт? и все?), во-вторых, таких книг, я ощущал, писать не принято. Мне повезло: я всю жизнь пишу всякие тексты, какие писать "не принято", и получаю за это деньги. Думаю, этим переводом твоего стишка тема не исчерпана: я наверняка еще что-то эдакое напишу про "трещины на асфальте".

Я до сих пор сохранил эту счастливую особенность: даже сегодня, когда я, отрываясь от компьютера, иду по округе (в магазин, в химчистку, что ли, и т. д.), я способен воспринимать путешествие по маршруту Киоск на углу Универсам - Аптека - Другой киоск как настоящее приключение. Мир бесстыдно щедр на маленькие визуальные и геометрические приключения.

Вот яйцо разбилось прямо в центре мишени, начертанной на крышке водопроводного люка.

Вот два молодых человека рассыпали по вестибюлю метро "Павелецкая" добрый десяток компакт-дисков.

Вот прошла мне навстречу тетенька метров двух росту, а главное, стольких же метров обхвату. Тетенька правильная: в классическом платье, в шляпке.

Вот очередной пьяный человек (они ко мне часто липнут) подходит и начинает делиться абстрактными чувствами типа "мы друг друга уважаем и пожмем друг другу руки".