Игорь Фесуненко - Пост Леонардо

• Название: Пост Леонардо
• Автор: Игорь Фесуненко
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1975

В книге рассказывается о жизни бразильских индейцев, о знаменитых братьях Вильяс-Боас, посвятивших свою жизнь трудному делу защиты прав индейцев.

Автор в течение пяти лет работал в Бразилии корреспондентом советского радио и телевидения, некоторое время жил в Шингу — районе, который в силу своей недоступности позволил индейским племенам сохранить в неприкосновенности древние обычаи. Личные впечатления автора легли в основу книги.

---

У чукарамае, как и у большинства остальных племен, в каждой деревне имеется несколько наиболее уважаемых индейцев. Один из таких индейцев по имени Критао должен был уехать с нами, когда мы решили возвращаться в Шингу: мы пригласили его посмотреть новые места, надеясь, что он затем уговорит все племя переселиться поближе к нам.

Когда мы уезжали, и он вошел в нашу лодку... О, это была незабываемая сцена: вся деревня высыпала на берег. Критао плакал, слезы катились по его лицу, но он не обращал на них внимания и пел. Пел песню, которой чукарамае провожают своих соплеменников, отправляющихся в далекий путь. Критао пел, и вся деревня с берега отвечала ему. Нет, я не берусь описать это! Я сам чуть не заплакал, глядя на них, на этих чукарамае, которых мы недавно видели воинственными и неустрашимыми и которые сейчас страдали, расставаясь с сыном своего племени. Песня плыла над рекой, протяжная и грустная. Индейцы плакали, и у всех у нас подкатил комок к горлу... Мы почувствовали, что эти люди, которые несколько дней назад собирались убить нас, стали для нас близкими и родными.

НЕКОГДА ГРОЗНЫЕ ЧИКАО

Утро следующего дня началось, как обычно, сеансом связи с Сан-Пауло. Вот-вот должен был начаться сезон дождей, и поэтому Орландо интересовался лекарствами против малярии: во время дождей эта болезнь терзает людей особенно сильно.

С самолетом, на котором прибыл Нельсон, пришло письмо, извещавшее, что в аптеках Сан-Пауло появилось новое чрезвычайно эффективное противомалярийное средство под названием «фанасуфа». Нельсон, к которому Орландо обратился за советом, подтвердил, что это последнее слово науки, и, подняв указательный палец с аккуратно подпиленным ногтем, многозначительно изрек: «Американское последнее слово!»

— Алло! Алло! Сан-Пауло? Сколько стоит эта самая «фанасуфа»? Вы слышите меня? «Фанасуфа» сколько стоит, спрашиваю! Прием!..

— Какой? Какой? — надрывается оператор в Сан-Пауло.

— Не «какой», а «какая»? «Какая» — говорю, — багровеет Орландо. — Прием!

Что «какая»? Что «какая»? Прием! «Фанасуфа»! «Фанасуфа»! «Фанасуфа» — какая? Прием!

— Что это такое? Что это такое? «фана»... Как? Прием!

Орландо бросает в сердцах микрофон рации и, вздымая руки к небу, выбегает во двор. С глухим стуком с пекизейры падает плод. Три сорванца с разных концом поляны бегут сломя голову к нему.

— Тащи сюда! Тащи дедушке! — кричит Орландо. Он сердито колупает зеленую кожуру, нюхает желтую сердцевину и сплевывает на землю: «Не дозрел!» В это время из «конторы» выходит флегматичный Пиуни и коротко сообщает, что парнишка в Сан-Пауло уже понял, о чем идет речь, и может информировать о «фанасуфе». Недовольно ворча, Орландо возвращается к рации, берет трубку:

— Ну что? Разобрались там, что «какая» и что «какой»? Прием!

— Что «какой»? Не понятно, что «какой», Орландо! Прием!

После новых препирательств сквозь шипение и визг эфира донеслось, что парнишка-оператор уже успел позвонить по городскому телефону в ближайшую аптеку и выяснил цену «фанасуфы»: 1 крузейро и 10 сентаво за таблетку. Орландо снова бросает трубку на стол, подхваченную безответным Пиуни, и поворачивается ко мне, словно призывая меня в свидетели:

— Вот, пожалуйста! Любуйся! Вот она — наша любимая Бразилия: за лекарство, которое нужно было бы раздавать бесплатно, ты понимаешь, БЕС-ПЛАТ-НО! — за это лекарство, которое призвано спасать страну, они дерут по крузейро за таблетку! Это же чудовищно! Это преступление! Это вооруженный грабеж! Это... Это... А ты еще спрашиваешь, почему нет врача на посту Леонардо? Врача, видите ли, он захотел! Мы государственное учреждение! Мы, пост Леонардо, созданный специальным декретом президента республики, не можем позволить себе купить эту, черт бы ее подрал, «фанасуфу»! А как быть какому-нибудь кабокло, какому-нибудь мелкому земледельцу или серингейро, или гаримпеиро? А?..

Он смачно ругается и спрашивает меня, как будет звучать по-русски сие крепкое выражение, которое он только что обронил.

— Научи, я буду ругать их по-русски: говорят, в этом смысле ваш язык вне конкуренции. По-португальски не помогает.

Я цитирую ему несколько общеизвестных русскому человеку формул, и он делает вид, что запоминает их.

— Лекарства дорогие, потому что все наши фармацевтические фабрики принадлежат американцам. Вот они и пьют нашу кровь, — говорит подошедший Галон, прожевывая кусок «бижу».

— Какая разница: американские или бразильские фабрики? — цедит сквозь зубы Нельсон, покачивающийся в гамаке. — Все хотят заработать. И никто не станет работать за спасибо.

Пиуни снова зовет Орландо, который к тому времени опять успел выскочить во двор и дать какую-то команду Сабино, высунувшемуся из дверей кухни:

— Орландо! Орландо, — говорит Пиуни, — этот человек из Сан-Пауло хочет еще что-то сказать.

Орландо хватает трубку:

— Ну, что еще? Прием!

— Нет, ничего, я хотел только спросить, нужно ли нам еще что-нибудь, — засипела трубка в ответ: — Еще что-нибудь! Прием!

— Да, да: нужно, нужно! Прием! Слушаю, говорите! Прием!

В этот момент новый каскад помех заглушает голос оператора, треск и пение морзянок наполняют «контору», и Пиуни, вооружившись своим нескончаемым терпением, вновь принимается вертеть ручки, в то время как Орландо, высунувшись в окно, зовет пилота Гарсия. Гарсия не отзывается.

— Куда он делся, кто знает? Никто? Кокоти! Где Кокоти?

— Я здесь, Орландо! Вот ваши очки...

— Да не очки мне нужны! Беги найди Гарсия и скажи ему, чтобы готовил самолет, после завтрака полетит в Диауарум.

Пиуни опять налаживает связь, и Орландо требует у оператора в Сан-Пауло сообщить цену бороны, которую он собирается заказать для плантации. Оператор отвечает, что выяснить это сейчас очень трудно, «даже, можно сказать, невозможно».

— Это почему трудно? — изумляется Орландо. — Я спрашиваю: это почему трудно? Прием!

— Вас понял! Вас понял! Но ведь сегодня выходной! Сегодня выходной! Никто не работает! Прием!

— Какой еще выходной? Какой выходной, спрашиваю! Прием!

— Национальный выходной! Национальный праздник! Президент вступает в должность! Новый президент! Прием!

Орландо снова кидает трубку на попечение Пиуни и, махнув рукой, идет прочь, рыча себе под нос:

— Вот, пожалуйста: моя бразильская Бразилия! Выходной день, и у них уже ничего не добьешься! Ничего не узнаешь, ничего не получишь... Нет, если бы я был президентом Парагвая или какой-то другой соседней страны, я бы захватил Бразилию в двадцать четыре часа и без единого выстрела! Да, да... Без единого выстрела. Нужно было бы только одно: ввести войска в эту нашу Бразилию в выходной! И никто из нас ничего не заметил бы! Никто! Ведь выходной! Святой день: выходной. Что вы хотите от бразильца в выходной?.. У нас, видите ли, выходной!..

Он долго еще ругался, а потом отправился в свой ежедневный обход: проверять хозяйство: кухню, движок, резервуары с запасами воды, курятник, Ракель и Педро... Одним словом, все, что ждало его хозяйского глаза. А я, испросив у него разрешения, пошел в деревню чикао.

Остатки этого племени — около шестидесяти человек — размещались в двух малоках, находящихся всего лишь в полутора километрах от поста Леонардо.

Заглянув в ту, что стояла слева от тропы, я вижу в ней около десятка женщин и двух мужчин: остальные работают на плантации. Один из оставшихся болен. Он лежит в гамаке, жует лепешку. Другой — знаменитый Фавуро — престарелый вождь, считающий ниже своего достоинства пахать землю, когда на это есть несколько десятков более молодых и здоровых соплеменников. Фавуро сидит на обрубке дерева у входа и малоку и сосредоточенно строгает стрелу. Правильнее сказать, не строгает, а шлифует. Перочинным ножиком он водит по ней туда и сюда, мурлыкая под нос нечто вроде песенки.

Я здороваюсь с ним, но он глядит на меня равнодушно: несколько раз он уже видел меня у Орландо, и этого для него достаточно, чтобы не беспокоиться относительно моих намерений.

Я знаю, что где-то в одной из этих двух хижин должен находиться мальчишка по имени Куйаме, который слегка понимает португальский язык, и пытаюсь объяснить Фавуро, что хочу разыскать его. Не знаю, понял меня вождь или нет, но мальчишка-полиглот через несколько мгновений оказывается около меня, окруженный толпой сверстников.

Понимает он по-португальски очень мало. Но за неимением профессионального переводчика приходится довольствоваться его любительскими услугами.

Сразу же бросается в глаза, что почти никто здесь не сидит без дела, не бьет баклуши. Слева от меня сопит симпатичная молодая толстушка, поглощенная изготовлением плетеной циновки. Рядом с ней дряхлая старуха размешивает жидкую болтушку из маниоки. У выхода из малоки сидит узкоглазая, похожая на китаянку, молодая и, видно, смешливая пряха. Возле нее на земле стоит корзинка, наполненная хлопком. Женщина выбирает его левой рукой и быстро-быстро сучит тонкую нить, наматывая ее на веретено, которое она вращает правой рукой о бедро, натертое белым порошком, похожим на мел.